Искусство стильной бедности - Шёнбург Александр. Страница 9
Упомянутый выше Владимир Набоков, сын петербургского аристократа, во время пребывания в Берлине был вынужден работать в ванной, потому что только там мог устроиться удобно. И хотя в те дни он не знал, когда ему в следующий раз придется поесть горячей пищи, в его стихах, рассказах, романах присутствует неудержимое чувство счастья. «Блуждая по улицам, по площадям, по набережным вдоль канала, — рассеянно чувствуя губы сырости сквозь дырявые подошвы, — я с гордостью несу свое необъяснимое счастье»*. Набоков даже собирался составить практическое руководство под названием «Как быть Счастливым»**.
*Цитата из рассказа Набокова «Письмо в Россию».
**Составлением этого руководства хотел заняться не Набоков, а Годунов-Чердынцев, главный герой «Дара».
Получив гонорар за «Лолиту», писатель посетовал что успех заставил себя долго ждать, но добавил, что не обращал внимания на материальные тяготы во время нужды. Уже в своих ранних произведениях Набоков презрительно отзывался о тех русских эмигрантах, которые оплакивали потерянное состояние.
Такие, конечно, были. Однако большинство бежавших аристократов приняли утрату имущества с таким достоинством, что стали вечным примером для потомков. Великая княгиня Ксения, сестра царя Николая II, жила в Виндзорском парке, в небольшом домике, предоставленном ей кузеном Георгом, королем, и королевой Марией. Великую княгиню находили скромной и непритязательной. Говорили, будто она даже запретила слугам целовать ей руку, как то было принято в России. Порой королева приглашала ее на чай и однажды показала великой княгине недавно купленную шкатулку Фаберже, спросив, не знает ли та, что означает инициал «К». Княгиня, разумеется, знала: ее муж подарил ей эту шкатулку в честь рождения их первого сына. В латинском написании ее имя начиналось с «X», а в русском — именно с «К». Тем не менее она ответила, что, вероятно, за «К» скрывается некий «Кристоф», и никак не выдала своей тайны. Ведь иначе королева попала бы в неловкое положение и непременно вернула бы великой княгине ее вещь. А ставить королеву в неловкое положение... это ли не верх бестактности?
Моей бабушкой по материнской линии была княгиня Майя Голицына. Ее сестры прекрасно знали великую княгиню и нисколько не уступали ей в умении мириться с утратой. Выросли сестры неподалеку от Санкт-Петербурга, в усадьбе Марьино, построенной в XIX веке их прабабкой Софьей Строгановой. Зимой Голицыны переезжали в Новгород. Во время их отсутствия за домом следил старый слуга, вся работа которого состояла лишь в том, чтобы отапливать его. Управляющий имением из года в год предупреждал моего прадеда Павла Голицына, что старик становится все забывчивей и ему нельзя доверять. Но прадед настолько привык к слуге, что не решался обидеть того увольнением. Разумеется, однажды дом сгорел: дымоход засорился и искры, вылетавшие из камина, вызвали пожар. Прадеду не оставалось ничего другого, как отстроить усадьбу заново.
Читатель скажет: «Не умно». И: «Сами виноваты». Что ж, подобная нерасчетливость была характерной чертой прадеда, и позже оказалось, что у нее есть свои положительные стороны.
У прадеда и прабабушки, Александры Мещерской, долго не было детей. Когда у них появилась Аглаида, старшая сестра бабушки, прадед из благодарности построил в своей деревне больницу, нанял трех медсестер и устроил так, что каждую неделю больных навещал врач. Для местных жителей это стало настоящим событием. До того они обращались за медицинской помощью к самому прадеду, и он либо лечил, либо — в тяжелых случаях — велел закладывать экипаж и отправлял их в город.
Когда в начале Первой мировой войны в России начались революционные волнения, старшая медсестра попыталась восстановить крестьян против моих предков. Она была родом из Петербурга, где ее и нанял мой прадед. Вообще, сторонники у большевиков были только в городах, а в деревнях их люто ненавидели. Первые беспорядки были безжалостно подавлены, зачинщики — пойманы и повешены. Упомянутая медсестра прибежала к моему прадеду, упала перед ним на колени и стала молить о пощаде, хотя за несколько недель до этого говорила ему в глаза, что ждет не дождется того дня, когда овесят всю его семью. Любой знаток человеческой натуры выдал бы бунтовщицу властям, но только не Павел Голицын. Он дал ей немного денег и довез в карете до вокзала, где медсестра села на поезд и навсегда пропала из виду.
Сам прадед не дожил до революции, до крушения привычного ему мира. Он умер в первый год войны и похоронен с большими почестями. Его смерть была безболезненной, им самим предвиденной. Гроб с его те лом крестьяне пронесли пятнадцать километров и захоронили в марьинском парке, который прадед очень любил.
Всю свою жизнь Павел Голицын отличался щедростью, часто граничащей с расточительством. Принято считать, что подобная черта хороша для людей, верящих в загробное бытие, но в земной жизни считается проявлением некой глуповатости. И все же, во-первых, мало есть на свете вещей ценнее подобной глуповатости, а во-вторых, что касается прадеда, то его щедрость была оценена и в земной жизни: его жена и все его дети пережили революцию. Они бежали на Кавказ, а оттуда — в Константинополь. Затем одна из сестер оказалась в Лондоне, другая — в Нью-Йорке, моя бабушка — в Будапеште, где она вышла замуж за графа Балинта Сечени, а тетя Ага, которую я прекрасно помню, в Зальцбурге. Я так и вижу, как тетя Ага сидит в крохотной однокомнатной квартирке, разливает чай в надтреснутые чашки и рассуждает о жизни. Ее комната была до отказа забита всяким хламом: письмами, фотографиями в рамках, книгами. Однако благодаря ее присутствию комната преображалась в залу загородного дворца. У тети было то внутреннее величие, которого достигают лишь редкие люди, однажды потерявшие все на свете, а потом взглянувшие на утрату без всякого сожаления.
В итоге оказалось, что мой прадед был разумным человеком. Даже с точки зрения утилитарной этики. Благодаря ему у членов его семьи выработался иммунитет против чрезмерной зависимости от материального. Если выражаться терминами Эриха Фромма, то бытие тети Аги никак не зависело от ее обладания. Ей в удел досталось такое богатство, о котором алчным людям не дано даже мечтать.
Часть вторая
Чему нам обязательно следует научиться у героев бедноты, так это не воспринимать успех и неуспех исключительно с бухгалтерской точки зрения. Люди, которые не теряют лица даже в трудном положении, отличаются одним качеством: они никогда не прекращают действовать. У них есть достоинство, не зависящее от внешних обстоятельств, — они умеют разглядеть во временной неудаче новые возможности.
Парадокс счастья заключается в том, что порой оно таится под маской несчастья, так же как и несчастье иногда наряжается в пестрые одежды счастья. Конечно, не всегда это становится ясным так быстро, как в случае с говаром из Иллинойса, который выиграл в лотерею 3,6 миллиона долларов, а через несколько дней скончался от 1фаркта, поскольку не смог перенести нервного напряжения. Или у «лотерейного Лотара», историю которого не так давно наперебой рассказывали газеты. Безработный выиграл 3,9 миллиона марок, вместо обычного пива пить марочное, приобрел «ламборджини», и пошло-поехало: алкоголь, вечеринки, очаровательные красотки. А через пять лет «лотерейного Лотара» не стало. То, что мы склонны называть счастьем, часто оказывается его противоположностью. Об этом метко высказался Оскар Уайльд. «Если Господь хочет покарать людей, Он прислушивается к их молитвам».
Мало того, можно даже предугадать в неудаче будущий успех. Если бы Набоков не оказался бедным эмигрантом, то превратился бы в богатого коллекционера бабочек и второразрядного поэта. Однако, к счастью для нас и, возможно, к счастью для него, он потерял все состояние. Великие триумфы и громкие провалы не просто соседствуют друг с другом, иногда провал становится залогом будущего триумфа.