Площадь диктатуры - Евдокимов Андрей. Страница 113
– Недоверие выразили, а им плевать, - дочитав, сказал Рубашкин. - Поспорим, что никто Петрова не снимет.
– И спорить нечего, - буркнул Вдовин. - Но эфир-то дать надо!
Рубашкин видел, что Вдовин озабочен, ему некогда, и постарался, как можно короче, рассказать о своих подозрениях.
– Ко мне уже два депутата подходили, агитировали за Кошелева, но никто не говорил, что Кошелев служил в ка-гэ-бэ. Во всех документах записано, что он - военный пенсионер. Давай, сделаем так: я свяжусь с "Мемориалом", у них достаточно полная картотека, а вечером позвоню тебе, и решим, что делать, - дослушав, рассеянно сказал Вдовин. - Кстати, не мог бы ты пробить публикацию решения по Иванову в "Вечерке"?
– Вряд ли меня послушают, я ведь внештатник, - сказал Рубашкин, но решение взял, решив показать его Кокосову.
– Нам еще надо обнародовать решение о демонстрации. Никто не хочет печатать.
– Какой демонстрации? - спросил Рубашкин.
– В защиту Гдляна с Ивановым [104]. На сессии сегодня утвердили, и никакой Обком теперь не помешает.
– Попробую, - не надеясь, что получится, обещал Рубашкин.
Он ждал звонка Вдовина весь вечер, но тот так и не позвонил.
4.18 Негласная установка
[105]
Через два дня Рубашкин столкнулся с Вдовиным в коридоре редакции.
– У меня встреча с директором Лениздата, после зайду к тебе, - на ходу сказал Вдовин.
Через час он разыскал Рубашкина и с ходу огорошил новостью:
– "Вечерку" берем под себя! Полностью. На днях договорились с Обкомом, что им остается "Ленправда", "Ленинградский рабочий" и еще пара изданий. А "Вечерний Ленинград" станет официальным органом Ленсовета. Здорово, правда?
– Для начала неплохо, - согласился Рубашкин.
– Я говорил о тебе с Майоровым [106]. Он в принципе не возражает взять тебя в штат, чтобы ты освещал работу Ленсовета.
– Скорей бы, а то все обещают, но никто ничего не делает, - вздохнул Рубашкин. Дома стало совсем невмоготу. Каждый день начинался разговорами о деньгах, ими же и заканчивался.
– Недели через две-три утвердим на сессии положение о комиссии, тогда я смогу оформить тебя экспертом. А там, глядишь, и в "Вечерке" образуется, - обнадежил Вдовин и, уже собравшись уходить, вдруг вспомнил: - О твоем Кошелеве в "Мемориале" ничего не знают. На букву "КО" у них есть сведения только на некоего Коршунова. Тот еще фрукт - живота не жалел в борьбе с идеологическими диверсиями, работал с диссидентами, с творческой интеллигенцией, многих пересажал, многих наладил за границу. А Кошелева в картотеке нет. Если он и работал в КГБ, то не по диссидентам. Может, был в контрразведке или занимался какой-нибудь техникой. Это же государство в государстве - мало ли там у них всяких служб: радисты, связисты, автомобилисты?
– Один мой приятель узнал Кошелева. Уверяет, что тот проводил с ним всякие хитрые беседы, ну, ты понимаешь, - сказал Рубашкин.
– Приятеля хорошо знаешь? Доверяешь? - спросил Вдовин.
– Вместе работали, с десяток ведер водки вместе выпито. Да и ты о нем наверняка слышал. Это - Горлов, который трюк с телеграммами организовал. Кстати, и в твоем округе тоже! Помнишь?
– Конечно! Если б не знал, то сильно б удивился, когда почтальон мне телеграмму принесла. Читаю, а там прямым текстом: голосуйте-де за кандидата Вдовина от народного фронта. Коротко и ясно!
– Этот Горлов мне и рассказал! - Рубашкин решил промолчать, что Горлов хорошо отзывался о Кошелеве.
– Твоему Горлову верить можно, - подумав согласился Вдовин. - Но, признаться, не знаю, что и предпринять. Допустим, мы заявим на сессии райсовета, что кандидат в председатели - бывший ка-гэ-бэшник. Ну и что? Вряд ли это произведет впечатление, тем более, большинство в Совете под пятой райкома. Крутой у нас секретарь оказался: демократия, гласность, 6-ю статью отменили, а ему все нипочем! В районе он по-прежнему всем верховодит.
– Раньше Котов был моим начальником. Когда он от нас в райком ушел, весь отдел неделю не просыхал, так праздновали, - усмехнулся Рубашкин.
– Говорят, Ленинград - большой город. А чуть что, так оказывается, все друг друга через одного знают.
– В этом деле есть еще один человек - Мигайлин! Он мне форменную сделку предложил: я уговариваю тебя снять кандидатуру на выборах председателя райсовета и агитирую за Кошелева, а он продвигает меня в начальники нового управления по средствам массовой информации. Якобы, Салье с Филипповым хотят создать такое в горисполкоме.
– Врет! - возмутился Вдовин. - Об этом и речи не было! Уж, я бы знал. Между прочим, он и ко мне с тем же подкатывал. Обещал воздействовать на наших депутатов, когда будут выбирать председателя комиссии по работе со СМИ.
– Помнишь Солженицын в "Архипелаге" [107] писал, что он всегда чувствовал, кому можно доверять, а кто к оперу [108] бегает? Мне кажется, что такая интуиция у многих есть. Чтобы узнать стукача, не нужно быть великим писателем, - сказал Рубашкин.
– Ты прав, выглядит подозрительно. Но, что можно сделать? Хотя… - Вдовин на секунду задумался. - Недавно из Германии вернулся Жора Михайлов, который лет пятнадцать отсидел. Ему гэбэшники расстрельную статью вешали, он их через одного в лицо знает. Давай ему Кошелева издали покажем, вдруг узнает.
– Заодно сфотографируем этого Кошелева, как говорится, в фас и в профиль, - предложил Рубашкин. - Если Михайлов не узнает, отнесем фото в "Мемориал" и покажем всем, кому сможем.
Вдовин не стал откладывать и сразу засел за телефон. Обзвонив с десяток знакомых, он наконец добрался до Михайлова. Выслушав в чем дело, тот сразу согласился. Уговорились встретиться утром неподалеку от исполкома.
Чтобы не прождать напрасно, Вдовин позвонил Кошелеву. Узнав, что тот с утра будет в исполкоме, он договорился, что зайдет поговорить по депутатским делам.
На следующий день никто не опоздал. Михайлов оказался бородатым и очень толстым, почти двухметрового роста. Едва встретились, он начал рассказывать о том, как его преследовало КГБ. Говорил громко, то и дело хватая Рубашкина за ремень висевшего на плече фотоаппарата. Без десяти девять решили разделиться. Вдовин и Михайлов встали у входа, а Рубашкин спрятался за деревом, держа фотоаппарат наготове.
Он ждал долго, минут двадцать, но Вдовин с Михайловым стояли на прежнем месте и о чем-то разговаривали. Руки державшие фотокамеру затекли, закуривая сигарету, Рубашкин отвлекся буквально на несколько секунд и вдруг услышал крик.
– Я его убью! Я убью этого гада, - орал Михайлова бестолково размахивая руками, худощавый Вдовин обхватил его за пояс и едва удерживал. Потом они вместе упали на асфальт. Рубашкин запутался в ремнях, укладывая в футляр дорогую камеру и когда подбежал, около них уже стоял милиционер.
– Я депутат горсовета, у меня депутатская неприкосновенность, - поднимаясь с земли, Вдовин протягивал милиционеру свое удостоверение.
– А эти граждане? Они тоже депутаты? - ошалев от неожиданности, спросил тот.
– Я все объясню, сержант. У моего товарища случился обморок. Он заслуженный человек, пройдемте в исполком, я вам все объясню, - вставая между копошившимся на земле Михайловым и милиционером, говорил Вдовин. У него была рассечена бровь, из глубокой царапины сочилась кровь.
– Уведи Жору! - шепнул он, увидев Рубашкина. - Скорей!
Схватив Михайлова за рукав, Рубашкин помог ему подняться и потянул за собой. Вдовин продолжал что-то объяснять милиционеру и отдал ему еще одно удостоверение - депутата райсовета.