Президентский марафон - Ельцин Борис Николаевич. Страница 58

2 апреля заместитель прокурора Москвы возбудил уголовное дело по факту злоупотребления служебным положением со стороны генпрокурора.

Сразу после этого я подписал указ об отстранении Скуратова от должности в связи с проведением расследования. Указ был подготовлен в строгом соответствии с Законом о прокуратуре и с Конституцией России.

Это уголовное дело пока не закончено. (В дальнейшем проверка следствия показала, что только документально зафиксированных встреч Юрия Ильича с девицами лёгкого поведения было не меньше семи, и каждый раз — за счёт «друзей», которые, в свою очередь, проходили по другим уголовным делам.) Но я надеюсь, что и в этом деле когда-нибудь расставят все точки над i.

Однако тогда, в апреле, моё жёсткое отношение к Скуратову далеко не всеми было воспринято с пониманием. И особенно — в Совете Федерации.

Губернаторы всегда были в России крупной политической силой. Даже в советское время первые секретари обкомов (знаю это по себе) — люди, казалось бы, назначаемые, а не выборные, в решающие моменты истории становились тем самым «красноречиво молчащим» большинством, с помощью которого руль удавалось вывернуть то резко вправо, то резко влево. Снятие Хрущёва происходило на фоне партийного заговора, когда группа Брежнева сумела тайно договориться с большинством первых секретарей обкомов. И назначение Горбачёва сопровождалось чем-то похожим — ни одно такое решение не принимается без согласия «первых». Правда, в случае с назначением Горбачёва обходились вполне откровенными встречами в фойе Дворца съездов, в специально отведённых комнатах, в гостинице. Без излишней конспирации.

Кстати, в новой Конституции, которую называют «ельцинской» — хотя принимали участие в её создании эксперты, юристы, политики, — роль региональных лидеров прописана чётко. И впервые, пожалуй, чуть ли не за всю новую и новейшую историю роль эта стала открытой. Больше не нужно встречаться в фойе, больше не нужно устраивать тайные вечери за спинами вождей.

Совет Федерации утверждает каждый закон и каждое крупное решение в государстве обсуждает гласно.

На такой шаг мы пошли вполне сознательно, прописав в Конституции роль Совета Федерации как защиту от шатаний и разброда в государстве, от политических кризисов. Дума — та донельзя политизирована, особенно в эпоху посткоммунизма, эпоху резких перемен. Совет Федерации — максимально выдержан, политически взвешен. Ведь каждый губернатор несёт на своих плечах груз огромной ответственности за свой регион.

Столкновение президента и губернаторов для страны крайне опасно.

Для того чтобы создать атмосферу смуты и раскола, им вовсе не требуется ни военного переворота, ни импичмента, ни вотума недоверия правительству. В зале заседаний сидит сто хозяев России, сто князей — не знаю уж, как их точнее назвать… С самых древних времён такое собрание в глазах народа обладало колоссальными полномочиями, могло, если потребуется, и царя лишить короны.

Ещё осенью Юрий Лужков активно поддержал линию коммунистов на постановку вопроса о моей недееспособности как президента.

«В России установлена президентская республика, — говорил он, — которая предполагает активную роль президента в деятельности государства… Общество, государство должны получить ответ от президента, как он сам намерен решать проблему, связанную с состоянием его здоровья».

21 апреля Юрий Лужков произнёс на заседании Совета Федерации новую пламенную речь в защиту законности. И в защиту Скуратова.

Но любому нормальному человеку было видно невооружённым глазом — как тогда, так и сейчас Лужков сделал ставку и пытается сорвать политический куш.

Губернаторы в споре о генпрокуроре сплотились вокруг Лужкова по двум причинам. Первая — им очень хотелось иметь своего, карманного, прокурора. И вторая, более важная — именно тогда они поняли, прочувствовали слабое место нашей Конституции: с помощью простого голосования по прокурорской отставке региональные лидеры получают мощнейший инструмент власти в стране. Мощнейший инструмент давления на президента. Как им воспользоваться, они пока не знали, но очень хотелось попробовать.

Увидев во время осеннего кризиса слабость исполнительной власти, губернаторы пытались снова и снова проверить её на прочность, сформировать свою политическую конфигурацию современной России.

…Мне думается, реформа Совета Федерации, которая происходит сегодня, поможет избегать в будущем подобных столкновений между президентом и лидерами регионов. Это слишком опасно для страны: когда губернаторы, обеспечивающие стабильность в российских провинциях, влезают в политические интриги.

Я встречался с некоторыми губернаторами, спрашивал об их отношении к делу Скуратова. В основном они поддерживали мою позицию, говорили, что такой прокурор стране не нужен.

Лужков в кулуарах настраивал губернаторов на конституционный бунт, на «легальный протест», используя своё влияние, зависимость от Москвы многих слабых регионов.

За отставку прокурора был подан 61 голос из 178. Против — 79. Из них большая часть — руководители законодательных собраний регионов. Первое голосование дало, если помните, совсем другие цифры. Тогда за отставку Скуратова проголосовало всего шестеро…

Многие ли из этих 79 действительно верили в то, что Скуратов вот-вот достанет волшебный портфель и откроет номера счётов в швейцарских банках, назовёт заказчиков громких убийств? Думаю, почти никто. Голосование было продиктовано чисто политическим азартом. Кроме того, в поддержку Скуратова работал целый штаб, где встречались с сенаторами и люди Лужкова, и представители компартии, ну а в день голосования в Совет Федерации пришли все: и Зюганов, и Илюхин, и многие другие депутаты, которые были заинтересованы в раскручивании скандала.

Думаю, что в течение всего последующего года эти люди имели возможность убедиться: заветный портфель Скуратова пуст, как и его хозяин. Ни одного нового факта, ни одного документа Скуратов оттуда так и не вытащил.

Кстати, перед вторым голосованием в Совете Федерации моя команда пыталась мирно договориться с Лужковым. Среди кандидатов в генпрокуроры мной рассматривалась кандидатура бывшего руководителя Московской прокуратуры Геннадия Пономарёва. Я о нем подробно расспрашивал заместителя главы администрации Лисова, который не так давно работал в Генпрокуратуре и хорошо знал Пономарёва. Лисов считал, что это сильный, независимый прокурор и достойный кандидат. Поддерживал его и Лужков. Однако в обмен на поддержку отставки Скуратова Юрий Михайлович потребовал выдать ему лично в руки уже подписанное мной представление с фамилией Пономарёва в Совет Федерации. Лужков пытался диктовать свои условия мне. Это меня поразило.

Все эти дни в конце апреля я пытался понять: как случилось, что история о прокурорских похождениях приобрела вдруг такой политический размах? Только ли в Совете Федерации тут дело?

Да нет, конечно, не только…

За считанные недели стало очевидно: в России может начаться новая эпоха — эпоха экономических репрессий.

Происходило это постепенно, исподволь. И вот уже приобрело масштабы почти государственной идеологии.

Да, сравнение вроде бы сильно грешит против исторической истины. В стране давно нет коммунистической диктатуры, нет массовых арестов и «чёрных воронков» по ночам.

…Однако посадить человека в следственный изолятор до суда, даже по экономической статье, у нас почему-то не считается зазорным. Хотя международный опыт показывает: такой меры пресечения заслуживают лишь те, кого подозревают в особо тяжких преступлениях. При несовершенстве нашей налоговой системы, нашей бухгалтерской отчётности «привлечь и посадить» можно было практически каждого гражданина! А некоторые наши прокуроры, при существующей пустоте в законодательной базе, иногда готовы были подписать ордер на арест любого банкира, среднего и мелкого бизнесмена, даже просто бухгалтера или экономиста — был бы лишь «заказ».

Экономические преступления, трактуемые прокуратурой или некоторыми сотрудниками спецслужб очень вольно, таким образом, становились почвой для шантажа, компромата, взяток, злоупотреблений. Именно из этой мутной воды, кстати говоря, выплыла скуратовская кассета.