Pasternak - Елизаров Михаил Юрьевич. Страница 51

— Действительно, скверно получается, — заметил Доктор, — где же ваша студенческая солидарность? С лекции убежали.

— Боится она, видите ли… Сволочь!

— Так это старая история, все сначала боятся, а потом… знаете что?

— Знаю! — истерично крикнула Еникеева. — Сметану с трупа едят!

— Совершенно верно. И ничего страшного не происходит.

Еникеева, ощутив, что хватка Ярцевой ослабла, резко дернулась и высвободила запястье. Она пыталась бежать, но Доктор проворно встал у нее на пути. Размаха его рук не хватало, чтобы полностью перегородить проход, поэтому он двигался на манер вратаря, внимательно отслеживая каждое движение Еникеевой. Она пыталась поднырнуть ему под руки, но Доктор ловко присел:

— Оп, оп, сюда нельзя и сюда нельзя, проход закрыт!

И Еникеева, снова наткнувшись на преграду, вдруг обмякла. Ужас покинул ее лицо, сменившись выражением обморочной безропотности. Доктор танцевальным движением подхватил студентку за покорную талию, и Еникеева, надломившись посередине, повисла на его руке как плащ.

Доктор двигался быстрым шагом, ноги Еникеевой волочились по полу, стальные набойки каблуков на ступенях неприятно, как зубы, клацали.

Ярцева и Доктор с Еникеевой через руку спустились в подвал, где располагалось анатомическое отделение. Возле неплотно прикрытой двери он установил Еникееву в вертикальное положение.

Доносился бодрый голос Николая Ефимовича: «Наталья К., восемнадцать лет, совершила суицид на фоне острого психоза. Выбросилась из окна шестнадцатого этажа. Повреждение пяточных костей, вколоченные переломы длинных трубчатых костей нижних конечностей. Смерть наступила в результате внедрения шейного отдела позвоночника в полость черепа. Но лучше пусть она сама расскажет нам об этом. А мы еще раз поблагодарим Бориса за интересный показ. Спасибо, Боря, ты можешь идти на свое место».

Мертвец на столе поднялся и, поддерживая рукой вываливающиеся из живота внутренности, проковылял к своему месту на нижней полке.

В это же время второй мертвец скинул с тела клеенку, встал на исковерканные конечности и медвежьей развалочкой прошел к прозекторскому столу. Голова девушки свешивалась набок, из затылка чуть выглядывал шейный позвонок. Она присела на край стола. Услужливый Николай Ефимович помог ей забросить изувеченные ноги. Она осталась в сидячем положении и заговорила, бойко артикулируя подшитым ртом: «Ну, что еще можно добавить, Николай Ефимович почти все рассказал…»

Речь ее прервал протяжный дверной скрип.

— А вот и мы, — приветливо сказал Доктор.

— Насилу привели, — Ярцева подтолкнула вперед снулую Еникееву. Та раскрыла глаза и в панике отпрянула, будто ей в лицо плеснули кислотой.

— Смелее, смелее, — Доктор ободряюще похлопал Еникееву по дрожащей спине.

— Небось не съест, — хмыкнула Ярцева.

— Как знать… — Николай Ефимович лукаво прищурился.

— Ефимыч! Твою дивизию! — крикнул Доктор. — И ты туда же! Совсем из ума выжил, старый черт! Зачем девку мне зазря пугаешь? Я тут из сил выбиваюсь, можно сказать, врачебный подвиг вершу. И для чего? Чтобы, заметь, у твоей же студентки в мозгах порядок навести, а ты всю терапию мне на корню губишь!

— Ну, брат, извини, не удержался, — смущенно улыбнулся Николай Ефимович.

— Только и знаешь, что пакостить, а потом извиняться, — Доктор мягкими движениями подтолкнул упирающуюся Еникееву к столу. — Вот так, вот так, ножками… И не слушаем никаких глупых, злых дядек… Вот и славно, ай молодчина…

Мертвая, глядя на ослиное упрямство Еникеевой, расцвела перекошенной улыбкой: «Пу-пу-пиду!» — спела она, имитируя пухлые интонации Мэрилин.

— И совсем не страшно, — усмехнулся Доктор, похлопывая по щекам опять сомлевшую Еникееву. — Никто нас кушать не будет, а, наоборот, сами мы будем кушать, да? Ефимыч! Давай распорядись.

— Мизрухин, голубчик, — Николай Ефимович поискал глазами студента, — там в холодильнике, на боковой полке, стоит баночка со сметаной, принесите пожалуйста.

Мизрухин по-солдатски козырнул и бросился к холодильнику. Некоторое время он, присев на корточки, старательно копошился в морозных недрах, шумел какими-то склянками, потом повернул встревоженное лицо.

— Николай Ефимович, нет сметаны. Только йогурт. Клубничный.

— Прекрасно, еще лучше! — Доктор бережно принял поданную Мизрухиным яркую пластиковую упаковку, изучил ее и вкусно чмокнул.

— М-м-м… Объедение! Что скажешь, Ефимыч? Йогурт! Слово-то какое… Нам бы в молодости да такую вкуснятину! И ебаться не надо!

Смех привел Еникееву в чувство.

— Да-да… А что вы так развеселились? — спрашивал у студентов Доктор. — Вам этого уже не понять. Вы — пресыщенные. Включай телевизор, и сразу на тебя такое вывалится, все что захочешь: и сиськи, и письки, и бухло, и жрачка. А мне в свое время некая прекрасная дама за диск «Битлов» полгода в жопу давала. Мы с ней так условились. И это за каких-то говняных «Битлов»! Им сейчас цена — копейка. Даром не нужны. А за йогурт что можно было тогда выгадать? Даже представить страшно! А теперь? Ну кто из современных девушек согласится за йогурт в жопу ебаться…

— Может, вы? — он указал на одну из студенток. Та, пряча улыбку, отрицательно покачала головой. — А просто покушать йогурт согласитесь? Без всякого секса, на переменке? Согласитесь?

Девушка засмеялась и кивнула.

— Вот. Что и следовало доказать…

Доктор энергично встряхнул упаковку и приветливо обратился к Еникеевой:

— Откуда будем кушать, с ножки или с плечика? Или с животика? — сорвал фольгу.

Еникеева попятилась к двери. Мизрухин и Ярцева, предупреждая побег, схватили ее, завернули за спину руки и подтащили вплотную к столу.

— Не капризничаем, — Доктор вылил на плечо мертвой немного густой молочной массы с клубничными вкраплениями.

Еникеева, сцепив зубы, крутила головой и отвратительно мычала, пока йогуртовый айсберг медленно продрейфовал от плеча к локтевому сгибу и шлепнулся на пол. Доктор размазал ботинком молочную кляксу.

— Ничего страшного, повторим.

Он вывалил себе на ладонь новую порцию и осмотрительно поместил йогурт в ключичную впадину покойницы.

— Давай за маму или за папу… Не любишь родителей? Нет? Хорошо. Можно и за домашних питомцев. У тебя есть домашний питомец?

Крупнокалиберная дрожь мешала Еникеевой отвечать, она лишь затравленно озиралась по сторонам.

— Е-есть.

— Песик?

— К-кошка! — отрывисто и безумно рявкнула Еникеева.

— Замечательно! Все кошечки очень любят йогурт… И мы тоже любим йогурт… Покажем, как мы любим йогурт!..

Доктор резко нагнул Еникееву, но та в последний момент отвернула лицо, вымазала щеку и ухо, затрясла головой, и йогуртовые хлопья полетели во все стороны. Еникеева пустила слюну и завыла.

— Да сделайте же с ней что-нибудь! — крикнул Доктор, теряя терпение.

Ярцева цепко схватила свободной рукой Еникееву за волосы. Доктор вывалил на покойницу остатки йогурта.

— Если ты, гнида, — предостерегла Ярцева, — опять все испортишь, будешь всего мертвяка вылизывать…

— До этого у нас дело не дойдет, — бодро вступился за Еникееву Доктор. — Потому что у нас послушная девочка, красивая… Вот, умница! Одним махом, давай, как лекарство!..

Еникеева, открывшая было рот, чтобы отдышаться, захлопнула его и принялась дергаться всем телом из стороны в сторону.

— Так она опять у нас все разольет. Упростим задачу, — Доктор пальцем подхватил с кожи покойницы мазок йогурта. — Не кривимся… Палец абсолютно стерильный… Зажим!

Ярцева молниеносно наложила скобу из острых ногтей на скулы Еникеевой и сдавила. Плотно сжатые губы вертикально расползлись. Доктор ловко воткнул в открывшуюся щель палец, провел им по нижним зубам, освобождая от йогурта. Еникеева, чувствуя поражение, попыталась вытолкнуть пищу языком. Доктор навалился на нее сзади, обхватил под подбородком, стягивая ее челюсти стальным захватом.

— Не дайте ей сплюнуть! Проследите, чтобы она проглотила! Это жизненно необходимо!