Кому в раю жить хорошо... - Вихарева Анастасия. Страница 96

— Бесполезно, — подтвердил Дьявол, тревожно просматривая пространство избы всеми девятью зрениями. — Он, поганец, моему суду не доступен. У него природа такая, что не в сказке сказать, ни пером описать. Все, к чему прикасались люди, сделали его мешком заплечным. Фикция он — мечта несбыточная. Перестанет такой существовать, жди! Вам во лбу звезда светит, так это его погребальная песня, тучи набежали, так это он сказку сказывает. Противиться ему месяц мог бы какой человек, но ведь нельзя же совсем не думать о будущем. Пока человек жив, зверь этот не уйдет с земли…

— А почему он вампиров слушает? — подала голос Манька, собирая веником костяшки и прах в совок.

— Так он и наводит вампиров на человека! — ответил Борзеевич просто. Он уже сидел на лавке, подогнув ноги под себя, чтобы не мешать ей. — Как бы вампиру уговорить человека на гнусное дело? Он то песню, то сказку, а вампир свое провернет, и не то что человек, голое сознание не подумало бы, что на смерть его толкнули. Боюсь, Маня, он и Дьяволу нашему мог бы полглаза замазать!

— Неправильно, — поправил его Дьявол. — Сначала вампир кусает, а потом уже то сказка, то песня. На цепь посажен и к дереву прикручен. Всегда так было. Если Кот Баюн к кому пристал, значит, ищи вампира! А на меня у этого кота зуб не тот, у меня все по Закону, и кот этот законопослушный… Но не греет он его.

Манька бросила останки кота в печь, которая уже почти протопилась. Печь, показалось Маньке, новой пище обрадовалась. Повалил черный дым. Не успевая вылететь в трубу полностью, заклубился в избе.

— О, как чадит! — недовольно проворчала Манька, проверяя, нельзя ли трубу открыть пошире. — Не удивлюсь, если изба у нас… где-нибудь в другом месте. Я была.

В горле запершило. Через минуту Манька и Борзеевич дружно закашлялись. Привычный к огню и сере Дьявол вывалился на свежий воздух за компанию, успев по дороге прихватить со стола поднос с пирогами и крынку сметаны, к которой кот не успел приложиться.

— Что бы не отравились… угарным газом! — пояснил Дьявол. Он откусил полпирога, протягивая им поднос.

До пирогов ли сейчас? Манька с укоризной покачала головой, но взяла пирог машинально. Ей достался с черемухой и малиной, они первые созрели. Дьявол вытянул с грибами. Борзеевич с клубникой и сладкой патокой. Изба любила печь пироги с сюрпризом, нипочем не угадаешь начинку. Надкушенные пироги пошли по кругу, запивали сметаной. Всем хотелось попробовать и того и этого, заценить мастерски приготовленную румяную стряпню. Вскоре от пирогов на подносе остались только крошки.

Глава 17. Дорога на запад…

Занималась заря. Все утонуло в голубом свете, когда еще не день, но уже не ночь. Когда бледнеющие силуэты с каждой минутой становятся все отчетливее. Сидели молча, любуясь красотой зари, ждали, когда красная или желтая полоса разгорится ярче, загадывая на погоду. Темные сумерки отступали, послышалось пение птиц. Где-то там была еще зима, горы тонули в снегу. На прогретой реке заквакали лягушки, с лежбищ поднимались животные. Изба-банька встрепенулась, переступила с ноги на ногу и снова зарылась в землю на добрую четверть себя. Даже теперь было видно, что бревна изб помолодели, пожелтели, покрылись узором. Наличники Борзеевич покрасил белилами, крышу украсил голубым петушком с золотыми крылышками.

— Хорошо-то как! — простонал в умилении Борзеевич, вдыхая воздух полной грудью.

Черный дым из трубы еще валил. Изба чадила, как Освенцим, изживая народного героя, заполнявшего пробелы в познании луком и морем. Ну, не всем, кому-то Лукоморьем…

— Хорошо, не спорю, но Мане тут не место! — ответил Дьявол, стараясь в ее сторону не смотреть.

Опять кольнуло в сердце. Манька не показала виду, когда горячая волна ударила в голову. Дьявол думал, как Баюн, будь он трижды неладен. Дружба дружбой, а имущество врозь. У Дьявола земля, у людей земля, а для нее не было на свете места! И тут же вспомнила, как вампиры проклинали Дьявола, зазывая к себе. Рассказать, не рассказать? Она испытующе взглянула на Дьявола. Пока не уперлась в свой сон, не помыслила бы, что и он может ее бросить. Слышит ли? Он не мог не слышать, на всех частотах радио разбирал. Тяжело вздохнула. Вряд ли Дьявол купился бы чьими-то призывами, но поиздеваться мог. Хотела что-то сказать в оправдание, но промолчала. От ее объяснений люди только хуже становились, видели и то, что не им предназначалось. Хорошо хоть про Борзеевича вампиры не додумались, его имя ни разу не прозвучало — она с надеждой посмотрела на старика, внимательно изучая его реакцию.

Не заступился…

Манька покраснела. И то верно, какая разница, если рано или поздно придется оставить и избы, и землю. Отдохнула, отоспалась, отъелась, и дышалось легко — теперь у нее было столько сил, что могла идти и идти. До Благодетельницы она не дошла, застряв на полдороге. К хорошему быстро привыкаешь. Надо еще раз в камень прямолинейный посмотреть на завитки свои…

К избам Манька прикипела всеми своими чувствами, но здесь лес заканчивался, дальше дорога шла в обход гор по обитаемым местам. Она бы еще как-нибудь проскользнула — от человека, не от оборотней, от них по снегу недалеко убежишь, — но избы нельзя не заметить. И тут уж не только от оборотней, от людей придется бегать. Грустно…

Только вот куда?!

Не известно, как и куда прятали вампиры свои жилища, отчего не выказывали свое присутствие. Так всегда было. Еще никому не удавалось обнаружить их, кроме тех, кого сами вводили в свои дома — но такие молчали, им сплетничать о себе было ни к чему. У всех беда, а у него по прежнему тишь да благодать, прошел год, другой — и вот уже Мудрый Благодетель учит народ жить. Вроде живет человек, и не знаешь, кто он, с виду тихонький, ласковый, добрый, для людей, открыт, но стоит подать руку, как полруки оттяпал — и не подкопаешься! И нет ему наказания. И дела все встали. А раз с виду добр и помочь рад, снова идешь на поклон. А он тебе уже не одну, а две руки оттяпал! И опять не подкопаешься. А если попеняешь, тут же навалились на тебя все беды.

Понятно, почему — но на воротах у него не написано, что вампир…

Во дворец вампиров, в котором стоял гроб души и той вампирши, которая на душу позарилась, идти уже расхотелось. Но за искореженную жизнь, за изгаженную землю поквитаться стоило. Впереди лежало чуть меньше двух третей царства-государства. И огромное пространство, в котором не было и намека на место постоянного проживания Царствующих Особ. Поговаривали в столице. Но слово «столица» Маньке ни о чем не говорило, а по железу ее в любом месте опознают. Еще драконы… Во сне она чувствовала, что не сладит именно с ними. Драконы были чем-то большим, чем просто зверь, который умеет летать.

— Вечерними сумерками двинемся! — тихо прошептал Дьявол, стараясь не нарушать тишину и покой лесной опушки. И у ветра иногда отрастали уши. — Ты как, с нами, Борзеевич?

— Не могу прикинуть в уме, сколько лет моей седине. Пока вампирами меня испугать не удавалось. Меня больше мышами, когда я сплю… Может, еще разок попробуешь? — усмехнулся Борзеевич, с прищуром вглядываясь в даль. — Я ведь, как Бог положит, из огня да в полымя, да под землю и на небо, и опять отрастаю, как в тебя, Отче, уперлись. Чисто Божья Коровка!

— Ты и есть коровы моей молоко! — Дьявол похлопал Борзеевича по плечу с одобрением, неожиданно обняв старика и крепко прижимая к себе.

— Лобызаться не будем! — прокряхтел смущенный Борзеевич, вставая рядом с Дьяволом, бок в бок.

Манька вздохнула с невероятным облегчением, сообразив, что Дьявол не совсем имел в виду ее, когда сказал, что ей тут не место. Она пойдет не одна! Мало того, теперь рядом будет еще Борзеевич, который стал ей и как друг, и как старший брат, и как родитель. Борзеевич имел о многом представление, а горошины его, что стрелы. Как они работали на вампирах, она пока не видела, но, несомненно, с ними на белом свете жилось веселее, особливо промеж врагов. Оборотни валились с его горошин десять к одному. Она уже могла предугадывать их действие и успевала в момент озарений между ними проскочить. На сердце отлегло, сразу стало легко, как будто только что из живой воды вышла. И сразу пришли мысли о дальнейшем путешествии. Она влюблено посмотрела на Дьявола, понимая, что не разглядела в нем что-то такое, отчего навернулась благодарная слеза. Он не бросает ее, он пойдет с нею и с Борзеевичем…