Гибель Айдахара - Есенберлин Ильяс. Страница 49

Купцы рассказывали, что Молниеносный Баязит якобы заявил. «Мир не стоит того, чтобы им правили двое». Ясно, Тимуру не понравятся слова предводителя тюрок, потому что единственным, кто призван править миром, он считает себя. Значит, столкновение произойдет непременно. Главное, чтобы оно случилось скорее.

Молниеносный Баязит стал султаном османских тюрок в год змеи (1389), в тот год, когда Хромой Тимур совершил свой первый поход на Золотую Орду. Путь его к власти был кровав. Он убил родного брата Якупа.

Аллах не наказал его за пролитую кровь, и ему во всех делах стала сопутствовать удача. За короткий срок подчинил себе Баязит большие и малые города и народы, живущие по берегам Черного и Средиземного морей. Действия его были дерзки и стремительны, и никто не мог противостоять его знаменитой коннице. Он взял себе в жены одну из дочерей побежденного им сербского короля Лазаря – красавицу Оливер.

Год от года крепли силы Баязита. За одиннадцать лет своего правления султан не знал ни одного поражения. Полмиллиона всадников было теперь в его войске. Страстно желал Едиге, чтобы скрестили поскорее сабли Хромой Тимур и Баязит. В этом виделось ему счастливое будущее Золотой Орды. Едиге не знал, что желанное случится через два года, но оно не принесет ему того, на что он так рассчитывал, – Баязит потерпит поражение и закончит свою жизнь в железной клетке, отравленный сердобольным тюрком, а Хромой Тимур выйдет из этой борьбы не только не ослабевшим, но еще более сильным, чем прежде.

Так уж устроен мир – то, чего мы желаем более всего, обязательно ускользает от нас.

Думая о будущем, Едиге размышлял и о дне сегодняшнем, о делах близких и не терпящих отлагательства. Он хорошо понимал, что в нынешнем положении, чтобы сделать Орду сильной, надо вновь строить разрушенные города и привлекать купцов.

Шелковый путь больше не существовал. Города Орды в Крыму и по низовьям Итиля ничего не стоили в сравнении даже с одним Хорезмом, которым правил Хромой Тимур. Едиге казалось: овладей он богатым Хорезмом – и Золотая Орда вновь начнет крепнуть, а казна ее расти.

Но время для борьбы с Тимуром еще не пришло. Надо выждать несколько лет.

На второй день после приезда Едиге в ставку покойного Темир-Кутлука состоялись похороны хана. Его положили в белый мазар, увенчанный золотым полумесяцем. Мазар построили за два дня и две ночи рабы на высокой излучине Итиля.

Едиге велел установить рядом с мазаром каменное изваяние человека. Его привезли давно, еще во времена правления Узбек-хана, из Египта. Но поскольку Узбек был мусульманином, а религия эта запрещает изображать людей и животных, изваяние хранилось в подземелье ханского дворца. О каменном человеке со временем забыли, и вот только совсем недавно кто-то отыскал его в развалинах Сарай-Берке. Неведомый великий мастер сотворил каменного чудо-человека. Утром, на восходе солнца, каменное изваяние принимало облик юноши, в полдень, когда золотой диск поднимался высоко в небо, становилось похожим на мужа зрелого, сурового и способного совершать великие дела; вечером же, когда солнце делалось красным и готово было скрыться за краем земли, каменный человек превращался в старца – мудрого и немощного.

Кто-то из приближенных Едиге попытался робко возразить ему, но эмир нахмурился:

– А разве Темир-Кутлук умер смертью, достойной мусульманина? Пусть этот волшебный камень у его могилы напоминает всем, что здесь лежит хан, не похожий ни на одного из тех, которые жили и правили Ордой до него.

И еще одно отступление от обычая совершил Едиге. Когда тело Темир-Кутлука было уже предано земле и муллы закончили читать молитвы, эмир сказал назидательное слово: ничто не должно измениться после смерти хана, по-прежнему Золотая Орда должна оставаться сильной и могучей, эмиры – преданными тому, кто придет завтра на смену Темир-Кутлуку, а народ – послушен своим повелителям. И еще Едиге сказал:

– Если бы жизнь человека никогда не прерывалась, она бы потеряла смысл. Жизнь оценивается не прожитыми годами, а делами, которые успел совершить человек. Хан Темир-Кутлук прожил недолгую, но славную жизнь. Он ушел туда, куда не доехать даже на самом сильном и быстром коне и откуда не возвращаются люди, как бы ни тосковали о них близкие и друзья. Пусть мягкой будет для тебя земля, славный Темир-Кутлук! Прощай!

Недолго пустовал ханский трон. После семидневных поминок Едиге поднял новым ханом Золотой Орды мирзу Шадибека.

Едиге не спешил уезжать из ханской ставки. Подолгу сидел он в юрте Шадибека, беседуя о делах Золотой Орды.

Его тревожили замыслы Хромого Тимура. Как правило, Тимур говорил одно, а делал другое. Могло случиться, что он направит свои полки не на османских тюрок, а совсем в другую сторону, то есть в степи Дешт-и-Кипчак.

Однажды Едиге сказал:

– Надо отправить послов к Хромому Тимуру и выразить ему наши дружеские чувства.

Шадибек согласился.

– Хорошо придумано, – сказал он. – Мы отправим послов от твоего и моего имени. Надо сообщить Тимуру, что ханом Золотой Орды являюсь теперь я…

Едиге от последних слов Шадибека передернуло. Не слишком ли рано почувствовал этот человек себя ханом? Как и прежде, эмир не собирался выпускать власть над Ордой из своих рук, но он решил пока не показывать своего недовольства.

– Пусть будет так, – сказал Едиге сухо.

Так! Но чтобы Шадибек все же почувствовал, кто настоящий хозяин, надо нанести ему сильный удар.

– Пусть сегодня ночью, – буднично и просто сказал эмир, – в мою постель приведут младшую жену Темир-Кутлука…

Удар был рассчитан точно. По старомонгольским законам, эта женщина принадлежала теперь Шадибеку и после сорокадневных поминок по покойному Темир-Кутлуку должна была стать его женой.

Хан побледнел. Это было страшное унижение.

– О ком вы говорите? – хрипло сказал он.

Не отводя от Шадибека холодного, пронзительного взгляда, Едиге повторил:

– Младшую… Самую младшую… Красивую…

Хан опустил глаза:

– Хорошо.

Разговор больше не получался, и Шадибек, поднявшись, вышел из юрты.

Едиге с усмешкой посмотрел ему вслед.

– Ох, как трудно быть ханом Золотой Орды… – сказал он вслух.

Когда воин втолкнул к нему в юрту женщину, эмир сначала не узнал ее. Лицо женщины было суровым, глаза гневными, брови нахмурены.

– Постели постель, – приказал Едиге.

Женщина прямо и твердо посмотрела ему в лицо:

– Зачем? Разве ты не знаешь, что я шиитка и не могу лечь в одну постель с мужчиной, если он мне не муж?

Эмир рассмеялся:

– По-твоему не будет!..

Женщина отступила на шаг.

– Не подходи! – в руке ее сверкнул широкий узбекский нож.

Едиге нахмурился. Он не привык, чтобы ему отказывали, когда он чего-то хочет.

– Ты хорошенько подумай.

– Мне не о чем думать! Так велит поступать бог!

Эмир вдруг стремительно бросился к женщине, вывернул ей руку, и нож отлетел далеко в сторону. Он повалил ее на кошму и прямо у входа взял ее.

Шадибек не находил себе места. Едиге опозорил его своим требованием, но и отказать, не подчиниться эмиру не мог. Минуло всего несколько дней, как Едиге сделал его ханом. Все войско, вся сила в руках Едиге: захочет – другого поставит ханом. Поэтому надо пережить этот позор, сделать вид, что ничего не произошло.

Шадибек позвал к себе начальника стражи – молчаливого, преданного джигита.

– С наступлением ночи, – сказал он, – отведешь младшую жену Темир-Кутлука в юрту эмира… – И, подумав немного, добавил угрюмо: – Дождешься, когда она выйдет оттуда, и… привяжешь ее к хвосту необъезженного коня. Я не хочу, чтобы мои глаза когда-нибудь увидели вновь эту женщину…

Воин поклонился и молча исчез из юрты.

Обида, ярость не покидали Шадибека, не утихали, и оттого не было сна. Он ворочался на своем ложе, старался не думать о происходящем. Только перед рассветом услышал он, как промчался где-то за аулом испуганный конь, выбивая копытами бешеную дробь.