Колбат - Емельянова Нина Александровна. Страница 3

Однажды вечером мы с Леной возвращались домой на лыжах и остановились посмотреть, как проводник Хабитуса, санинструктор Рязанов, тренировал его в березовой рощице у дороги. Рязанов посылал его искать своего помощника, и Хабитус хлопотливо носился туда и обратно вдоль своего прежнего пути, отступая от него на несколько метров и так обыскивая местность. Нос он не опускал по следу, как охотничья собака, а приподнимал голову и посматривал.

Очень скоро Хабитус нашел спрятавшегося в канаве красноармейца, схватил в зубы болтавшийся на ошейнике бринзель – небольшую палочку, привязанную на ремешке, – и побежал «доложить». Он смешно засеменил вокруг Рязанова, обежал сзади и сел у его левой ноги, веселый и возбужденный. Рязанов понял, что Хабитус нашел человека: собака так приучена, что, увидев раненого, хватает зубами бринзель, привязанный к ее ошейнику, и несет вожатому. Рязанов сказал «харра-шо!», отобрал у Хабитуса бринзель и дал ему что-то из согнутой ладони. В это время Лена крикнула:

– Хабитус!

Хабитус повернул голову и снизу вверх посмотрел на вожатого. Тот сделал едва заметное движение глазами, и пес бросился к нам стремглав, как всегда извиваясь спиной, подставляя бока и спину под маленькие Ленины руки.

– Избалуем мы вашего Хабитуса, товарищ Рязанов, – сказала я. – Пусти его, Лена.

– А вот посмотрите, – усмехнулся Рязанов и позвал: – Хабитус, ко мне!

Хабитус мгновенно отскочил от нас и сел с левой стороны около Рязанова, с готовностью ожидая его приказа.

– Ну-ка, теперь позовите Хабитуса, – сказал Рязанов.

Лена позвала. Хабитус шевельнул хвостом, но не обернулся. Лена подъехала на лыжах и, по-приятельски обхватив большую собачью голову, потянула ее к себе, повторяя: «Хабитус, пойдем!» и даже тоненько посвистела. Но не то замечательно, что Хабитус не тронулся с места – внешнему повиновению можно выучить, – а то поразило меня, что пес имел, видимо, и сам большой интерес к своей работе: он весь собрался, острее насторожил уши и, приготовив себя к выполнению приказания, упорно уклонялся от бурного натиска Лены.

– Вот, – сказал Рязанов, очень довольный собакой. – Хабитус, конечно, знает, что ему будет от меня поощрение за работу, но только он и сам предан делу! Хабитус! Ищи!

И Хабитус снова деловито побежал по аллее.

На самом ученье наблюдать за Хабитусом было еще интереснее.

Однажды на осенних маневрах я работала в дивизионной газете «Сталинец». Вечером мы выпускали боевой листок в роте связи нашего полка. Теплый и тихий был вечер. Река наша – Суйфун – словно и не текла под берегом, а просто стеклянела, отражая прибрежные зеленые кусты и светлое небо. На том берегу красноармейцы-саперы вытаскивали большие надувные лодки. Тот берег был отлогий, песчаный, а наш высокий; в него вдавалась долина давно пересохшего ручья, густо заросшего травой и кустарником. В долине этой располагался резерв связи, а у левого крутого каменного склона, как сфинксы, лежали собаки, вытянув передние лапы, подняв головы и водя глазами за своими вожатыми: подходило время их кормить. Невдалеке от меня радист с полевой радиостанции передавал сообщение, по два раза повторяя одно и то же слово.

В это время подъехал Андрей. Он спрыгнул с лошади; навстречу ему подошел командир роты связи. Они поговорили. Потом Андрей подошел к собакам и опустил руку на голову Хабитуса. Тот обрадовался и заюлил сверх всякой меры. Андрей присел на корточки.

– Пес Хабитус, – приговаривал он, – ах, какой славный пес Хабитус! Отбил небось лапы?

Рязанов подошел и поздоровался.

– Ну, как у вас Хабитус работает?

– Хорошо работает, товарищ начальник.

– Надо бы его как-нибудь посмотреть на работе.

– Да хоть сейчас, товарищ начальник! Хотите на себе испытать?

– Хочу.

– Ну так идите в ложбинку и притаитесь. Только дайте я Хабитусу морду отверну. Пущу через десять минут.

Рязанов повернул Хабитуса к себе и, обхватив обеими ладонями его морду, легонько взъерошил ему шерсть на загривке и за ушами, чтобы отвлечь его внимание. Андрей тем временем быстро пробежал по тропочке к ложбине, потом бросился скачками по густой траве, пересекая долину наискось и уходя все дальше от берега. Минуты две мы видели сначала его гимнастерку и широкие плечи, потом только фуражку, потом шевеление кустов и трав, а там и кусты и трава затихли и остановились неподвижно.

Подождав еще минут пять, Рязанов пустил Хабитуса по всем правилам: надел на него санитарную сумку, прикрепил к ошейнику привязанный на ремешке бринзель, показал вытянутой рукой направление на долину и сказал:

– Ищи!

Хабитус мягко понесся сначала вдоль левого края долины, как бы заглядывая под яр, приостанавливаясь там, где были выемки от осыпавшейся земли. Так учат собак-санитаров: искать пораженных в бою сначала под ярами и в оврагах, потому что человек, раненный на открытом месте, если еще имеет силы, старается уползти под прикрытие.

Видим: несется Хабитус обратно, но уже не у самого коренного берега долины, а отступя от него метра на два, водит мордой по сторонам, и бринзель болтается у него на ошейнике от быстрого бега. Добежал почти до нас, не останавливаясь, повернул и снова понесся в густой траве, еще дальше отступая от осмотренного края. Так Хабитус рядами прочесывал долину, и вдруг, не добежав еще до правого ее края, где под сопкой затаился Андрей, внезапно повернул и сильными прыжками кинулся напрямик: увидел или почуял.

Вернувшись к нам, Андрей рассказывал: лежит он под осыпью, уперся на локти и, приподняв голову, наблюдает за Хабитусом. И до того, говорит, смешно смотреть, как хлопотливо проскочил вдали большой пес и другой раз проскочил, а морда у него очень озабоченная и внимательная.

Андрей подумал, что вот так же будет Хабитус работать и после настоящего боя, и постарался сделать собаке задачу потруднее: лег ничком, опустил голову и не стонет.

Подскочил Хабитус к Андрею, обнюхал его и тут же схватил зубами свой бринзель, ткнулся носом в его лицо: не встанет ли? Андрею было щекотно около уха и очень хорошо на душе – пес заботился о нем со всем старанием. Видит: не встает человек. Тогда Хабитус привалился к нему тем боком, где висела санитарная сумка: просит взять, что надо. Андрей чуть пошевелился. Тут Хабитус, наверно, сообразил, что дело обстоит неважно, надо спешить за санитаром, и побежал обратно. А мы, стоя около реки, увидели, как выскочил из травы Хабитус, обскакал вокруг товарища Рязанова и сел к левой его ноге. Рязанов взял у него изо рта бринзель и понял, что Хабитус нашел «раненого». Хабитус побежал напрямик и привел нас к Андрею.

Когда Андрей встал, обхватил голову собаки руками и сказал: «Спасибо за службу!», вот было у пса радости!

3

Однажды зимой, в большой мороз, пришел Андрей домой обедать. Окна у нас были покрыты веточками, листочками, легкими рисунками мороза, и солнце пламенно сверкало в изгибах этих морозных узоров. Весь год солнце садится против наших окон, только летом – направо от окон, к северо-западу, а зимой, когда путь его короче, – к юго-западу. Так сверкает у нас солнце в начале декабря, когда земля идет к зимнему солнцестоянию. В те дни закаты бывают ярко-красные, и по ним угадывают назавтра ветер и непогоду.

Лена сидела за столом у окна и, склонив голову набок, делала письменные уроки. Одно плечо ее было поднято выше другого, а ноги зацеплены за ножки стула. Стул покачивался. Это ей было настрого запрещено отцом и мною. Ко всему еще на коленях у нее лежала любимая ее белая кошка, что тоже во время уроков не поощрялось. От всех этих обстоятельств буквы плелись по строчкам вразброд, не соблюдая правил построения между двумя синими чертами. Однако Андрей ничего ей не сказал, а прошел прямо в спальню и позвал.

– Идите сюда, друзья! Есть у меня к вам интересное дело.

Пока мы шли через столовую, я все-таки Елене сказала, что все ее грехи мною замечены. Когда Лена делает что-нибудь не так, как полагается, я почему-то называю ее Еленой, а в хорошее время – Леной. Елена хотела было надуться: когда она виновата, ей сразу, как и многим ребятам и даже взрослым, не хочется в этом признаться, и тогда она дуется. Но постепенно к ней приходит понимание, в чем она неправа. Живем мы с ней дружно, но надо сказать, что она долгонько-таки раздумывает, прежде чем признает свою ошибку.