Функция оргазма. Основные сексуально-экономические проблемы биологической энергии - Райх Вильгельм. Страница 6

Члены кружка предложили пригласить некоего старого психоаналитика, чтобы он выступил с серией лекций о сексуальности. Он говорил хорошо и интересно, но мне интуитивно не понравилось, как лектор излагал проблемы сексуальности. Хотя я услышал много нового и был очень заинтересован, но то, что говорил лектор, в какой-то мере не соответствовало теме, и я не мог бы обосновать свое впечатление.

Я раздобыл несколько книг по сексологии - "Сексуальную жизнь нашего времени" Блоха, "Половой вопрос" Фореля, "Сексуальные заблуждения" Бака, "Гермафродитизм" и "Способность к оплодотворению" Таруффи. Потом я прочитал "Либидо" Юнга и, наконец, Фрейда. Я читал много, быстро и внимательно, кое-что по два-три раза. Мой выбор профессии определился под воздействием "Трех очерков по теории сексуальности" и "Введения в психоанализ" Фрейда. В моем восприятии сексологическая литература сразу же распалась на две группы - серьезных и "моратизаторски-сладострастных" работ. Блох, Форель и Фрейд воодушевили меня. Знакомство с трудами Фрейда стало большим переживанием.

Я не превратился сразу же в безусловного фрейдиста, осмысливая его открытия, а также открывая для себя труды других великих ученых. Прежде чем окончательно встать на точку зрения психоанализа и выступить в его поддержку, я приобрел общие естественнонаучные и натурфилософские знания. В этом направлении меня толкала основная тема моих снятий - сексуальность. Я основательно изучал "Справочник по сексуальной науке" Молля, делая обстоятельные выписки из него. Я хотел знать, что говорили о влечении другие. Это привело к знакомству с работами Земона. Его учение о "мнемических ощущениях" дало мне материал для размышления о памяти и о проблеме инстинкта. Земон утверждал, ,до все непроизвольные действия живых существ сохраняются в форме "энграмм", то есть исторических впечатлений, оставшихся от пережитого. Непрерывно размножающаяся зародышевая плазма постоянно воспринимает впечатления, вызванные соответствующими раздражителями. Это биологическое учение хорошо согласовывалось с воззрением Фрейда о подсознательных воспоминаниях, "следах в памяти". За вновь и вновь приобретаемым знанием стоял вопрос: что такое жизнь? Жизнь характеризовалась странной разумностью и целесообразностью инстинктивного, непроизвольного действия.

Исследования Фореля о разумной организации жизни муравьев обратили мое внимание на проблему витализма. В 1919-1923 гг. я познакомился с работами Дриша "Философия органического" и "Учение о порядке". Первую я понял, вторую - нет. Было очевидно, что механистическое понимание жизни, под преобладающим воздействием которого находились и наши занятия медициной, не могло меня удовлетворить. Утверждение этого автора о том, что в живом организме из части образуется целое, казалось мне неопровержимым. Наоборот, его объяснение функционирования живого организма с помощью понятия "энтелехии" не произвело на меня впечатления. Я чувствовал, что в данном случае, используя слово, обходят громадную проблему. Так я весьма простым образом научился отличать факты от теорий, излагающих эти факты. Я немало размышлял о трех доказательствах специфичности живого, полностью отличавшегося от неорганической природы. Эти размышления имели под собой прочную основу, но потусторонность принципа жизни никак не хотела согласовываться с моими ощущениями. Семнадцать лет спустя мне удалось разрешить противоречие на основе функционально-энергетической формулы. Всегда, когда я размышлял о витализме, мне мерещилось учение Дриша. Мое слабое предчувствие иррациональности его предположений оказалось верным - позже он закончил свой путь среди духовидцев.

Лучше обстояло дело с Бергсоном. Я очень тщательно проштудировал его работы "Материя и память", "Время и свобода" И "Творческое развитие" и инстинктивно почувствовал правильность стремления ученого отвергать как механистический материализм, так и феноменализм. Данные Бергсоном толкования Ощущения длительности в процессе душевного переживания и целостности "Я" подтвердили мои внутренние ощущения не-механической природы организма. И все же все это было очень темно и неточно, оставаясь более на уровне чувства, чем знания. Моя нынешняя теория психофизической идентичности и целостности, восходящая к идеям Бергсона, стала новой функциональной теорией тела и души. Некоторое время меня считали "сумасшедшим бергсонианцем", так как я, в принципе, соглашался с Бергсоном, не будучи в состоянии понять, где в его учении обнаруживался пробел. Его "жизненное вдохновение" очень напоминало "энтелехию" Дриша. Нельзя было отвергнуть принцип созидательной силы, управляющей жизнью, но его одного было мало, тем более что этот принцип было невозможно постичь, описать и управлять им. Практическое применение этого принципа можно было с полным основанием рассматривать как высшую цель естественной науки. Мне казалось, что виталисты подошли ближе к пониманию принципа жизни, чем механисты, расчленявшие жизнь прежде, чем они ее понимали. Ведь представление о том, что организм работает, как машина, было более доступным для понимания, и при этом можно было опереться на известные данные физики.

В своей медицинской работе я был механистом, а мои идеи тяготели к принципу систематичности. Из числа доклинических дисциплин меня больше всего интересовали топографическая анатомия и анатомия систем организма. В мозге и нервной системе я разобрался в совершенстве. Сложность нервных путей и остроумное расположение "переключателей" заворожили меня. Вскоре я накопил гораздо больше знаний, чем требовалось для сдачи экзамена на степень доктора, но одновременно меня захватила и метафизика. Мне понравилась "История материализма" Ланге, и я ясно осознал, что невозможно обойтись также без идеалистической философии. Некоторые коллеги не разделяли "скачкообразность" и "непоследовательность" моего мышления. Я сам понял эту позицию, казавшуюся запутанной, только 17 лет спустя, когда мне удалось экспериментальным путем разрешить противоречие между механицизмом и витализмом. Правильно, то есть логично, мыслить в известных областях - дело нетрудное. Трудно не испугаться запутанности понятий, начиная вникать в незнакомое. К счастью, я рано понял свою способность углубляться в запутанные умозрительные эксперименты и достигать в результате этого практических результатов. Именно этому свойству я обязан оргоноскопом в моей лаборатории, позволяющим увидеть проявление биологической энергии, подобное молнии.

Из многосторонности моих симпатий позже развился принцип "Каждый в чем-то прав". Надо только понять, в чем. Проштудировав две-три книги по истории философии, я составил представление о старом как мир споре по поводу первичности тела или души. Эти предварительные стадии моего научного развития важны потому, что они подготовили меня к правильному восприятию учения Фрейда. В учебниках по биологии, за которые я взялся только после сдачи весьма сомнительного, с точки зрения его ценности, экзамена на степень доктора биологических наук, открылись богатый мир и бездна материала. Они позволяли как обрести знания, дававшие возможность приводить точные доказательства, так и пригодились для идеалистических грез. Позже собственные проблемы заставили меня аккуратно отделить гипотезу от факта. Труды Хертвига "Общая биология" и "Становление организмов" давали обстоятельные знания, но оставляли без внимания всеобщую связь между различными отраслями исследования живого. Тогда я не мог сформулировать свою позицию так, как делаю это теперь, но от знакомства с ними оставалось чувство неудовлетворенности.

Применение "принципа цели" в биологии воспринималось как помеха. У клетки была мембрана, для того чтобы лучше защищаться от внешних раздражителей. Сперматозоиды были созданы такими быстрыми, для того чтобы быть в состоянии лучше находить яйцеклетку. Самцы были часто ярче раскрашены, часто крупнее и сильнее самок, для того чтобы легче понравиться или преодолеть их сопротивление, а также имели рога, для того чтобы одолеть соперника. И даже работницы-муравьихи были бесполыми, для того чтобы лучше делать свою работу. Ласточки строили свои гнезда, для того чтобы обогревать детей, и природа вообще устроила то или это так или иначе, для того чтобы реализовать ту или иную цель. Следовательно, и в биологии господствовало смешение виталистического идеализма и каузального материализма. Я посещал очень интересные лекции Каммерера, на которых он излагал свое учение о наследовании приобретенных свойств.