Площадь диктатуры - Евдокимов Андрей. Страница 10

Он чувствовал, что Нина заметила его состояние, но крепилась и не расспрашивала. Наконец он не выдержал и туманно намекнул, что вопрос о новом назначении уже решен. Она вновь затеяла спор, Горлов заставил себя промолчать, и упреки жены тяжело легли на сердце.

Потом повезло: Котов уехал в Москву, оставив вместо себя Лахарева. Горлов легко подписал у того заявление на неделю отгулов. Едва дождавшись пятницы, он предупредил, чтобы за ним сразу же приехали, если будут искать из министерства, и уехал из города.

Шли последние дни июля. Было жарко, трава вдоль забора поднялась выше пояса и, выгорев от солнца, местами пожелтела. Каждое утро Нина с Машей ходили за грибами, возвращаясь после полудня усталыми и с почти пустыми корзинками.

Проснувшись, Горлов кормил Никиту, а после уходил с ним на озеро. Вода перегрелась, кое-где зацвела и проросла липкой зеленью. Горлов лежал под деревьями, отмахиваясь от надоедливых мух и слепней, заставляя себя внимательно следить за плескавшимся на мелководье сыном, и раздраженно морщился от шума и криков загоравших дачников.

Набегавшись и накупавшись, Никита начинал капризничать. Тогда Горлов с облегчением собирал вещи, и они шли домой. Послеобеденный сон в укрытой пыльными шторами полутьме длился недолго, без облегчения и покоя. Но вставать не хотелось, и он терпеливо ждал, пока проснется Никита.

По вечерам приходили соседи, и за долгим чаем говорили о политике.

– Сахаров сказал, что нужно отдать всю власть Советам. Он прав, это единственный способ избавиться партийной мафии, - размахивая погасшей сигаретой, увлеченно говорила Вера. Она преподавала английский в каком-то институте, подрабатывала частными уроками, недавно развелась и тут же нашла другого мужа. Тот сидел рядом и, горячась, поддакивал: "Иванов с Гдляном предлагают, чтобы членам партии запретили выдвигаться на выборах. Правильно! Пусть между собой избирают свои райкомы и горкомы!"

– Неужели, в депутаты снова пройдут эти - как их? - маяки производства? - продолжила Вера, погладив мужа по руке. - Кто сейчас в предвыборном активе? Орденоносные доярки, знатные сталевары, почетные шахтеры, лауреаты, парторги и заворги. Все, как на подбор - ударники коммунистического труда! Это же надо придумать название? Только вслушайтесь, как звучит: ударник коммунистического труда! Я попробовала перевести это одному американцу. Минут десять объясняла, он все не мог понять, а когда понял смеялся до слез. Ведь и, правда, смешно?

– Мы не должны этого допустить, - снова вмешался Верин муж. - Следующие выборы - наше самое ответственное испытание. Все кандидаты должны избираться только на альтернативной основе. И никому никаких привилегий. Инженер и секретарь горкома - перед мною, избирателем - все равны!

– Я ликовала, слушая прямые трансляции Съезда народных депутатов, - сказала другая соседка, Горлов не запомнил ее имя. - Накопленное у нас в душах за долгие годы молчания прям-таки выплескивалось! Как Собчак выступал! И такого человека не пускали во власть! Или Ельцин! Казалось бы, все у него было, власть и так далее, прочее. Но не побоялся, поэтому народ его понял и полюбил. Нигде так не голосовали за демократов, как в Москве, в том округе, где Борис Николаевич баллотировался.

А возьмите Попова, Шмелева, наших молодых депутатов: Болдырева и Левашова! Сколько светлых умов, сколько важных проблем поднимают! Между прочим, мы зря молодежь ругаем. Левашову всего двадцать четыре, а Болдыреву и тридцати нет. И таких, как они, много.

– Я слушала всем сердцем, а потом читала взахлеб, спешила поделиться со всеми, даже с незнакомыми в автобусе. Уж, не говорю про работу! Целыми днями только о Съезде. Представляете, у нас на заводе две недели никто не работал, так радовались! Куда не заглянешь, всюду будто праздник! - вмешалась приятельница Нины.

Горлов вспомнил, что во время испытаний в Краснодаре, рабочие тоже решили побузить. Подключили телевизор, приемники на всю катушку, и вино с водкой - рекой. Хорошо, Цветков крепким мужиком оказался. Мол, чуть что - тут же за ворота, с волчьим билетом, без выходного пособия! И хрясь молотком по экрану! Работяги сразу про демократию забыли, свое пузо ближе, не то, что у этой, которая сердце на уши повесила.

– Вот это и есть свобода! Такое упоение, просто петь и летать хочется, - всплеснув руками, закончила соседка.

– Ах, как вы трогательно рассказываете, - сказала Вера, снова погладив мужа. - Вот увидите, мы победим! И заживем, представляете, как заживем!

"А не в стукачах ли они?" - думал Горлов, нетерпеливо ожидая, когда все уйдут и можно будет лечь спать.

Чтобы создать видимость хоть какого-то занятия он пристрастился листать накопившиеся газеты. В последнее время жена увлеклась: читала и подчеркивала наиболее острые статьи. Недостатка в них не было. Защищенные депутатской неприкосновенностью вчерашние зэки вовсю разрушали незыблемые устои. То, о чем недавно говорили только на кухнях или с близкими друзьями, теперь печаталось на первых страницах, а запрещенные книги издавались миллионными тиражами. Прежде за них выгоняли из партии и с работы, а порой и сажали. Но теперь, кроме недоумения - а что в них, собственно, такого? - уже ничего не добавляли к умственной смуте. Горлов удивлялся, но не принимал близко к сердцу.

– Выпустят пар, а потом прихлопнут крышку, - думал он, вспоминая рассказы о хрущевской оттепели. - Впрочем, что-то и останется.

В последний день перед отъездом Горлов случайно натолкнулся на недавнее сообщение ТАСС:

"Почему слова "пленум" и " центральный комитет" всегда пишут с большой буквы?" - мимоходом подумал Горлов и стал читать дальше.

Он уже поднял руку, чтобы отложить газету, как вдруг заметил знакомую фамилию:

Горлов машинально продолжал читать, не вникая в текст, думая только об одном: почему ушел Кротов, и что теперь будет с его проектом. Только Кротов заинтересовался его работой, он и протолкнул Горловские предложения в ВПК [1]. Горлов понимал, что без решения комиссии финансирования не будет, вряд ли состоится и назначение в Челябинск. К кому обращаться, кого просить, он не знал, сразу почувствовав себя ненужным, лишним…