Кому в раю жить хорошо... - Вихарева Анастасия. Страница 92

Огонь ушел раньше, чем все закончилось. Ожидания не оправдались.

Может быть, она была сухая в своих чувствах и сумела справиться? Или тот, носитель ее матричной памяти находился в это время где-то поблизости? Или поймали на живца?

Скорее всего, на живца… Как-то слишком быстро она заснула, и спала так крепко, как не спала никогда — без снов, без ощущения времени. А проснулась — и ни один мускул не дрогнул на его лице, когда он отрешенно заявил, что может быть, когда-нибудь… Она проводила его спокойно, даже почувствовала облегчение. Боль пришла потом, спустя неделю…

Наверное, тогда позвали на шахту его, а ее спустя полгода. Значит, в руках вампира он к тому времени уже побывал, живца надо было усадить на него. Долго же они готовились убить их обоих!

Выходит, не знала она о любви ничего. И не руководили любовью ферромоны. Земля призывала свой конец или начало, обнюхивая каждого, кто приходил с той стороны. Вампиры знали и умело использовали ее способности, устраивая себя.

Но разве это любовь, если тот, кто был объектом их домогательств, должен был умереть прежде, чем стал бы им нужен?! В разуме не умещалось все, что она видела и делала, и презирала себя за зависть, которая теплилась где-то на задворках ее безграничной огромной земли, в которой видела и спасение, и надежду. Никогда не была ее земля другой, только понять она не хотела, что солнце не светит там, где болью и заклятиями выставляют напоказ свое совершенство. И все же и вампир, и проклятый, и обычный человек плодились и размножались на земле, отстаивая право называться человеком.

Свободная любовь… Это когда в землю приходят и уходят люди, которых она знает, но не чувствует как себя?

Впрочем, это сознанию нужна любовь, а земля открылась и закрылась, умирая каждый раз, когда брала на себя грех прелюбодеяния. Смертельно ранит ее этот грех. А человеку зачем об этом думать? Он не может иначе. Он зверь, и звериные инстинкты «плодитесь и размножайтесь», не сказанные ему Дьяволом, берут над ним верх. У человека есть преимущество: он может размножаться круглый год. И размножается, природа пошла ему навстречу.

Дьявол не мог не знать, что так будет. У него тоже голова не болит, своя земелька ближе. Вырастил кучку дерьма, удобрил Бездну, и умножилась земелька — безотходное производство! Сам он не размножается, не плодиться — а растет… Наверное, не так уж много у него красной глины, которую можно разменять на что-то другое. Сознания, в какой-то степени, тоже, наверное, подрастают, даже не будучи им в той мере, в какой сознание должно быть сознанием. Не самому же, в самом деле, лезть в Небытие! Будь она на месте Дьявола, наверное, так же радостно приветствовала бы полчища вампиров, создавая им тепличные условия, зная, что вызревает золотовалютный запас, который для Бездны что хлеб, а земля — продукт переработки, фекалии. И забивала бы на смерть всякую тварь, которая не хотела становится валютой, посчитав ее сорняком. Дьявол благороднее, он позволял добивать сорняк вампиру. И тогда прав Спаситель Йеся, который поднимал этот вопрос, сравнивая Благодетеля с нерадивым хозяином, который и сорняку не мешал размножаться. И правильно Дьявол называет вампира своим золотом, спрашивая у нее: «А ты кто?! Кто ты такая, чтобы права качать?!» Наверное, от человека дерьма меньше остается, потому и не радуется.

И снова прав Дьявол, когда говорит, что нет у вампира ничего человеческого. Смешон перед Богом Нечисти точно так же, как человек, который мыслит жить в дружбе с вампиром. Теперь ее мысли были о другом. Мрачные мысли. Разум вампира исключал любое сомнение — впрочем, как и разум человека, который уже мыслил себя подобным вампиру. Ведь не поднимешь народ: вампир! вампир! — люди перережут друг друга, не разбирая, кто вампир, а кто не вампир. И снова вампиры напьются крови. Убить себя было бы проще, да только как перейти границу? Грех не заставит себя долго ждать — земля не простит, сознание убило ее, как доверить себя такому сознанию, которое рубит себя под корень?!

Манька медленно приходила в себя, проникаясь сомнением: а так ли уж не права Царица неба и земли, принимая свою ипостась с гордостью, как еврей принимает свою богоизбранность, по той лишь причине, что часть населения, кем бы ни был народ в целом, сумел сохранить остатки разумности и привнести в культуру интересные мысли о Благом и Вечном. Йеся тоже произошел из того же народа — и все апостолы распространившейся заразы, заполнившей собой все пределы маленького круглого шарика на просторах вселенной. Как бы то ни было, пять или двадцать человек прониклись Вседержителем — и весь народ обозначил себя, как некое подобие зачастую ими же гонимого творения Дьявольских происков. Как народ Кореев, который любил Дьявола с не меньшей любовью, мечтая праведником войти в скинию, но которому не повезло с ближним, отправившем его живым в преисподнюю. Знания Богоизбранные держали при себе, чтобы проклятый народ до конца оставался проклятым. Вампиры не мыслили иначе — не могли. Та же богоизбранность на фоне скорой расправы над неугодными и жертвами, которые становились их пищей. Знал Дьявол, что не будет им покоя, если сознание уже свыклось с такой гнусностью.

Подумать только, какие яркие ощущения испытывали они, совокупляясь как змеи в гадюшнике…

Но не он ли взращивал среду для болезненной зависимости, подсаживая на иглу иллюзорной веры, обильно удобряя ее червями? Неужели земля для него настолько значима, что он готов был обратить против себя любую тварь, им же созданную?

Дьявол был еще хуже, чем она о нем думала! Сексобарон хренов!

Манька уже размышляла, как бы она построила свою жизнь, будь она вампиром. Наверное, иначе. Хотя, как знать?! Вампиры тоже были в какой-то степени людьми — таковыми себя считали. Их родословие тоже упиралось в Адама и Еву. Всеми своими помыслами устремились они к человеческим проблемам, которые изначально предназначались человеку слабому: любовь, близость, общественное мнение, поиск смысла. Именно эти поиски привносили в жизнь вампира чудовищную бездуховную гибель. Все проблемы решались вампирскими способами, не человеческими. Это ж надо, как Помазанница боится потерять человека, с которым прожила столько лет, так и не научившись ему доверять! Получалось, что Помазанница и в самом деле вспоминала о ней чаще, чем она о ней.

Манька не сразу обратила внимание, что все ее тело бьется дрожью, зубы клацают, как от холода. Лежать было неудобно — и она, стараясь не привлекать внимание, слегка всхрапнула, повернувшись на другой бок.

Полуприкрытый взгляд скользнул по избе.

Борзеевич спал на лавке, завернувшись в козлиный тулуп. Дьявола рядом не было. После того, как появился Борзеевич, он уже не подстраивался под нее, стараясь показать, будто нуждается в отдыхе. Каждую ночь он куда-то исчезал, возвращаясь как раз в тот момент, когда она или Борзеевич просыпались, возникая перед ними из воздуха. Да и в любое другое время он мог исчезнуть на несколько часов или минуту другую. В отсутствии Дьявола, когда никто не следил за ее мозгами, думалось легче. Манька расслабилась, припоминая остатки сна, которые помнила уже смутно. Сон выветривался, спать совсем расхотелось, но и вставать не торопилась. За окном было еще темно, но в печи потрескивал огонь, освещая горницу красноватыми пляшущими отблесками. Приятно пахло стряпней и наваристыми щами. Через открытые окна легкий сквозняк доносил ароматы ночных фиалок. Сильно стрекотали кузнечики, но к ним Манька привыкла, слыша их только, когда прислушивалась именно к этому звуку. Странно устроено человеческое ухо…

Теплые домашние чувства потихоньку вытесняли отчужденный холод, который пришел сразу после пробуждения. Теперь вампиры были далеко. Честное слово, она никогда бы не променяла свои избы на ту гостиную! Живите, как хотите!

И вдруг, внимание ее привлекла неясная тень на стене, которая в отблесках становилась то отчетливее и выше, то как-то рассеивалась. Она слегка высунула голову. Перед печью сидел зверь, который проник в дом, пока они спали. Зверь раскачивался из стороны в сторону, словно бы разговаривал сам с собою, усы топорщились, глаза, в отражении огня, то широко открывались, словно бы удивленно, то хитро прищуривались, будто он умиротворено умилялся, и уж как-то слишком по-умному чесал свой затылок задней лапой, заглушая шепоток мурлыканьем.