Анатомия глупости - Линдхолм Марина. Страница 1
Марина Линдхолм
Анатомия глупости
Предисловие
Эта книга, как и любая другая, имеет свою историю и свой характер. Сначала я писала ее для женщин и про женщин. Примерно к середине книги я поняла, что тема успеха и неудач – это не женская тема, вернее, не только женская. Просто мне, как женщине, особенно видны и понятны именно женские проблемы и именно женские страдания. Иногда женщины обвиняют мужчин, а мужчины – женщин в том, что жизнь сложна и тяжела, население обвиняет в этом правительства, а правительства – экономическую ситуацию.
Органы правопорядка обвиняют криминальный мир, а руководители предприятий – персонал. Больные обвиняют врачей, а врачи – патогенную микрофлору … И почти никогда и никто не обвиняет то, что является на самом деле причиной всех бед и проблем, то, что и делает нашу жизнь сложной и тяжелой, то, что заставляет людей враждовать и нарушать все возможные нормы и правила.
Имя этому – Глупость. У глупости есть лицо, есть язык, есть особые приметы, и все это я попыталась описать, сделать известным, чтобы вы могли распознавать глупость в жизни и избавиться от глупости и глупцов.
Если угодно, эта книга – своеобразный учебник, анатомия глупости, ведь есть же учебники по психопатологии, дефектологии, медицинской патологии и прочим другим патологиям.
Так и назовем.
Автор.
Один на один с этой жизнью
Один на один с этой жизнью
Когда мне было лет двадцать пять, у меня страшно чесались руки написать какую-нибудь серьезную прозу. Я тогда начала немного печататься в районной газетке «Н-ская правда». Зав. отделом по работе с читателями или что-то вроде того, передвигая сигарету из одного угла рта в другой и прищурившись от дыма, перечитывала мой первый рассказик и комментировала:
– Ты, детка, наивная дурочка. Думаешь, я не могу писать, как Чехов? Могу. Вопрос, кому это надо?
– А Вам самой?
– Сама себе я заплатить не могу.
И она элегантно стряхнула пепел себе на юбку.
Галина Циммерман, умница и неряха, учила меня, что писать надо либо честно, либо никак.
Писать честно очень страшно. А вдруг те, о ком я пишу, узнают себя? А еще страшнее, что они догадаются, что пишу я о себе. По крайней мере, из себя.
Тогда я опубликовала свой рассказ про бабушку.
Я очень любила свою бабушку и очень не любила ее сына, моего дядьку, который жил с ней, пил и не давал ей покоя. Я хотела заступиться за нее. А моя мама сказала: как я посмела такое напечатать? Теперь все узнают о семейном позоре, о том, что дядька – алкоголик. Как будто до этого никто не знал.
Очень типично для моей мамы. Как будто люди слепые. И как будто люди нуждаются в официальном заявлении со стороны моей мамы, что дядька алкоголик. Ей всегда казалось и кажется, что она может накинуть платок на чужой роток, если будет все что можно скрывать и притворяться.
Рассказик мой напечатали, и ко мне пришла слава, примерно неделю я получала на него отзывы. То есть, мои знакомые, встречая меня, говорили что-то типа: «Ну ты, блин, даешь…».
Я была счастлива.
Потом я напечатала еще несколько маленьких рассказиков, а потом вдруг поняла, что я хочу написать большую книгу. Про женщин. Не хочу писать про мужчин. Мужчины уже достаточно много написали про самих себя. Они, мужчины, очень любят сами себя, хотя всегда говорят, что любят женщин и Родину.
На самом деле женщин могут любить только женщины. Потому что женщину может понять только женщина. Вы не подумайте, что я какая-нибудь феминистка или что-нибудь похуже… Нет, просто я сама – женщина, и все.
Чтобы понять, чем же мы отличаемся от них… То есть, чем наши женщины отличаются от не наших…
Хотя, постойте, неужели наши женщины отличаются не только от мужчин, но даже и от западных женщин? Ого!
Эту книгу я задумала давно, только не знала, о чем она будет. Понимаете, книга может быть о чем угодно: о природе, о преступлениях, о разведении цветов или щенков, но все равно книга будет о том, что больше всего волнует автора. Больше всего меня волную я сама. Всю мою жизнь я пытаюсь понять, почему все так по-дурацки в моей жизни и что со мной не так. Честно-честно.
Одновременно с этим я наблюдаю жизнь других женщин. Какие-то из них выглядят вполне благополучными и успешными. Какие-то – еще более странными, чем я сама. В результате глубоких и длительных раздумий я пришла к выводу: чтобы понять себя саму, мне надо исследовать женщин как класс, или отряд, или вид, и при исследовании класса обнаружатся и мои особенности как представителя этого класса или вида…
Но одно препятствие всегда стояло на моем пути. Как можно описать класс или вид, если все его представители, точнее, представительницы – столь шокирующе разные?
Однажды я проснулась с гениальной идеей – просто надо класс женщин разделить на подклассы. Например, на наших, советских, и не наших, импортных. При сравнении обнаружится общее и противоположное.
Ладно, там увидим, что обнаружится. Давайте начнем с наших.
С кого бы начать? Может, с бабушки? Эту женщину я, кажется, изучила достаточно хорошо. Или с мамы? Нет, все это как-то нетипично. Хотя много раз, когда мои приятельницы пересказывали мне очередные разборки с мамами, я невольно переспрашивала:
– Это ты про мою маму рассказываешь или про свою?
Так они похожи, так они банальны. Перечислю некоторые фразы, которые мне кажутся особенно смешными:
– А мне, думаешь, было легко?
– Ничего, жили с твоим отцом не хуже других, не пил, не бил.
– Что люди скажут…
– Принесешь в подоле…
– Опять посуду не помыла?
– Как ты разговариваешь со своей матерью!
– Простенько и со вкусом…
– А накрасилась-то…
Ну и так далее. При желании можете добавить пару-тройку фраз, которые я пропустила.
Моя мама работала на заводе всю свою жизнь, начала с рабочей, закончила начальником участка. Она была красавицей, карие глаза, брови, губы как у Софи Лорен. Клянусь, я однажды разглядывала ее фото и поразилась: «Ба, да она же красавица!» Но мама всегда покупала самые уродские очки, которые только можно было достать, и носила самые уродские прически, какие только можно было себе устроить.
Наверное, мама не могла согласиться с тем, что она красавица. Наверное, ей было стыдно быть красивее других.
Мамина мама осталась вдовой лет в тридцать с небольшим. Даже на свадебной фотографии бабушка выглядит почти так же, как и в 50, и в 60. Серьезная. Нет, суровая.
Бабушка была сиротой, росла без мамы. Неоткуда было взяться ласковому взгляду и огню в глазах. Надо было выживать. Деда я не помню. Но, по рассказам, дед был крутым и суровым человеком. Хозяином и властелином своей семьи. Мог, придя домой, смахнуть со стола книжки и тетрадки и отправить дочку за папиросами. Ночью.
Дед был деспотом, почти тираном. Бабушка преклонялась перед ним. Уважала, ценила, боялась потерять. Дед пришел с войны почти здоровый. Не болел, руки-ноги целы. А у других мужья не пришли с войны. Моя бабушка была очень везучей: после войны и с мужем – неслыханное счастье. Одно движение брови – и все летели выполнять желание деда.
Дед побывал в плену, поэтому вся семья жила со страхом в душе. Боялись всего, от страха переехали в другой город, потом вернулись, но страх отравил всех. Мама боялась школы, экзаменов, темноты, болезней, боялась и боялась. Пугала нас, своих детей. В детстве я боялась темноты, пауков, привидений, покойников, подпола, боялась умереть. Я боялась, что наше солнце взорвется, успокаивалась днем, когда это самое солнце появлялось на небе.
Я боялась собак, волков, темного леса… проще перечислить, чего я не боялась. Наверное, я чувствовала мамин страх и переделывала его в понятные мне самой страхи.