Потерянный и возвращенный мир (История одного ранения) - Лурия Александр Романович. Страница 17

 Трудно сказать, есть ли в истории еще другие документы, на которых затрачен такой адский, мучительный труд и которые так и остаются недоступными для самого автора.

 Для чего же он делал это? Для чего?!

Для чего он писал?

 Он сам много раз спрашивал себя об этом. Для чего же он пишет? Для чего ведет свою мучительную, изнурительную работу? Нужно ли это?!

 И он пришел к твердому решению: нужно!

 Ведь он не мог быть полезным другим, не мог помогать по дому, путался выходя на улицу, не мог слушать и понимать радио, не мог читать книги... все это было потеряно. Но писать. По зернышкам выбирать кусочки своего прошлого, сопоставлять их друг с другом, размещать их в эпизоды, описывать картины прошлого, формулировать свои надежды, выражать свои переживания. Нет, это он еще может.

 И писание его дневника, повести его жизни стало для него основной потребностью.

 Это нужно ему самому. Это была единственная нить, связывающая его с жизнью, единственное, что он действительно мог делать, его единственная надежда на то, что он восстановится, станет таким, каким был раньше, разовьет свою мысль, сможет быть полезным, снова найдет себя в жизни.

 Через воскрешение прошлого — к тому, чтобы прочно утвердить себя в будущем! Вот для чего он делает это, вот почему он начинает свой изнурительный труд, проводя часы, дни, годы в поисках утерянной памяти.

 А может быть это будет полезно и другим. Может быть, поможет людям лучше понять, чем они обладают я что может быть потеряно от одного маленького осколка, проникшего в мозг, разбившего их прошлое, на тысячи кусков раздробившего настоящее, лишившего их будущего.

 Это мучительно трудно — писать, это титанический труд, но все это оправдывает себя!

 "Цель моего писания показать, как я боролся и борюсь за восстановление своей поврежденной ране­нием памяти... Это чрезвычайно тяжелая борьба...

 Иного выхода у меня не было, кроме собирания слов от слушания радио, от чтения книги, от говора людей, а потом собирания слов, фраз, мыслей, и, наконец, писания рассказа все того же, который я начал писать еще в 1944 году. Чем-нибудь другим заниматься — хотя бы читать грамматику или физику — я по-прежнему не мог после этого странного и страшного ранения в голову...

 Вот я берусь за перо,   в моей голове   возникла мысль написать — вспомнить из памяти моменты перед ранением, когда я пошел в наступление. В моей голове возникает смутный образ — начало наступления на Западном    фронте,    на    небольшом    участке фронта. Но вот, как описать этот момент наступления, когда никак не можешь набрать нужных слов для данного писания? Я терпелив, я подолгу ожидаю, когда вспомнится из моей головы то или иное слово, нужное для описания момента наступления перед мо­им тяжким ранением, сразу же записываю это слово на отдельном листке бумаги, затем другое слово. Но если из памяти не вспомнится ничего, то я слушаю радио и встречающиеся нужные или подходящие для момента слова выписываю. Затем я из этих собранных слов начинаю составлять фразу, согласую ее   с подобной же фразой  (или предложением!),    которые пишутся в книге или говорятся по радио. Переделав на нужный манер фразу или предложение, я ее, наконец,   записываю   в   тетрадь.   Чтобы   начать   писать следующую    фразу,    я    предварительно    вынужден прочитать   то,   что   я   написал   только   что,   потому что я уже забыл, что я написал в последнем предложении...

 Так я пишу о том периоде сейчас, собирая из памяти различные слова, мысли, понятия для настоящего писания, скрепляя фразу за фразой, предложение за предложением, прочитывая нужные две-три фразы предшествующего писания, сравнивая их!

 Я увлекся этим болезненным писанием, никуда не выхожу из комнаты, не хожу на прогулки, не хожу в кино, никуда не выхожу из дома, а все стараюсь писать свою историю, вспоминать об исчезнувшем моем прошлом, заниматься вспоминанием слова и мысли, которые меня по-прежнему тяготят с неуменьшающейся силой...

 И вот я изо дня в день, месяц за месяцем регулярно собирал и собираю слова из своей рассыпанной памяти, собирал мысли, собирал и записывал их — и это продолжалось и продолжается до сих пор...".

 И эта работа стала основным, что заполняло его жизнь. За ней лежала затаенная мысль, ставшая целью всего его существования: а не поможет ли писание своей повести победить болезнь, вернуть его к жизни, сделать из него человека, как все другие?

 Я хотел достигнуть этого почти ежедневным писанием своего единственного рассказа о случившемся ранении в голову, о последующей болезни головы и как я хотел победить эту болезнь путем моего рассказа, чтобы все знали об этом...

 Я вот уже третий год тружусь над рассказом о своей беде и болезни вот этой. Это своего рода думы, занятия, труд и писания о себе и над собой. Этот труд все же успокаивает меня, все же я тружусь, и потом от этого труда многократного (сколько раз в разные годы я писал такой труд-рассказ) у меня улучшается речь — я лучше говорю, вспоминая слова, которые разбиты ранением и болезнью и рассыпаны где-то в голове в беспорядке, а от тренировки (думы, писания) они чуть лучше вспоминаются в простом повседневном общении людей путем таких слов!..

 Ведь это писание остается тем, посредством которого я только и мыслю. Стоит только бросить это писание, закрыть листы его, как я вновь погружаюсь в область опустения и пустоты, в мир беспамятства и полной неграмотности, в мир "ничего незнания"..."

 А может быть, он будет писать не только для себя? Может быть, это пригодится врачам, которые лечили его, поможет лучше разобраться в этой страшной    болезни,    сделать понятным, какие страшные последствия может  вызвать ранение мозга, уяснить, как работает и страдает мозг?

 Да, это должна быть не только борьба за свою собственную жизнь, за связь с миром, это может стать нужным и для других.

 "Я решился писать рассказ о случившейся в моей жизни болезни от ранения головы. Эта мысль пришла мне в голову потому, что мне хотелось написать каким-нибудь врачам, что у меня не работает голова и ничего в ней не держится — в моей голове, в ее памяти.

 Я решился описывать свою болезнь и потому, что ее легче описывать, так как все равно я ничего больше вспомнить не мог из своей памяти, кроме текущей в голове болезни, и потому, что хотел показать врачам, и тогда, может быть, они вылечат мою болезнь, и потому, что если врачи не смогут вылечить мою болезнь, то хотя бы я сам своим писанием улучшу память слова, чаще вспоминая те или иные слова по необходимой мысли...

 Может быть, думал я, врачи поймут меня, когда я опишу свою болезнь подробнее, с записью, и тогда, наверно, они поймут меня и мою болезнь и вылечат ее. А то ведь я в госпитале плохо мог говорить и пом­нить, чем я болею, и врачи, может быть, и до сего времени не знают, что я страдаю, раз я не мог высказаться им подробнее. Другой причиной написать историю своей болезни было стремление развиваться и развивать свою память и улучшать ее, вести борьбу с афазией, уменьшая ее. И это писание "Истории моей болезни" намного развивает мою память, развивает язык, развивает память слова и его значения...

 Это верно. Но я знаю также, что мое писание "История моей болезни" может оказать неоценимую услугу научным работникам в области мозга и памяти, психологии и медицины, неврологии и прочее...".

 Он дал нам в руки не только трагический документ. Описывая свою судьбу, он дал нам исключительные по ценности знания. Кто может лучше описать событие, чем его очевидец, его участник, чем сам пострадавший?

 Он был пострадавшим — теперь он превратился в исследователя.

 Он дал нам описания исключительной яркости, и мы попытаемся пойти по его следам, шаг за шагом пробираясь в таинственный мир человеческого мозга.

"Я живу в беспамятном мире"

 Сам он не считал "странности пространства" своим основным несчастьем. Основным несчастьем он считал "странности памяти", ее утерю, ее распад. Это его особенно мучило, это была катастрофа.