Сталин. На вершине власти - Емельянов Юрий Васильевич. Страница 49

Вскоре был нанесен удар по нигилистическому освещению русского прошлого в советской художественной литературе. 14 ноября 1936 года было принято специальное постановление ЦК ВКП(б) «О пьесе «Богатыри» Демьяна Бедного, которая была поставлена на сцене Камерного театра. Поэта обвинили в клевете на русское прошлое, а через два года Д. Бедный был исключен из партии и Союза советских писателей.

В эти годы в советской художественной литературе появились романы, воспевавшие подвиги русского военно-морского флота (романы С. Н. Сергеева-Ценского, А.С. Новикова-Прибоя), славные деяния русских государей («Петр I» А. Толстого, «Дмитрий Донской» С. Бородина). На экранах страны появились киноленты, посвященные великим деятелям дореволюционной России: «Петр Первый», «Александр Невский», «Минин и Пожарский», «Суворов».

Давая общую оценку эстетическим взглядам Сталина, Е. Громов подчеркивает, что ему были свойственны традиционно реалистические вкусы, что довольно терпимо он относился к авангардистским поискам в поэзии (Маяковский, отчасти Пастернак), но не принимал их в живописи и музыке, а также в кино и в театре. «Чужды ему были экспериментальные решения Мейерхольда, а театр Таирова с его тягой к подчеркнутой экспрессии и условностью называл «действительно буржуазным». В то же время Сталин активно поддерживал МХАТ. По словам Е. Громова, Сталину «нравилось то художественное направление, которое в 20-30-е годы талантливо отстаивал театр на советской сцене: психологический реализм с приоритетной опорой на отечественную классику. В русле его находились и все любимые Сталиным спектакли». «Сталин питал повышенный интерес к тем художественным произведениям, в которых серьезно, но и без чрезмерной усложненности затрагивались бы социально-психологические проблемы. Зримо и конкретно удавалось это делать Художественному театру».

Сталинские вкусы во многом соответствовали эстетическим взглядам наиболее динамичной части советских людей – молодой интеллигенции, новому рабочему классу, приобщавшемуся к городской культуре крестьянству. Как и Сталину, им нравились «доходчивые» произведения, которые затрагивали острые социально-психологические проблемы, типичные для реальной жизни. Они получали удовлетворение от книг, музыки и актеров, заставлявших думать и «трогавших сердце», от картин и драматических произведений, которые были «жизненными» и «понятными». Сталин, чьи эстетические вкусы сформировались классической традицией, считал, что советские люди должны воспитываться только на таких произведениях, и сам решал, каких произведений достойны советские люди.

Тех мастеров искусства и литературы, которые занимали непартийные или даже антисоветские позиции, Сталин резко осуждал. В письме В. Билль-Белоцерковскому он критиковал «головановщину», называя позицию главного дирижера Большого театра Голованова «явлением антисоветского порядка», и пьесу М. Булгакова «Бег» тоже назвал «антисоветским явлением».

В то же время Сталин постарался создать условия для нормального творчества Булгакова и Голованова. Сталин откликнулся на письмо М. Булгакова, в котором тот жаловался на травлю, отсутствие возможности зарабатывать и писал о желании покинуть СССР. 18 апреля 1930 года он позвонил писателю и сказал: «Мы ваше письмо получили. Читали с товарищем. Вы будете по нему благоприятный ответ иметь… А может быть, правда – вас пустить за границу? Что – мы вам очень надоели?» Булгаков ответил, что он не ожидал такого вопроса, а затем сказал: «Я очень много думал в последнее время – может ли русский писатель жить вне родины. И мне кажется, что не может». «Вы правы, – ответил Сталин. – Я тоже так думаю. Вы где хотите работать? В Художественном театре?» «Да, я хотел бы, – ответил Булгаков. – Но я говорил об этом, и мне отказали». «А вы подайте заявление туда, – услыхал Булгаков. – Мне кажется, что они согласятся. Нам бы нужно встретиться, поговорить с вами…» – «Да, да! Иосиф Виссарионович, мне очень нужно с вами поговорить». – «Да, нужно найти время и встретиться, обязательно. А теперь желаю вам всего хорошего». Хотя встреча Сталина с Булгаковым так и не состоялась, вопрос о трудоустройстве бедствовавшего писателя был решен: он стал ассистентом режиссера МХАТа.

Вскоре, после того как Голованов был вынужден уйти из Большого театра из-за кампании против «головановщины», Сталин лично поговорил с этим выдающимся дирижером и предложил ему возглавить коллектив великого театра. По словам А. Рыбина, Голованов отказывался: «Товарищ Сталин, я плохо себя чувствую. Это слишком для меня большая нагрузка». На что Сталин ответил: «Николай Семенович, я тоже сейчас болею, да работаю. Прошу и вас поработать. Становитесь за пульт и делайте классику классикой».

Вопреки требованиям борцов против «головановщины», Сталин выступал защитником классического наследия на сцене Большого театра. После премьеры оперы «Поднятая целина» Сталин попросил своего охранника Рыбина пригласить в ложу главного дирижера Большого театра С. Самосуда и автора оперы композитора И.И. Дзержинского. Во время беседы Сталин спросил Дзержинского: «Как вы относитесь к классике?» «Критически!» – без колебаний ответил композитор, тогда еще студент Ленинградской консерватории. «Вот что, товарищ Дзержинский, рекомендую вам закупить все партитуры композиторов-классиков, спать на них, одеваться ими и учиться у них, – посоветовал Сталин». А Самосуду Сталин сказал: «Большой театр – святая сцена классического искусства, а не сцена портянок и навоза». В результате некоторые оперы современников затем перенесли в филиал на Пушкинской улице…

Рыбин рассказывал, что Сталин даже вносил предложения в ходе постановок опер в Большом театре: «Думаю, что народная артистка СССР В. Барсова и народный артист М. Михайлов имели основания называть Сталина сорежиссером всех оперных постановок в Большом театре». Сталин настоял на восстановлении финала оперы «Иван Сусанин» с хором «Славься», заметив: «Как же так, без «Славься»? Ведь на Руси тогда были князья, бояре, купцы, духовенство, миряне. Они все объединились в борьбе с поляками. Зачем же нарушать историческую правду? Не надо». Он же «предложил, чтобы победители, в полном соответствии с историей, выезжали из ворот на конях. Дополнительно следовало поставить на колени побежденных шляхтичей, бросив их знамена к ногам победителей, – вспоминал Рыбин. – Еще предложил сократить сцену, в которой дочь Сусанина Антонида и его приемный сын Ваня оплакивали на площади смерть отца. Сталин признал, что это – тяжкое горе, но личное. В целом же весь русский народ одержал победу. Следовательно пусть ликует как победитель!»

Воспитание населения, особенно молодого поколения, в духе уважения к культурному наследию страны было одной из постоянных забот сталинского руководства. Дети осваивали азы грамотности, заучивая стихи Тютчева, Майкова, Фета, Лермонтова, Пушкина. Юбилеи Пушкина и других классиков русской литературы превращались в общенациональные праздники. По радио постоянно звучала классическая музыка русских композиторов. Не только портреты Сталина и других вождей, но и репродукции картин Репина, Васнецова, Сурикова, Шишкина и других классиков русской живописи стали характерной приметой советского предвоенного быта.

Уважительное отношение к прошлому России, к русским культурным традициям и жизненному укладу вызвали яростную критику со стороны Троцкого. В своей книге «Преданная революция», вышедшей в свет в начале 1937 года, он осуждал меры по укреплению семейного очага: «Революция предприняла героическое усилие разрушить так называемый «семейный очаг» – этот архаичный, затхлый, прогнивший институт». Он высмеивал усилившуюся в 1930-е годы в СССР «заботу об авторитете старшего поколения» и ослабление наступления на церковь. Троцкий подчеркивал, что в первые годы революции «отрицание Бога, его помощи и его чудес было острейшим клином, который революционная власть вбила между детьми и родителями». Считая, что главной целью СССР является «ускорить пролетарскую революцию в Европе», Троцкий обвинял Сталина в измене пролетарскому интернационализму и возрождении «русского национализма».