Рассудок маньяка - Абдуллаев Чингиз Акифович. Страница 18

– Поэтому вы так нервничали и хотели поскорее получить данные из техотдела? – понял Дронго.

– Да, я говорила об этом вашему следователю. Он даже приезжал к нам домой, проверить паспорт моей свекрови и убедиться, что я его не обманула.

«Узнаю дотошного Левитина», – подумал Дронго. – Понятно, – сказал он, – извините, что мы вас отвлекли от работы. И последний вопрос. Как бы вы могли охарактеризовать Хохлову? В нескольких словах.

– Я? – растерялась женщина. – Я не знаю... Я не знаю...

– Вы ведь с ней работали в одном институте, как я понял, даже иногда общались.

– Она была хорошая женщина, – медленно и мучительно подбирая слова, произнесла Раиса Асафовна, – только немного необязательная, веселая...

– Это все, что вы можете сказать?

– Все. Я ее не так хорошо знала.

– Спасибо, – поблагодарил Дронго, – до свидания.

Сулахметова как-то неопределенно кивнула и пошла в свою комнату. Дронго и Михаил Михайлович вошли в кабину лифта, чтобы подняться на четвертый этаж.

– Уже шестой час, – заметил Сыркин, посмотрев на часы.

– Поздно, – согласился Дронго.

– Хотите еще с кем-то поговорить?

– Если можно, с Носовым и этим... кажется, Фортаковым из отдела Фирсовой.

– Я их позову ко мне в кабинет, – кивнул Сыркин, – и заодно попрошу принести нам бутерброды из столовой, вы у нас сегодня целый день и даже чаю не выпили.

– Ничего. Потом поем.

Выходя из кабины лифта, они увидели идущего им навстречу Сергея Алексеевича. Тот замедлил шаг.

– Как у вас дела? – спросил он, обмениваясь рукопожатием с обоими.

– Трудно, – честно признался Дронго, – пока все идет трудно.

– А мне сказали, что все уже выяснено. Павел признался, – несколько смутился Архипов.

– Кто вам сказал?

– Левитин. Он даже позвонил в академию, вызвал меня к телефону.

– Он ошибся, – устало ответил Дронго, – парень решил сознаться лишь для того, чтобы вырваться из многоместной камеры, где над ним наверняка издевались. Его ведь считают почти сексуальным маньяком.

– Да, это отвратительно. И если он не виноват, то отвратительно вдвойне.

– Я думаю, что он не виноват. Просто вошел, увидел убитую, вспомнил про свою судимость и сбежал. Испугался. Днем звонил следователь. Ваш бывший охранник пытался покончить жизнь самоубийством.

– Какая дикость, – вздохнул Архипов, – я позвоню генеральному прокурору. Этого нельзя так оставлять.

– Они уже поняли свою ошибку.

– Я все равно позвоню, – горячился Архипов, – у меня же стоит на столе эта чертова «вертушка».

– Не нужно звонить, – попросил Дронго, – парню ваш звонок все равно не поможет. Им нужны факты и доказательства. А отпустить сейчас Мовчана из тюрьмы не сможет даже генеральный прокурор. Слишком тяжелые улики против него.

Архипов удивленно посмотрел на него.

– Никогда не видел вас таким меланхоличным.

– Пытаюсь понять действия убийцы. До сих пор мне не совсем ясны мотивы...

– Вы все-таки надеетесь на успех?

– Безусловно, – он не успел договорить. Из своего кабинета вышли Елена Витальевна и еще несколько незнакомых Дронго мужчин.

– Елена Витальевна, – окликнул ее Архипов, – вы видели вчерашние данные?

Он сразу забыл про несчастного охранника. Дела института были не просто его работой. Это была его жизнь. Моисеева подошла к директору, что-то азартно объясняя. Один из мужчин начал спорить. Во время разговора Архипов обернулся, посмотрел на Дронго и виновато произнес:

– Извините. Но я ему завтра обязательно позвоню.

И снова включился в спор. Дронго заметил настороженный взгляд, брошенный на него Моисеевой. Очевидно, он был ей все же интересен. Сыркин осторожно тронул плечо Дронго.

– Идемте в мой кабинет, – предложил он. – Устраивайтесь поудобнее, я сейчас все же вызову нашу буфетчицу и... да, да, Носова с Фортаковым. Хотя лучше сначала Фортакова. Носов все равно не уходит с работы, пока не попрощается со мной, – сказал Михаил Михайлович.

– Хорошо, – устало кивнул Дронго.

Михаил Михайлович, выходя, обернулся на гостя.

– У меня к вам один вопрос, – сказал Сыркин, – если вы разрешите, я его вам задам.

– Конечно, разрешу, – удивился Дронго.

– Почему вы не спрашиваете меня о дыре в заборе, о которой говорил Григорьев. Мы ее заделали сразу после убийства. Мне казалось, что она вас должна заинтересовать в первую очередь.

– Нет, – возразил Дронго, – это было бы слишком просто. И слишком хорошо. Использовав некий неохраняемый проход, на территорию института проникает неведомый маньяк, который убивает женщину и сразу исчезает. Такие вещи случаются в кино или в романах. В жизни ничего подобного не бывает. Я абсолютно убежден, что убийца ходил рядом с Хохловой, что он все еще здесь. И надеюсь, что я смогу указать вам на человека, который совершил это страшное преступление. Поэтому я не верю ни в какую дыру. Это все равно, если бы вы оставили на один час дверь своей квартиры незапертой, и именно в этот час и в этот день к вам домой залез вор, который решил вас обокрасть.

– Но открытая дверь может его спровоцировать, – упрямо сказал Михаил Михайлович.

– Может. Но не на квалифицированное воровство. Скорее на обычную кражу. Быстро взять что плохо лежит. Нет, убийца был очень опытный человек. Он наверняка знал, что в тот вечер не будет работать уборщица Сойкина, и труп не обнаружат раньше восьми вечера. Возможно, убийца знал и про Игоря Садовничего, который уехал из отдела раньше обычного. Убийца точно знал, что ему никто не помешает. Поверить в случайного прохожего я не могу. И в случайно появившегося убийцу тоже. Я уж не говорю про журналы, которые с такой регулярностью у вас появлялись. Вы поняли мои мотивы?

– Да, – вздохнул Сыркин, – я понял, что меня правильно погнали на пенсию. Рядом с вами весь мой опыт кажется наивным.

Глава 9

Дронго сидел в кабинете Михаила Михайловича, когда тот вошел вместе с каким-то невзрачным человеком. Незнакомцу могло быть и сорок, и шестьдесят. Чуть ниже среднего роста, одет в синий джемпер, уже теряющий свой цвет, и мятые темные брюки. Непричесанная голова, рассеянный взгляд, жесткие черты лица, сухая, пергаментная кожа, словно натянутая на череп таким образом, что невозможно было определить возраст вошедшего. – Облик его завершали очки в дешевенькой оправе, которые незнакомец все время поправлял.

– Это Андрей Андреевич Фортаков, – представил вошедшего Сыркин.

– Добрый вечер, – поздоровался Дронго. – А где ваш помощник?

– Не знаю. Сейчас я его найду. Наверное, пошел в другое здание. Уже шесть часов вечера, все уходят домой.

– Пусть зайдет ко мне, я его не стану задерживать надолго, – попросил Дронго.

– Конечно, – кивнул Сыркин, – а вы пока побеседуйте.

Фортаков сел напротив Дронго, нервным жестом поправил очки.

– Вы извините, что я задерживаю вас так поздно, – начал Дронго, взглянув на часы.

– Разве это поздно? – улыбнулся Фортаков. – Мы иногда остаемся на всю ночь. А сейчас только шесть часов вечера.

– У меня к вам несколько вопросов. Вы работаете в отделе Фирсовой?

– Да.

– Давно?

– Лет пятнадцать.

– Значит, вы уже ветеран этого отдела. А с сотрудниками технического отдела вы тесно контактируете?

– Если вы хотите узнать, знаю ли я их, то, конечно же, знаю. И хорошо знал убитую.

– Почему – хорошо? Она ведь работала у вас совсем немного?

– Она моя соседка. Мы живем в соседних домах. Перед тем как устроиться сюда, она работала в другом институте, в котором я много раз бывал.

– По служебным или по личным делам?

– По служебным, – усмехнулся Фортаков, снимая очки и протирая стекла. Он взглянул на Дронго близорукими глазами. Надел очки. – Мне уже за шестьдесят, – объявил он, – меня уже трудно расшевелить, заставив бегать за молоденькой девочкой, которая годится мне в дочери.

– Вы давно знали Хохлову?

– Нет, просто иногда встречались. В другом институте у них были проблемы, далеко было ездить, а у нее больная мать. Слава Богу, она умерла в прошлом году, а то не пережила бы подобного удара.