Золотой империал - Ерпылев Андрей Юрьевич. Страница 62

Тяжело нагруженные пластиковыми пакетами, набитыми всяческой снедью, тряпками и прочими Валиными приобретениями, три путешественника из последних сил тащились в сторону своего временного лагеря. Даже ротмистр, равнодушный к виду подобного изобилия (как же-с, видывали и не такое…), не устоял против массового психоза, поразившего его спутников, и приобрел бутылку «Камю», который считал совсем не худшим аналогом «Шустова», здесь, к сожалению отсутствовавшего, и коробку гаванских сигар, стоивших на удивление дешево. Кроме того, была куплена довольно подробная карта (берестовская истрепалась окончательно, и вынимать ее лишний раз из планшета было просто-напросто страшно) и, что входило в традицию, книга по местной истории. Называлась она уже «История России», что после прочтения других исторических трудов внушало некоторые утешительные мысли. В данный момент, повесив все сумки на левую руку, Чебриков пробегал на ходу строчку за строчкой.

– Слушайте, Николай Ильич, а ведь эта Россия не так уж далеко ушла от вашей. Например, события до одна тысяча девятьсот семнадцатого совпадают полностью.

– А? Что? – Александров с трудом оторвался от своего занятия: он перебирал на ладони мелочь, полученную на сдачу, чтобы обрадовать вынужденно томящегося сейчас в неизвестности Конькевича.

– Вы не слушаете меня, капитан, – обиделся было Петр Андреевич, но Николай перебил его, протягивая монеты:

– Взгляните-ка…

На заскорузлой ладони милиционера лежало несколько тусклых массивных пятирублевок, рублей и двухрублевиков, смахивающих на двугривенные и пятиалтынные [49], и горстка желтой и белой мелочи достоинством от копейки до полтинника.

– Ну и что?

– А вот что!

На гербовой стороне всех «старших» монет располагался двуглавый орел без каких-либо регалий, больше похожий на ощипанную курицу-мутанта, и надпись «Банк России», а на копейках – Георгий Победоносец, убивающий дракона.

– Не пойму я что-то, – пожаловался Александров ротмистру. – Где герб, где «СССР»… Бумажки, опять же, без Ильича… Мы что – опять в Империи?

– А вот это вас не удивляет?

Палец ротмистра указывал на крышу здания горисполкома, мимо которого они сейчас как раз проходили. Над ней развевался изрядно выцветший, но все равно не красный, а трехцветный, бело-сине-красный флаг…

– Не в Империи мы, Николай Ильич, – мы просто в России…

– Хау ду ю ду, Клещара!

Парень, вломившийся в прохладный полумрак бара, за столиком которого кайфовал Алексей Грушко, молодой бизнесмен, державший несколько бензоколонок, автомоек и станций техобслуживания вдоль трассы Рождественск – Челябинск, парочку баров, кроме этого «Меридиана», и еще ряд нигде не афишировавшихся и, естественно, не плативших ни копейки налогов предприятий, телосложением напоминал фигу. Нет, не субтропический фрукт, по-научному именуемый инжиром, смоквой (дерево же, на коем он произрастает, зовется еще заумнее: Ficus carica), а обычный среднерусский кукиш или, если желаете, дулю. На широченных покатых плечах бывшего штангиста или борца, обтянутых весьма кстати майкой-борцовкой, совсем чуть-чуть возвышалась крохотная, коротко стриженная головка, имевшая конусообразную форму.

«Живая иллюстрация к анекдоту про студентов политеха, меда и физкультуры…– лениво подумал, потягивая свой „Хенесси“, Клещ, носивший прозвище, заслуженное еще в „диких девяностых“, вернее, в первой их половине. – Тупой и еще тупее… Хотя тупее, чем Базука, кажется, быть просто невозможно…»

– Коннитива, о-гэнки дэс ка?

– Чего-чего? – Опешивший Базука даже замер на месте, уже наполовину выдвинув стул у хозяйского столика.

– То же самое, только по-японски.

– Класс! – восхитился амбал, плюхаясь на жалобно всхлипнувший стул и обдавая брезгливо отстранившегося Клеща непередаваемым ароматом, в котором смешались запахи пота, табачного и пивного перегара, кавказской кухни, чего-то животно-интимного и очень-очень робко – какого-то дешевого дезодоранта. – Дашь потом записать для памяти? Мне этого можно?

Здоровенная пятерня, украшенная грубо наколотым и по-детски трогательным «Вадик», синевшим у большого пальца, не дожидаясь разрешения, тут же сцапала хрупкий графинчик с благородной жидкостью.

– Ну не из горла же…– лениво возмутился Клещ и прищелкнул в воздухе пальцами. – Анютик, принеси, милая, этому… питекантропу… бокал… Ну и еще один графинчик…

– Да ладно, Клещ, я бы вот из этого…– второй лапой дитя природы схватило бокал с импортной минералкой «Виши» и, выплеснув содержимое в кадку с искусственной пальмой, набулькало себе по рубчик.

– Будем!

– Будем, – со вздохом согласился Алексей, слегка чокаясь с Вадиком Бузуновым, своим бывшим одноклассником и правой рукой в не очень-то легальной части обширного бизнеса.

Выхлебав дорогой коньяк одним мощным глотком, словно воду, Базука облокотился на стол и, приблизив свое лицо (амбре стало просто непереносимым) к лицу собеседника, прошептал на весь зал:

– Леха! Я Александрова, козла, на Мира повстречал!

– Гонишь ты, Базука! – в сотый раз за сегодняшний день безнадежно ответил на клятвенные излияния сидевшего рядом и уже изрядно поддатого Вадика (утащил-таки, зараза, с собой литровую бутылку полюбившегося ему пойла), Клещ, привычно ведя свой «Джип-Чероки» по проселочной дороге в сторону Лесного, поселка элитных домов, выросшего за какие-то семь-восемь лет на совершенно диком пустыре. – Не может этого быть! Витюша Терминатор тогда ему на моих глазах мозги на стену выхлестнул из «тэтэшника». Я сам это видел, понимаешь? Вот этими глазами!..

Базука очередной раз надолго приложился к горлышку бутыли, в которой уже плескалось чуть больше трети содержимого, рыгнул на весь салон и выдал совершенно трезвым голосом:

– Да хоть бы и щупал. Живой он, понимаешь? Как Ленин: живее всех живых… Я ж тоже не слепой. А Александрова, гадюку эту ментовскую, из тысячи, со спины и в темноте узнаю. Он же меня в девяносто шестом чуть зону топтать не отправил, сука…

– Не может этого быть…– безнадежно протянул Алексей. – А он один был?

– В том-то и дело… Мужик с ним был, подтянутый такой – ФСБ, не иначе! Я их гэбэшную манеру за версту чую. Да девка одна была, по-моему, в больничке нашей работает. Медсестрой там или врачихой… Не в курсах… Нагрузились жратвой, бухлом – пировать, видно, где-то собрались.

– А проследить не допер, пенек дубовый?

– За пенька ответишь! – беззлобно отмахнулся Базука. – А то я первый год замужем? Послал одного кента за ними… Он потом по мобиле отзвонился, что они за Блюхеровкой окопались.

Клещ ударил по тормозам так, что Вадик чуть не высадил литой башкой ветровое стекло, впечатавшись в него со всего маху.

– Предупреждать надо, Шумахер! – обиделся амбал, потирая ладонью лоб. – Шишка ведь теперь будет!

– На пятеру, приложи.

– Да сюда не пятеру, пятак царский нужно… Или рупь…

– Или подкову…– в тон ему добавил Клещ. – Вместе с конем. Чего молчал?

– Да ты слова вставить не даешь! «Гонишь, гонишь…» – передразнил Базука, придирчиво изучая себя в зеркало заднего вида. – Я же говорил, шишка будет.

– Да я сейчас тебе не шишку, а дырку сделаю! – взорвался Алексей. – Сколько их там еще?

– Двое еще… Один такой чернявый, на еврея похож, а другой связан почему-то. И кот здоровущий…

– Постой ты с котом! Как связан?

– А я знаю? Веревкой, наверное. В траве лежал, Лысый хорошо не разглядел. Волыны там у них. Одна словно пулемет такой, с диском… Ну, еще в фильмах про войну такие показывают.

– Дегтярева?

– Во-во, Дегтярева. И вроде как меч к дереву прислонен.

– Меч?!

Ротмистр сидел, прислонившись спиной к стволу березы, нагревшемуся за день, и задумчиво смотрел на мерцающие вдалеке городские огни. Какой по счету этот мир? Десятый? Двенадцатый? И будет ли конец этой бесконечной череде сменяющих друг друга, словно прихотливые узоры в детской игрушке-калейдоскопе, миров? А может быть, все это – не реальность, а тот самый ад, который ждет большинство из нас после смерти? После смерти, которую, как это часто случается, не заметил в запале, налетев, скажем, сердцем на наваху Кавардовского еще там, в подземном ходу. Ад, извращенным желанием Князя Тьмы превращенный в дорогу без конца. За что, за какие прегрешения выпало это испытание, небывалое, никем не виданное?