Берегиня Иансы - Ефиминюк Марина Владимировна. Страница 35

Ага, вот мы и добрались до сути проблемы.

Дурень, право слово! Не было бы ничего, если бы являлся простой подзаборной дворнягой и родители не походатайствовали большим людям! Помощь приговоренной воровке, бывшей соратнице проклятого графа, – не лучший карьерный ход.

Я смотрела в его взволнованное лицо, не лишенное налета благородства и юношеской свежести. Мальчишка вызывал странную нежность где-то под ребрами. Последний раз, когда я, мучаясь от похожего теплого чувства, не оставила раненого друга в беде, он предал меня. Наверное, от переполнявшей его благодарности. А потом стал Главой Совета Окской Магической республики.

Нажиться на доброте и глупости мальчишки легко, но ведь всегда нужно дать последний шанс.

Федор старательно избегал моего тяжело взора, которого давно перестал бояться. Я вытерла молочные усы над губой, со стуком опустила на деревянный подоконник кринку и тихо, прищурившись, ответила:

– Будем считать, что я ничего не слышала.

– Ты не понимаешь, – он горячо схватился за мою руку, – я смогу! Я… мы…

– Федька, – я мягко освободилась, – повторю еще раз. Во мне нет ни грамма тех глупостей, которые ты напридумывал себе. В прошлом году меня приговорили к смертной казни, в этом – я убила человека. Не надо рисовать из меня святую мученицу, это не так. Все, что происходит сейчас, это личное дело – мое, Главы Окской республики и Главного мага Объединенного королевства. Неужели ты не понял – мы с ними старые приятели, и это слишком сложная игра для такого юного мальчика, как ты.

– Нет! – воскликнул он, вскакивая, и от обиды на нарочито грубые слова стал пунцовым. – Все неправда! Ты хочешь отговорить меня! Ты хорошая, ты добрая, ты красивая!

– Я воровка, черт тебя дери! – заорала я, теряя терпение. – А ты глупый избалованный пацан! Втемяшил себе в башку черт знает что и блаженствуешь от собственных мечтаний!

У Федора вытянулось лицо, а в глазах застыли слезы обиды.

– Наплевать, – выдохнул он, – я хочу быть с тобой, такой, какая ты есть! Я готов тебе простить все…

– О боже! Да не надо меня прощать, – перебила его я, – потому что я не каюсь! У меня много грехов, но не тебе их отпускать! Уходи немедленно и не забудь запереть меня на ключ!

Федор рванул с места, будто его подгоняли раскаленной кочергой, но на выходе остановился и, все-таки обернувшись, скороговоркой выпалил:

– Дверь будет открыта, чтобы ночью ты могла тихо выбраться. Дозор меняется в полночь и в три. В это время можно незаметно прошмыгнуть в сад, у забора за крыжовником я выломал доску…

Неожиданно для него я расхохоталась. Полупустая кринка выпала из ослабевших от смеха пальцев, разбилась вдребезги. Лужа молока растеклась по полу, плеснула на порты Федора. Мальчишка, сильно взволнованный, замолчал и, нервно кусая губы, глядел на мои корчи.

– Федька, – выдавила я из себя, – здесь все двери открыты, но что толку, когда на мне поводок. Ты чего, не понял, почему меня скрутило днем? – Я с трудом отдышалась, вытерла выступившие слезы. – Я на поводке, подвязка либо у Савкова, либо у Давидыва. – От такого фамильярного, даже панибратского упоминания имен больших господ хорошо воспитанный Ветров сконфузился еще сильнее. – Чтобы убежать, надо их снять. Но поверь, я-то уж знаю – утащить одну подвязку сложно, но выполнимо. Две – нереально.

– Но ведь подвязка из них всего одна, – осторожно заметил Федька.

Я стала деловито поднимать с пола глиняные черепки.

– Даже я не знаю, какая настоящая, – проникновенно глянув в глаза мальчишке, пожала я плечами.

Федор нерешительно вздохнул, а потом вышел с явным облегчением. Мою веселость как рукой сняло. Есть способ снять подвязки.

В следующее мгновение я приняла решение и всю ночь, мучаясь от бессонницы, обдумывала план побега.

Ветров в страхе от предстоящей миссии метался по каморке, далеко не уверенный, что готов пойти на преступление. Одно дело красиво рассуждать, совсем другое – действовать хладнокровно и решительно. Вероятно, за ночь он обдумал собственное предложение и уже тысячу раз пожалел о своей горячности. Ведь я действительно не святая мученица, а известная на всю Окию воровка, совершившая не одно злодеяние.

– Но если меня поймают… – в сотый раз повторил он, готовый отказаться, но страшась быть осмеянным.

– Не поймают, – мягко успокоила я его. – Все пройдет без сучка без задоринки.

– Подсыпать сонный порошок в еду? А если я насыплю слишком много и они никогда-никогда не проснутся?! – воскликнул он, охваченный мрачными предчувствиями.

Клянусь, я чувствовала себя ловеласом со стажем, соблазняющим несмышленую институтку.

– Проснутся, еще живее, чем прежде, – мрачно пообещала я. – Держи, – и протянула мешочек с сонным порошком. – Ты все хорошо помнишь?

– Я? Да, конечно. Кажется… – Он почти неохотно взял из моих рук снадобье. Его холодные влажные пальцы дрожали.

– Повтори.

– Ну я проникаю на кухню…

– Нет! – излишне резко перебила его я. – Ты заходишь спокойно, без суеты, иначе заподозрят неладное. Запомни, королевские повара – настоящие волкодавы. Каждую минуту блюдут, чтобы у них никто стерлядь не стащил!

Наш тайный разговор оборвали тяжелые шаги. Мы вмиг замолчали, Федор побледнел и затрясся еще сильнее, поспешно пряча сонный порошок в карман. А когда в дверях появилась мрачная фигура Савкова, то виноватое лицо Ветрова буквально кричало о каком-то большом и очень страшном сговоре между нами.

– Ты чего тут делаешь? – тихо и грозно прорычал Николай, смерив юношу острым, будто хотел проникнуть под кожу, взглядом.

– Делаю? – Федька сильно перепугался и шумно сглотнул.

Я только глаза закатила от раздражения.

– Иди, – тихо, но грозно велел Савков и даже слегка посторонился, уступая дорогу.

Ветрова как сдуло, на лестнице только раздались его поспешные шаги.

– А ты чего пришел? – почти дружелюбно спросила я у колдуна, мысль о скором освобождении настраивала на ласковый, даже игривый лад. Хотелось быть милой и щедрой на приятные слова.

– Он к тебе каждый час бегает, – кивнул тот в сторону темнеющего дверного проема.

– Он влюблен в меня. – Случайно заметив на пальце тонкое колечко, я уже не могла отвести от него алчущего взгляда.

– Юнец! Надо было его мамкам вернуть! Так и знал, что не выйдет толку.

– Да, – расплылась я в издевательской улыбке, – зато ты по сравнению с ним почти старик, и все туда же.

Ядовитый дротик попал в десятку, Николай насупился, тут же позабыв цель визита, и прошипел:

– Не паясничать!

Больно мне нравилось напоминать ему о нелепом и безобразном признании в нежных чувствах полтора года назад в Музее Изящных искусств Николаевска. Ничего не скажешь, колдун тогда все обставил со вкусом и изобретательностью истово влюбленного дурака.

– Ты чего пришел? Спросить, может, чего хочешь? – не дала я развиться нарождающемуся скандалу.

Савков прошелся по комнате, по-прежнему заваленной старым тряпьем из сундука, запутался ногами в платье и тихо чертыхнулся.

– Почему ты не умерла?

От удивления я закашлялась:

– А ты так жаждешь моей кончины?

– Ты была серьезно ранена. Пуля попала в кровеносную жилу, – произнес он быстро. – Кровь пришлось заклинанием останавливать, а уже через сутки ты набрасываешься на Давидыва…

– Пока я была в беспамятстве, вы надели на меня поводок! – прошипела я. – Думали, что я умру, но все равно нацепили эту штуковину!

– Чтобы ты не убежала!

– Много я могла сделать шагов, подыхая? Ответь мне! Знаешь, Савков, ты ничем не лучше Лопатова-Пяткина. Просто у вас с ним правда и кривда разные. У тебя одни, у него другие. Нечего тут обсуждать – каждый выживает по-своему. Ты веришь, не держу зла ни на тебя, ни на Дениса, ни на Василия. На вашем месте я бы поступила точно так же, но это не значит, что не вспомню прошлые обиды, встреться ты мне еще раз безоружный в темном переулке.

Николай уже открыл рот, готовый разбить все обвинения в пух и прах, обратить ядовитые стрелы в мою сторону, но его самым подлым образом перебили, перекрыв так и не пролившийся поток красноречия. До нас донесся оглушительный визг, идущий со двора. Изумленно переглянувшись, мы высунулись наружу.