Записки президента - Ельцин Борис Николаевич. Страница 25

Текст меморандума повезли Лукьянову Силаев, Хасбулатов и Руцкой. Это была достаточно рискованная акция в той нервной и непредсказуемой обстановке, однако все закончилось нормально.

В середине дня было решено создать правительство в изгнании, если падёт Белый дом. Для этого на следующее утро Андрей Козырев вылетел в Париж, так как по международным правилам министр иностранных дел может провозгласить правительство в изгнании без получения на то особых полномочий. Группу во главе с Олегом Лобовым мы отправили в Свердловск для руководства демократическим сопротивлением в России в случае ареста российских руководителей и победы путча в Москве.

На пресс-конференции, которую мы провели в Белом доме, были ещё раз изложены наши основные принципы: нам нужна правда о Горбачёве; ГКЧП является незаконным, а значит, все участники переворота — преступники.

Я чувствовал, как постепенно меняется ситуация.

Путчисты недооценили произошедших в стране перемен. За время правления Горбачёва, кроме официальной власти, появились лидеры общественного мнения, партии, независимые авторитеты в культуре, демократическая пресса и так далее… Заткнуть рот всем можно было лишь путём жесточайших кровавых репрессий, волной арестов и казней. Либо какими-то хитрыми ходами, какой-то оригинальной информационной концепцией в условиях чрезвычайного положения, игрой с общественным мнением — всего этого у путчистов тоже не оказалось. Здесь они проиграли по всем статьям.

Совсем другая картина наблюдалась в провинции. В одном из своих документов мы призывали к политической забастовке и акциям гражданского неповиновения. К середине дня стаю ясно, что забастовку готовы объявить три шахты Кузбасса, где были сильные профсоюзные лидеры, и. возможно, несколько предприятий Москвы. Основная масса населения пока выжидала.

Сильной стороной путча было сохранившееся от старой системы жёсткое вертикальное подчинение, которое пронизывало железными нитями всю страну. Союзные структуры мощно работали на ГКЧП — звонили правительственные телефоны, шли шифротелеграммы, передаваясь инструкции, прокатилась волна собраний советской «общественности» в поддержку ГКЧП в институтах, конторах, на заводах и так далее. Не все было так гладко, как бы им хотелось, где-то раздавались протесты. И тем не менее, если брать в целом, старые структуры их не подвели и на этот раз. По звонку из Москвы во всех городах страны создавались чрезвычайные органы из партийных руководителей, военных, хозяйственников. На местах появлялись микромодели ГКЧП районного и городского масштаба. Все делалось привычно и провинциально неторопливо.

В 18.00 в Совмине состоялось заседание кабинета министров. На грани нервного срыва его вёл Павлов. Практически все министры поддержали введение чрезвычайного положения: кто молчаливо, потупив голову, кто горячо и рьяно. Это значило, что завтра в чрезвычайном режиме будет работать вся огромная советская промышленность. Вот это было по-настоящему страшно. Ещё три дня — и мы проснёмся в другой стране. К подобному режиму власти — к комендантскому часу, к административным ограничениям, к режиму цензуры, «особым мерам» в области прав и свобод — нам не привыкать!

Особенно меня беспокоила позиция Министерства иностранных дел СССР, противоположная позиции МИД России. К нам поступили сообщения из посольств — всюду объявлялось о поддержке ГКЧП. И хотя к этому часу почти все лидеры западных государств выразили нам полную и безоговорочную поддержку лично, по телефону, эта тенденция не могла не настораживать.

И больше всего вопросов было по поводу позиции армии в этом гражданском конфликте.

С одной стороны, военные явно выступали главной движущей силой путча. И у них были свои причины, чтобы не любить или даже ненавидеть Горбачёва. С другой стороны — многого мы не могли понять. Если армия настроена на решительные действия, практически приведена в боевую готовность, если в операции «Путч» задействованы такие грандиозные силы — и против кого? против горстки демократических деятелей? против людей у Белого дома? — тогда… Тогда почему все командиры машин, из которых

удаётся выжать хоть слово, утверждают в один голос, что у них нет никаких боевых приказов, почему солдаты вообще не знают, зачем их сюда привели, почему в передислокации частей царит какой-то непонятный хаос?..

Несколько раз я пытался связаться с маршалом Язовым, понять, что там происходит, — и, наконец, это удалось.

Язов разговаривал угрюмо, в голосе чувствовалась какая-то подавленность. На мой напор он отвечал почти заученно: связи с Горбачёвым нет, российское руководство должно прекратить преступное сопротивление законным властям, войска выполняют свой конституционный долг и так далее… Позднее я узнал, в каком шоке он был в этот день. К нему на работу в министерство пришла жена, которая, естественно, ничего не знала о планах мужа; она не на шутку испугалась. Недавно она пережила автокатастрофу, передвигаться ей было трудно. Она вошла и сказала дрожащим голосом: «Дима, с кем ты связался? Ты же смеялся над ними! Позвони Горбачёву!..» Она заплакала в кабинете министра обороны могучей страны… Язов ответил, что с Горбачёвым связи нет.

Вечером должна была начаться пресс-конференция членов ГКЧП. На ней им предстояло доказать законность своих действий. Никто не знал, какие тексты лежат у них в портфелях, каких ожидать сенсаций. И хотя уже было ясно, что первый день путча они проиграли — многое могло на той пресс-конференции измениться не в нашу пользу.

Хроника событий

19 августа 1991 года

Президент России обратился к москвичам с призывом не подчиняться решениям самозваного комитета, взять под общественную охрану Дом Советов РСФСР.

Президентский самолёт вылетел во Внуково из Фороса. На борту личные охранники Горбачёва, а также его личные секретари-стенографистки. На борту самолёта вывезены и президентские средства связи.

В программе «Время» по первому каналу телевидения совершенно неожиданно прошёл правдивый и честный репортаж с баррикад у Белого дома.

К защитникам Белого дома присоединился танковый взвод Таманской дивизии под командованием майора Евдокимова.

Танки у Министерства обороны на Арбате, на Зубовской площади, у здания пресс-центра МИД СССР, где проходит пресс-конференция членов ГКЧП, на улице Горького, у «Известий», на улице «Правды», где находятся редакции крупнейших центральных газет.

«Я хотел бы сегодня заявить о том, что Государственный комитет по чрезвычайному положению в СССР полностью отдаёт себе отчёт в глубине поразившего страну кризиса. Он принимает на себя ответственность за судьбу Родины и преисполнен решимости принять самые серьёзные меры по скорейшему выводу государства и общества из кризиса… В таком режиме, дамы и господа, в каком работал президент Горбачёв все эти последние шесть лет… естественно, и организм изнашивается немножко. Я надеюсь, что мой друг президент Горбачёв будет в строю, и мы будем ещё вместе работать».

Долгожданная пресс-конференция, где наши и иностранные журналисты в открытую задавали прямые вопросы, не является ли все это военным переворотом, где у Янаева и других отчётливо дрожали руки и лица покрывались красными пятнами, где на вопрос о здоровье Горбачёва они несли какой-то бред, уходя от ответа, была полностью провалена.

Снова выявилось то обстоятельство, что в ГКЧП нет лидера. Павлов слёг, видимо, усиливая свой физический кризис новыми дозами алкоголя; Крючков на пресс-конференцию не пришёл; что же касается Янаева, то расчёт на его самоуверенность оказался напрасным. Вице-президент выглядел глупо. Да и как было не выглядеть глупо в ситуации, когда нечего сказать. Ни одного факта о состоянии здоровья Горбачёва! Никаких внятных объяснений о ближайшем будущем страны. Публичный, внешне законный, «мягкий» и «плавный» характер путча выявил главную беду — они были неспособны к открытому выходу на люди. Это были аппаратчики, которые откровенно не подходили к роли политических лидеров, не были готовы к выступлениям, какому-то отчётливому, внятному поведению.