Рай обреченных - Абдуллаев Чингиз Акифович. Страница 5

Всякие разговоры о лепрозории в его присутствии были не просто невозможны, а кощунственны.

Очевидно, есть нечто магическое во всякой любви – как символическая связь земли и солнца, воды и огня, родителей и детей. Существует любовь двух молодых сердец, любовь телесная, обретающая через физическое единение высшее духовное наслаждение. Существует любовь Женщины к Мужчине и Мужчины к Женщине, воспетая поэтами и художниками. Подняться до настоящей любви могут чаще женщины, ибо им дана способность чувствовать куда сильнее, чем мужчинам. А многие ли мужчины решились бы на муки родов, чтобы сотворить любимого по образу и подобию своему? Лишь единицам среди мужчин удается испытать в жизни настоящую любовь, когда чувство к женщине становится всепоглощающим и мучительно сладостным.

Но даже эта любовь, даже самая возвышенная и самая прекрасная любовь на свете – это встреча двух людей, обретающих в единении свое счастье и наслаждающихся друг другом. В ней есть величие, но одновременно присутствуют и сугубо земные, физические радости. Чем больше отдаешь, тем больше получаешь. А чем больше получаешь, тем больше способен отдавать. Однако и в зачатии человека, даже в этом прекрасном акте продолжения рода человеческого есть одновременно и другое – плотское, физическое, греховное. Иначе почему Бог выгнал Адама и Еву из рая, не дав им отпущения грехов. Ибо познавший грех уже не мог оставаться в раю.

Существует и другая любовь – самая совершенная и абсолютная. Достойная рая и ада одновременно. Когда ты ничего не просишь взамен, ничего не рассчитываешь получить и, как правило, не получаешь. Когда ты имеешь своего бога на земле. Которому ты поклоняешься как Богу и любишь как Бога. И если Авраам мог отвести сына своего на заклание, подтвердив свою любовь к Богу, то Сарра, жена его, никогда бы не смогла сделать этого. Ибо сын для нее был выше Бога. И ради него она способна была отказаться от своего Бога.

Любовь отца к дочери и матери к сыну – это нечто невероятное, невообразимо страшное и одновременно величественно-прекрасное. Испытать подлинные чувства к своей дочери способен только отец, для которого она становится символом Женщины, сочетая в себе лучшие качества всех его женщин – матери, жены, сестры. Только мать способна испытать всепоглощающую любовь к сыну, словно переживая потрясение Девы Марии, впервые осознавшей, что ее сын и есть Бог.

Это не просто взаимное чувство единения. И не просто наслаждение живущим рядом с тобой существом, твоим порождением и твоей надеждой. Это и есть то, что называется высшей формой любви. Отдать себя без остатка другому человеку, жить ради него. Жить его интересами, его заботами, осознавая, что никогда не получишь в ответ и сотой доли такого чувства.

Несчастье, случившееся с Ингой, наложило сильный отпечаток на ее отца. В молодости он работал в Индии горным инженером, и некоторые врачи утверждали, что проказа могла быть «занесена» оттуда, из этой страны. И хотя все анализы отца, добровольно подвергшего себя этим мучительным процедурам, давали отрицательный результат, тем не менее в душе он считал себя главным виновником трагедии, случившейся с дочерью.

В больнице отец лежал неподвижно на кровати, ни с кем не разговаривая, не замечая суетившихся вокруг него врачей, безучастный уже ко всему. Может, он чувствовал покорную готовность своей жены пойти на компромисс, отправив его любимицу, его старшую дочь, в лепрозорий. В то место, откуда никто и никогда не возвращался. В реальный земной ад, созданный по неведомым ему космическим законам совсем рядом с их городом.

А может, у него просто кончился запас физических сил и он вдруг ясно представил, что больше не сможет зарабатывать необходимую для лечения дочери сумму денег. Или еще хуже – он вдруг осознал, что развивающаяся болезнь уже никогда не покинет тело его дочери.

И тогда он решил умереть.

Он и умер. Через тридцать три дня после того, как попал в больницу. И последнее, что он произнес, было имя любимой дочери, с которой так несправедливо обошлась судьба.

Похороны оказались многолюдными. Отца знали и любили в городе многие.

В их городе полагалось отмечать четверги. Это был обязательный ритуал для мусульман, но живущие в городе евреи, русские, армяне, грузины, немцы, поляки – представители различных конфессий – строго придерживались этого своеобразного ритуала, словно позволявшего всем объединиться в едином порыве перед постигшим семью большим горем.

В такие четверги Инга старалась не появляться на людях, сидела в своей комнате. Она не плакала. Собственное горе уже давно ожесточило душу до предела. Она стала вспыльчивой, нервной. Теперь, запираясь по четвергам в своей комнате, она рассматривала старые фотографии своего отца. Еще молодого и красивого. Еще ничего не подозревающего. Она обратила внимание, что на всех фотографиях он рядом с ней, он держал ее за руку, словно боялся, что даже неведомый фотограф посмеет отбить у него дочь, которую он так нежно любил.

Сорок дней, которые по традиции отмечались поездкой на кладбище и поминовением усопшего, пролетели как единый миг. Нужно было учиться жить заново, без отца. Это оказалось труднее, чем они себе представляли. Намного труднее. Лекарства дорожали с каждым днем, а на пенсию матери, ушедшую с работы два года назад из-за Инги, их почти невозможно было покупать.

Начали возникать проблемы и с младшей сестрой. Она собиралась замуж, а по строгим обычаям восточного города мать невесты обязана была обеспечить ее хорошим приданым: обязательно – посудой, постельными принадлежностями и по возможности – хорошей мебелью. Мать ни разу не пожаловалась, словно боясь потревожить тень отца. Но, когда из дома стали исчезать вещи, Инга поняла, что решение нужно принимать ей самой.

И тогда она опять заговорила о лепрозории. И снова мать не стала ее слушать. Через неделю Инга попыталась возобновить разговор, но мать отказалась говорить на эту тему. Через месяц младшая сестра сообщила, что к ним должны прийти родители жениха, который сделал ей предложение. И тогда Инга снова подняла вопрос о лепрозории. И встретила в этот раз понимание несчастной матери, вдруг четко осознавшей, что старшую дочь она уже не спасет, но может загубить жизнь младшей.

Женщины иногда бывают и расчетливыми, когда речь идет об их собственных детях. К этому времени из-за постоянного нервного напряжения, вызванного болезнью дочери и смертью мужа, мать превратилась в издерганную истеричку с расшатанными нервами.

Так Инга оказалась в Умбаки, куда попадали только обреченные, только те, у кого уже не было ни единого шанса отсюда выбраться. Здесь отсутствовали заборы или специальные ограждения. Не было постов охраны, не было никаких внешних ограничений. Но закрытая дверь была в душе каждого из приехавших сюда.

Приросшая к левой кисти черная перчатка была своеобразной меткой, навсегда исключившей Ингу из той, прежней, жизни.

В больницу ее привез дядя Володя, старший брат матери. Он был офицером, бывшим военным летчиком, и мать доверила ему эту тяжкую миссию. Она просто побоялась, что в последний момент сорвется и не позволит своей старшей дочери остаться в этом чудовищном месте. Она просто испугалась, понимая, что дальше так продолжаться не может. И не решалась в этом признаться даже самой себе.

День своего прибытия в Умбаки Инга запомнила надолго. Это был по-своему самый знаменательный день в ее жизни. Это был день, ставший Рубежом. Словно дядя выполнил роль Харона, перевозчика мертвых душ, переправив ее через «реку Забвения».

На той стороне осталась вся ее жизнь, которая, за исключением последних двух лет, была столь приятной и счастливой. На той стороне остались близкие, знакомые, родные. Там продолжали жить ее бывшие подруги, переставшие к ней заходить после того, как слух о ее страшной болезни распространился по институту.

На этой стороне отныне был лепрозорий – место, где она будет тихо доживать свой век, приговоренная к жестокому наказанию. Она знала, что здесь проведет всю оставшуюся жизнь. Может, поэтому хорошо запомнила день приезда.