Мессия. Том 2 - Раджниш Бхагаван Шри "Ошо". Страница 8

Они оба спросили: «А как же ты и твой монастырь?»

Он сказал: «Как я и мой монастырь? Мы — вершина смирения».

Вершина смирения! Это так трудно... Теперь они вырастили для своего Я религиозные одеяния. Оно становится сильней. Поэтому я и говорю: даже грешники могут достигать высших пределов жизни — но не святые... ведь грешник знает, что он не живет ни в строгости, ни в знании, ни в смирении; он только обычная личность, которая не знает ничего. И, пожалуй, он — более религиозная личность, потому что у него меньше Я, он приближается к своей душе.

Альмустафа касается очень важных вещей; потому не просто выслушивайте, но и слушайте — он говорит:

Что, как не частицы самих себя, хотелось бы вам сбросить, чтобы обрести свободу?

Настоящая свобода — ни политическая, ни экономическая, ни социальная; настоящая свобода духовна. Если бы это было не так, то Рамакришна не смог бы стать тем, чем он стал — светом самому себе, — потому что страна жила в рабстве у британских правителей. Тогда у Рамана Махарши не могло бы быть такой славы, такого покоя и такого благословения, ведь британский империализм все еще держал страну в рабстве. Духовная свобода не может быть задета. Ваше Я может быть сделано рабом, но не ваша душа.

Ваше Я продажно, но не ваша душа. Альмустафа говорит, что если вы хотите узнать, что такое настоящая свобода, вам придется продолжать отбрасывать частицы своего Я — забывая, что вы брамин или шудра; забывая, что вы христианин, а просто человеческое существо; забывая о вашем имени — зная, что это лишь обычное приспособление, но не ваша реальность; забывая все о своем знании — зная, что все оно заимствовано, что это не ваш собственный опыт, не ваше достижение.

Весь мир может быть полным света, но глубоко внутри вы живете во тьме. Какая польза от мира, полного света, когда внутри у вас нет даже небольшого пламени, которое постепенно озаряет как догадка, что все присоединенное к вам после рождения — не ваша подлинная реальность.

И когда частицы Я исчезают, вы начинаете осознавать огромное небо, такое же безбрежное, как небо снаружи... потому что сущее всегда в равновесии. Внешнее и внутреннее в гармонии и в равновесии. Ваше Я — это не то, что ограничено вашим телом; ваша настоящая душа — это то, что не сгорит, даже если сжечь ваше тело.

Кришна прав, когда говорит: «Наинам чинданти шастрани» — «Никакое оружие не может даже коснуться меня...» «Наинам дахати правака» — «Также и огонь не может сжечь меня». Он не говорит о теле, рассудке, Я — все это будет разрушено, — но есть кое-что в вас нерушимое, бессмертное, вечное. Оно было с вами до вашего рождения, и оно будет с вами после вашей смерти, потому что это и есть вы, ваша неотъемлемая сущность. Знать это - значит, быть свободным от всех тюрем: тюрем тела, тюрем ума, тюрем, которые существуют снаружи вас.

Если это и несправедливый закон, который вы хотели бы отменить, то закон этот был начертан вашей же рукой на лбу вашем.

Законы продолжают меняться, конституции продолжают меняться. Это показывает, что нет закона окончательно верного, нет конституции навсегда. Когда понимание человека растет, он меняет свои законы, свои конституции, свои правительства — меняет все.

Но Альмустафа говорит: Не осуждайте никого, ведь закон, который выглядит несправедливым... например, закон индусского общества, который делит его на четыре касты, — абсолютно беззаконный, несправедливый. Нет оснований поддерживать его — я видел идиотов, рожденных в браминской семье. Только то, что вы родились в семье брамина, — не причина, чтобы требовать преимуществ.

Я видел очень умных людей, которые родились в низшей категории индуистского закона, — шудр, неприкасаемых; когда Индия стала независимой, человек, создавший конституцию Индии, доктор Бабасахиб Амбедкар, был шудрой. Не было равных ему по уму, когда речь шла о законах — он был мировым авторитетом.

Браминов не позвали; шанкарачарьев не позвали и не сказали: «Вы высшие существа — вы должны создать конституцию этой страны» — позвали человека, который просто случайно вырвался из мучительного, беззаконного, несправедливого разделения индусского общества. Кто-то заметил в мальчике огромный потенциал и послал его в Англию учиться, потому что в Индии ни один шудра в те дни не допускался ни в какую школу, колледж или университет. От самых корней их разум разрушали.

Амбедкар получил образование в Англии и вернулся всемирно известным авторитетом в вопросах конституции. Когда он вернулся, Индия уже стала! свободной; выбора не было: никто не мог даже сравниться с ним...

Но уже пять тысячелетий индийское общество оставалось неподвижным; никакое движение не допускалось. Даже Гаутама Будда не принят как брамин; он по-прежнему принадлежит ко второй категории — ниже, чем брамины, а брамины не были в состоянии создать ни одного Гаутаму Будду. Но человек, который писал свод законов индуизма, Ману, был брамином, и естественно, предвзятым. Поэтому для браминов там есть все льготы, а для низших — тех, кто работает тяжелее всех, кто выполняет всю грязную общественную работу... На самом деле они заслуживают большего уважения, ведь общество может существовать без браминов, но оно не может существовать без тех несчастных. Они совершенно необходимы — и все же их отвергают.

Даже животные лучше; шудры же ниже животных. Даже их тень, если случайно падает на вас, оскверняет: вы должны совершить омовение. И это продолжается, по сей день.

Все знают, что невозможно доказать разумность, найти оправдание этому странному, застывшему делению на касты. Никакое образование, никакое понимание, даже просветление не может переместить вас внутри фиксированной структуры общества; вы не можете пойти выше.

А те, кто выше по рождению, могут быть и преступниками. Они и есть преступники, ведь все, что они делают, — пустяки. Но они эксплуатируют все общество, поскольку сами несозидательны, непродуктивны. Они сидят у каждого на шее и сосут кровь, и все же вы должны почитать их, вы должны касаться их стоп.

Альмустафа говорит: «Однако пять тысяч лет тому назад, когда Ману писал этот индуистский закон, вы были точно так же вовлечены в него» — ведь ту же самую кровь, те же кости, ту же сущность продолжает наследовать каждый. Поэтому вы не в силах просто освободиться от ответственности — мол, это другие натворили что-то несправедливое, — вы также чувствуете ответственность. Он хочет показать, что человеческое общество — органичное целое, и поэтому что бы ни делалось одной частью — сделано всеми. По крайней мере, поддерживаете вы или молчите, — вы не противостоите.

Конечно, вас не было там в том же самом теле, но вы, очевидно, присутствовали где-то в каком-то другом теле. Следовало противостоять Ману, но ему не противостояли уже пять тысяч лет. И если я противостою ему сегодня, я противостою своим собственным предкам, никому иному.

Меня осуждают. Мне приказывают никого не критиковать, но я продолжаю критиковать все несправедливое, ведь я тоже часть этого — как бы далеко оно ни было. Иисус мой двоюродный брат. Видя любую несправедливость и не критикуя ее, я тоже становлюсь соучастником. Никто не будет знать об этом, но те, кто понимает глубочайшую суть человеческого существа, — те не простят мне. Так слушать мне полицейского комиссара Пуны или слушать свою собственную душу?

Я не критикую никого другого; я критикую только мое собственное наследие. Даже если вы заблудились утром, а вечером возвращаетесь домой, вы не должны считаться заблудившимся. Если я могу, я исправляю несправедливое, пусть ему и пять тысяч лет, значения не имеет: я принимал участие в этом, активно или молча. Но теперь я осознаю, что все человечество — не только современное человечество, но все человечество прошлого и будущего — одно единое целое... Поэтому, когда я критикую кого-то, я критикую беспощадно по той простой причине, что критикую себя.

По мне, мусульманин или индуист, джайн, буддист или христианин — безразлично; это искусственная дискриминация. Внутри меня также есть часть Моисея, как и Заратустры и Махавиры. Они не чья-то собственность. Никто не может монополизировать Гаутаму Будду; он ваш, равно как и мой.