Гибель Айдахара - Есенберлин Ильяс. Страница 51

Хромой Тимур умер в год курицы (1405), на восемнадцатый день месяца февраля, в городе Отраре. Смерть его была легка – он опустился на колени, чтобы совершить намаз, и вдруг упал лицом вниз, головой в сторону священной Каабы. Подбежавшие к нему визири и нукеры увидели, что их повелитель мертв.

Люди знали, каждый из живущих на земле смертен, и все равно известие о том, что не стало Хромого Тимура, потрясло всех. Человека, перед которым трепетали десятки стран, для которого жизнь другого человека была дешевле жизни овцы, больше не было.

Тимур мечтал, подобно Чингиз-хану, завоевать мир и многое успел сделать, идя к своей цели, но уже на второй день после его смерти сыновья начали борьбу за его трон. Не прошло и года, как покоренные эмиром государства перестали признавать власть Мавераннахра. Подобно лоскутному одеялу, сшитому неумелой рукой, распалось то, что Тимур создавал десятилетиями.

Начав борьбу за власть, потомки эмира тем не менее поступили так, как велел им обычай. Для Хромого Тимура была воздвигнута величественная и прекрасная усыпальница с голубыми куполами – Гур Эмир. Так потомки хотели не только почтить память эмира, но и показать народу, что деяния покойного одобряются ими и во всем служат примером.

Смерть такого человека, как Хромой Тимур, не могла оставить никого равнодушным. Сотни тысяч людей радовались, что всевышний наконец-то прибрал кровожадного и жестокого правителя, но больше всех радовался сын эмира – Шахрух, потому что теперь трон Тимура принадлежал ему. Были и такие, кого печалила кончина эмира, но самым безутешным среди них был Тохтамыш…

Смерть Хромого Тимура, одно имя которого заставляло трепетать правителей, многое изменила на Востоке и породила немало надежд. Больше некого было бояться.

Едва в степях Дешт-и-Кипчак сошел снег и появилась первая трава, Едиге во главе пятидесятитысячного отряда конницы выступил в сторону Хорезма. Пора было осуществлять давнюю мечту – вернуть некогда принадлежавший Орде цветущий и богатый оазис.

Двигался Едиге вперед поспешно, зная, что потомки Тимура, занятые борьбой за власть, не осмелятся ему помешать. По пути эмир пополнял свое войско кочевниками. В начале осени он остановил свои тумены на берегах Джейхун-дарьи.

Эмиром Ургенча – главного города Хорезма – в это время был Муса из рода карататар. И здесь после смерти Хромого Тимура развернулась борьба за власть. Всего месяц потребовался Едиге, чтобы сломить волю защитников Ургенча. В январе года курицы (1406) Муса бросил свое войско и бежал в Мавераннахр.

До наступления весны Едиге оставался в Хорезме, затем, посадив здесь своего даргуши – правителя, неожиданно повел тумены в сторону Шангитара, в земли, где кочевал со своими людьми Тохтамыш. Сейчас, когда удача смотрела ему в лицо, эмир решил навсегда покончить со своим давним врагом, бывшим ханом Орды.

Казалось, трудно понять, для чего это надо Едиге. Тохтамыш постарел и сам уже не мог угрожать ни эмиру, ни тем ханам, которых он возводил на трон. Но Едиге знал, что делал. Все больше его беспокоили сыновья старого хана. Давно из волчат они превратились в матерых волков, и от них могла идти опасность. Эмир решил, что пора покончить с ними и приторочить их головы к своему седлу.

Тумены Едиге и Тохтамыша сошлись у реки Тара, близ ее впадения в великий Иртыш. Погода не благоприятствовала битве – вся степь была закована в ледяной панцирь, и кони не могли скакать, но многочисленное войско эмира уже к вечеру определило исход сражения: Тохтамышу придется спасаться бегством.

Бывший хан внимательно следил за битвой. Недоброе предчувствие вдруг сжало его сердце – почему-то подумалось, что на этот раз его едва ли выручит даже самый быстрый конь. Не перст ли это судьбы, не предупреждение ли ее, что пришло время расстаться с этим бренным, беспокойным и таким неудачливым для него миром? Тохтамыш подумал вдруг, что если это так, то постарается дорого продать свою жизнь.

В течение всей битвы бывший хан видел, как охотились воины Едиге за его сыновьями Жалелэддином и Кадырберди. И сейчас сыновья были окружены плотным кольцом врагов. Что бы ни случилось, они не должны были погибнуть. Тохтамыш считал, что он виноват перед ними, потому что в свое время потерял Золотую Орду, сделав себя и их скитальцами.

Сильно забилось старое, одряхлевшее сердце, и бывший хан тронул повод своего коня. Спокойный и величественный, выехал он на поле битвы и, остановившись от сражающихся на расстоянии полета стрелы, хриплым, старым голосом крикнул:

– Эй, Едиге, если ты не трусливая баба, то выходи на поединок!

Тохтамыша услышали и увидели.

Неожиданно от группы воинов отделился Едиге. Бывший хан сразу же узнал его по блестящим в заходящем солнце доспехам.

– Ты хорошо подумал, на что решился, старый волк?! – крикнул он.

Тохтамыш не ответил. Он ждал. И тогда Едиге бросил своего коня навстречу бывшему хану. Конь мчался, распластавшись над землей, подобно птице, и Тохтамыш хорошо знал, что будет дальше. Через несколько мгновений Едиге окажется рядом и коротко взмахнет соилом. Удар эмира неотразим. Если человек не из камня, он обязательно вылетит из седла. Бывший хан знал, что ему не устоять, потому что время его удали и время поединков давно прошло.

Оружием Тохтамыша всегда была хитрость, и теперь, быть может последний раз в жизни, он решил им воспользоваться.

Резко развернув коня, он вдруг погнал его в сторону от поля битвы. Воины с обеих сторон перестали сражаться, и теперь все смотрели, как мчались по открытому пространству два великолепных скакуна.

Конь Тохтамыша оказался быстрее, и вскоре он оторвался от преследователя на значительное расстояние. И тогда кто-то из воинов Едиге, желая помочь своему предводителю, увлек за собой несколько сот всадников и поскакал наперерез Тохтамышу.

Кольцо вокруг Жалелэддина и Кадырберди распалось. Они поняли замысел отца, поняли, что он пошел на эту жертву, только ради них. Сминая на своем пути поредевшие отряды Едиге, они вместе со своими воинами помчались в противоположную сторону, к чернеющему вдали лесу.

А погоня продолжалась. На огромное расстояние растянулись всадники – гололед мешал скакать, и многие начали отставать. Вскоре в степи остались только Тохтамыш и преследующий его Едиге. Теперь и эмиру было понятно, что это бегство старый хан устроил неспроста, но отступать уже было нельзя. Сыновья Тохтамыша наверняка успели уже скрыться, и поэтому надо было разделаться хотя бы с самим старым волком.

Расстояние между всадниками сокращалось, и вскоре Тохтамыш понял, что развязка близка. Он остановил коня, слез с седла и, подняв над головой кривую саблю, стал ждать приближения Едиге.

Эмир налетел подобно буре и, не останавливая коня, на всем скаку ударил соилом по размытой вечерними сумерками фигуре. Тохтамыш упал. В полусознании он слышал, как вернулся к нему Едиге, как, мягко ступая по обледенелой земле, подошел совсем близко и сел ему на грудь. Стало трудно дышать. Эмир долго и молча сидел на теле поверженного врага, потом вдруг выхватил из-за пояса нож и полоснул Тохтамыша по горлу.

О том, что Едиге убил Тохтамыша, утром уже знала вся степь. И когда эта весть дошла до любимой жены эмира, дочери Тохтамыша Жанике, она не заплакала. Только губы стали бледными, и она прошептала:

– Ты нарушил клятву, мирза Едиге, и за это будешь проклят… Тебе недол-го осталось ходить по земле…

После смерти Тохтамыша сыновья его Жалелэддин и Керимберди ушли на Русь и попросили покровительства у московского князя. Кунчек-султан, Жапарберди и Кадырберди с остатками своего войска откочевали в сторону Сыганака, в места, где когда-то отец их стал ханом.

Вернув Золотой Орде Хорезм, убив Тохтамыша, довольный Едиге возвращался в междуречье Итиля и Яика. Он был уверен, что именно теперь наступило то время, о котором он мечтал всю жизнь, – Орда набирала силу и возвращала себе былое величие. Впереди были дальние и удачные походы, бесчисленные стада скота и несметная добыча, отнятая у покоренных народов.