Кому в раю жить хорошо... - Вихарева Анастасия. Страница 69

— Послушай-ка, а как так было, что люди в огне не умирали и не становились живыми? — Манька перевела тему, испугавшись учености черта.

— Здесь люди не видят бытие, они как бы спят, и снится им, что вокруг них море, у которого есть мудрое начало. И это море показывает им, как землю их едят черви, как приходят к ней обращения из земли ближнего, и она слышит их, и молчит, если у нее нет сознания. Человек, конечно, раскаивается, но некому его утешить. Как только он приступает к Богу (к Дьяволу), обе земли обличают его всеми червями. Двух свидетелей и самого Судьи бывает достаточно, чтобы вынести приговор.

Вот ты, смотришь на обе земли и, когда находишь в земле человека, понимаешь, он принес ужас или пожалел одного из вас. Если человек не искал крови, он не становится червем. Люди не хвалятся и не радуются над телом больного, они соблюдают покой или говорят: он болен — надо помочь ему, не поднимают себя и не свидетельствуют против души или человека. Но не так, когда приходят вампиры — они воют, как больные, молятся о себе, выдумывают долги или наоборот, или обвиняют… Их действия всегда иррациональны. Бывает трудно понять, что происходило на самом деле. Летописец, который рассматривает себя от события к событию, опираясь на логические суждения, связывает свои расчеты с событиями в земле ближнего. С пришествием вампиров трак времени бывает полностью разрушен, объяснить поведение вампира земля без сознания не способна. Хуже, когда они напали и с той и с другой стороны.

Другое дело, когда вампиры заключают землю в такое место, где и земля, и сознание человека продолжает существовать между Адом и земной жизнью вампира. Живой огонь ищет объекты, которым пора расстаться с голословным утверждением: мы были, мы есть, мы будем. Сам по себе человек — это независимое сознание и земля. Для вселенной вы то же самое, что для вас черви. Вы не привязаны к Богу. Огонь убивает вас, как убил бы болезнь Бога. Но как только сознание уходит за грань бытия, неугасимый огонь начинает воспринимать человека, как часть земли, подпитывая ее. И тут уж земля вытаскивает человека обратно. А вместе с сознанием приходят и его черви. Сознание не живое и не мертвое, оно открыто, кровь течет к вампиру рекой — и сыт, и пьян.

— А почему меня огонь не убивает?

— Ты дружественный червяк. Как человек в твоей земле, который не ищет крови. Не Бог весть какой нужен ум, чтобы поднять Дьявола и поговорить с огнем. Он же руководствуется Законом, а в Законе сказано: жив человек, если соблюдает заповедь первую. Неугасимый огонь не убивает живое, по Закону он убивает мертвое.

— А Баба Яга?

— Она не была вампиром. Впрочем, и человеком ее не назовешь. Смогла поднять полено, но посеять духу не хватило.

— Это не страх, — задумчиво проговорила Манька, вспомнив, как баба Яга плевала в колодец. — На месть смахивает. Значит, я не смогу повидать родителей?

— Нет. Твои родители мертвы. Ад — это зал ожидания, воссоединение заканчивается Судом.

— А что это было, ну, когда я вдруг оказалась в луже? Не белый молочный туман, а… — Манька покрутила руками, пытаясь подобрать нужные слова, — эмоции, облаченные в материю.

Черт посмотрел заинтересованно.

— Это не лужа. Мессир обратился к тебе напрямую, минуя землю, и ты пила вино, которое он выдавил из себя. Нечто вроде вибраций. Радость, любовь, презрение, ненависть… Есть вибрации души, есть, когда вибрируют черви, а есть вибрации сознания. Вот ты, слушаешь червяка — он зудит, поворачивая время вспять, одно и то же, и ни жив, и ни мертв. И выжигает живые чувства, которые мог бы родить человек. Сам по себе он не может напоить землю, но ответные вибрации сознания пролились дождем. Мессир вибрирует, как человек, но не человек. Люди могут напоить только свою землю, а он — вселенную. И умеет их собрать. Поэтому, он и твой Бог. Единственный, который может услышать и ответить. Сами по себе вибрации не чувства, чувством они становятся в земле. И не чувства, когда человек слушает и говорит: «Ах, как мне тоскливо!» — а сам уже недоволен и не знает, как убить тоску. Или: «Ай, как мне весело!» — а сам как бы в стороне от этой радости. Или: «Да, я чувствую, что вы говорите правду!» — а сам и верит и не верит, думая о другом. Это мощная сила, которая уходит в землю, — черт покачал с сожалением головой. — Ты не поймешь. Напоить землю дано лишь живому человеку. Когда Мессир сказал, что ты не можешь сказать в землю, он имел в виду, что твои вибрации не достают ее. Чувства к тебе приходят и уходят, но не идут от тебя самой.

— Ну почему же… Я понимаю. В смысле, я поняла, что это такое… Радио — это вибрации некой сущности, которая поселилась в матричной памяти. Моей или вампира. А поселили ее, когда вошли через открытую землю. Получается, я не саму Благодетельницу слышу?

— И ее тоже. Ее присутствие, — поправился черт. — Она всегда может войти в землю и выйти на другом конце. Так червь получает дополнительную силу. Их много, но по большей части они спят или подтачивают незаметно. И только червь, который имеет подпитку на другом конце земли, становится Богом.

— Значит, Дьявол меня немного любит?! — Манька расплылась в довольной улыбке.

— Радость приносит Мессиру живой человек. И никогда не пьет вино радости, но встает утром и видит, как радуется ему земля, и радуется радостью. Мессир дает ему надежду и утверждает на пути. И выпьет радость, когда выйдет на свет из чрева Мессира. Радость приносит вампир — и пьет вино, не оглядываясь. Мессир радуется вампиру больше, нежели другим, он должник его больше других. Именно так он обрастает мифами, что горстка нечестивцев приносят ему немалое удовольствие. Радует его оборотень, он две земли имеет, но выпьет могильный холод — он братом стал убийце души своей. Душа оборотня может и обнимет Бога, если боялась и чтила его имя. Презрение пьет мертвый человек, — черт кивнул на статую, — он не достоин даже произносить имя Бога, которому вольно или невольно пришлось принять на хранение чужое имущество. И за хранение заплатит хозяин его. — Черт передернулся, будто сам принял на хранение головню. И покосился на Маньку. — Но вином легко обманутся. Когда человек в земле — это одно, а когда вышел на финишную прямую — это другое.

— А почему вино? Это не вино, а черте что… Извини…

— Не знаю, — честно признался черт и замолчал, устремив взгляд в одну точку пространства.

Спустя какое-то время, он встрепенулся, немного озадаченный.

— Не хочу тебя расстраивать… — сконфуженно, произнес он, тише обычного. — Вы как виноградная лоза, или смоковницы, или терновник… Он выжимает вас, как виноград, и пьет потом. Раскаивается человек, а сделать уже ничего не может. На каждого червя гроздь рябины. Или сидит на могиле и думает: вот достал я два аршина земли и сохраню ее, и буду в Раю жить со своей землей. Созрел — вишневая наливка получилась. С могил — будничное, на каждый день, не пьянит, но веселит. Вино из оборотня — лечебное, силу прибавляет. Или вампир… Понял, нет у него заступника, испугался — и полилась из него кровь… Самое сладкое и выдержанное вино. Это больше чем вино — это награда. Пьянит очень и сразу. Чуть кислое и терпкое, когда проклятые маются немощью — его на приправы и под хорошую закусь. Сам он с удовольствием поит человека из своего сада, когда с себя собирает — подает всем налево и направо. У него даже прошлогодние листья вином становятся.

— Если черви поели, то плода, наверное, нет, и не поймешь, какое дерево… — рассудила Манька. — Сегодня я пила из его сада, а в прошлый раз мы с Борзеевичем пили из раскаяния оборотней. Сильно не пьянило и силы прибавляло. Раскаивались они здесь, что напали на нас там, а мы отведали и сразу полюбили жить по-человечески… Ну а на земле ты как оказался?

— Я могу опускаться в землю до некоторого уровня. Меня нельзя убить, но можно запечатать. И никто, никто не поспешил выручить меня из неволи! — недоуменно пожаловался черт. — А ведь я старался подать себя с лучшей стороны! Я думал, останусь в темнице навечно… Кричал, звал, выставлялся поверх всех, думал, вот сейчас прислушаются, плюнут, и слезет с меня аббревиатура заклания — а мои слова у вас только необъяснимые желания вызывали и люди плевали не в мою темницу, а в того, кто нечаянно приводил меня с собой. И от этого становилось только хуже. — Черт с восхищением и обожанием уставился на Маньку, признавая ее своей спасительницей. — Боже, как я был счастлив, когда меня нашли!