Заарин - Шаманов Алексей. Страница 68

Механический, казалось, бесполый голос объявил о приземлении московского рейса.

— Матерь Божья, да это же ваша мадемуазель Маруся!

Громкий шепот доселе хранившего молчание Виктора Кронштейна мгновенно разбудил дознавателей, прикорнувших на мягких сиденьях новой «японки» Беликова.

— У нас нет Маруси, наверно, вы Марину Младич имеете в виду? — сказал Есько, потирая глаза. — Что там у нас со временем?

— Вы пять часов спали как убитые… Самолет уже приземлился, и пассажиры московского рейса вот-вот появятся, — сказал Кронштейн. — Я потому вас и разбудил. Ваша экзальтированная девица лишь повод.

— Где она? — спросил Беликов.

— И почему «экзальтированная?» — недоумевал Есько. — Марина — скромная девушка, рамки приличия никогда не пересекавшая.

— Кой у кого эти рамки резиновые, точнее, силиконовые! — расхохотался Кронштейн, кивая в сторону терминала аэропорта. — Вон она, ваша скромница, у ближнего подъезда трубку курит.

Девушка стояла в двух десятках шагов от машины Беликова и, глубоко затягиваясь, курила, к слову, довольно изящную трубку с длинным и тонким мундштуком. Одета была в темный брючный костюм, на ногах туфли-лодочки без каблуков, а поллица скрывали большие солнцезащитные очки, впрочем, не узнать ее было невозможно. Высокая и стройная, хорошо сложенная и стильно одетая, она притягивала взгляды мужчин, что магнит железку.

— Марина разве курит? — удивился Беликов.

— Никогда раньше не видел ее с сигаретой, ну а уж с трубкой тем более, — ответил Есько. — Что она в порту делает? Она же у меня отпросилась, сказавшись больной.

— Если эта девица вообще ваша Маруся, — заметил Кронштейн, упорно называющий девушку по-своему.

— И кто она, по-вашему? — поинтересовался Беликов.

— Ритуал экзорцизма, кажется, удался ровно наполовину, — объявил Кронштейн. — То есть из тела Вереникина я изгнал духа, но тот нашел себе новое пристанище, весьма соблазнительное, надо заметить. У нечистого духа хороший вкус.

Есько поморщился:

— Виктор Самуилович, может, хватит приколов и шуточек? Не до них, извините…

— Кстати, ваше присутствие здесь, уважаемый, вовсе не обязательно, — вступил Беликов. — Можете возвращаться в свою благоустроенную землянку к молитвам и алкоголю.

— Как же я туда доеду? — заволновался Кронштейн. — У меня и денег нет.

— Вам выделят на проезд.

— Я не нищий! — гордо заявил бывший миллионер. — Милостыню не прошу!

Впрочем, смолк надолго и без нужды внимание к своей особе не привлекал.

— Где ее машина? — спросил Есько, разглядывая автостоянку.

— Вон же она. — Беликов указывал на ярко-красную европейскую иномарку, припаркованную неподалеку.

Тем временем первые пассажиры появились в зоне прилета.

Марина Младич торопливо выбила в урну трубку, убрала ее в сумочку и, заранее подготовив дежурную улыбку, стала дожидаться племянницы с немощной теткой.

— Внимание! — сказал Есько.

— Мы наблюдаем, но не вмешиваемся, — напомнил следователь.

Из подъезда пошли первые пассажиры московского рейса, вероятно, те, кто путешествовал без багажа, налегке. Спустя несколько минут к ним присоединились люди, загруженные чемоданами и баулами, но и среди них дознаватели не увидели Забазновых.

Марина Младич признаков волнения не проявляла, стояла со спокойной улыбкой на устах и не дергалась в отличие от нервного «аномальщика».

— Куда они подевались? — задал он риторический вопрос.

— Нина Павловна должна еще инвалидную коляску где-то взять, не на руках же ей тетку нести, — заметил рассудительный следователь.

— Резонно, — согласился Кронштейн, но развивать тему поостерегся, дабы не быть отправленным восвояси.

Наконец после некоторой паузы в пассажиропотоке стеклянные двери подъезда разъехались в стороны, после чего из терминала вышла Нина Павловна, а следом служащий в форменном комбинезоне катил инвалидную коляску, в которой равнодушно и бессмысленно Татьяна Ивановна взирала на суету и сутолоку аэропорта.

— Они? — почему-то шепотом спросил Кронштейн.

— Да, — коротко ответил Беликов.

Между тем Марина Младич бросилась к Нине Павловне, раскрыв объятия, и та, видевшая ее разве что мельком, упала в них, как родная и горячо любимая.

— Ничего себе… — протянул в недоумении Есько. — Они же незнакомы.

— По-моему, все ясно, — сказал следователь, — экзорцист прав, и эта девушка больше не ваша сотрудница, Степан Юрьевич.

Тот промолчал, а у подъезда женщины о чем-то говорили, но из машины разобрать слова не представлялось возможным. Впрочем, разговор они не затягивали и скоро направились к стильной спортивной машине, где с помощью сопровождавшего мужчины пересадили старушку на заднее сиденье.

Марина Младич минуту пообщалась со служащим и передала ему несколько банкнот, после чего тот с улыбкой до ушей погрузил в багажник инвалидную коляску. Затем женщины сели в салон сами, и спустя пару минут ярко-красная машина выруливала со стоянки.

— За ними, пожалуйста, Виктор Самуилович, — сказал Есько, впрочем, Кронштейн, загодя запустивший двигатель, уже тронул «японку» с места.

Миновав центр города, свернули в предместье Марата, переехав мост через Ушаковку, проехали мимо памятника адмиралу Колчаку, установленному в нескольких сотнях метров от места его расстрела.

Пост ГИБДД на выезде из города красная машина Младич прошла беспрепятственно, а «японку» Беликова тормознули. Изучив права Кронштейна, инспектор обнаружил, что они просрочены на два года, и тогда капитан юстиции предъявил свое удостоверение.

— Сержант, это моя машина, и я тороплюсь, извини.

С офицером Следственного комитета рядовой инспектор связываться поостерегся.

Сменив Кронштейна за рулем, Беликов ускоряться не стал, а остановил машину уже спустя две-три минуты на развилке. Налево уходил Александровский тракт, прямо — Качугский, ведущий к Малому Морю и дальше на Ольхон.

— Почему мы остановились? — нервно спросил Есько. — Авария?

— Все в порядке, Степан Юрьевич, — успокоил «аномальщика» следователь и повернулся к Кронштейну: — Виктор Самуилович, отсюда до вашей землянки четверть часа ходьбы… и спасибо вам.

Кронштейн понял, что его попросту выставляют, но что он мог поделать? Единственное, не совладав с нервами, на выходе он что есть сил хлопнул дверцей. Слабое утешение…

И лишь вернувшись домой, он накатил полный стакан водки и многоэтажно выматерился. Это не помогло, легче не стало. И тогда он подумал, что до спасения души ему еще очень и очень далеко.

Опустившись на колени перед образами, он стал истово молиться.

Тем временем внедорожник Артема в отсутствие хозяина трясся уже по степи, свернув с дороги, с весьма странной компанией на борту. Менты молчали, как убитые, мальчонка тараторил без умолку.

— Тетя, а тетя, как тебя зовут?

— Надежда Константиновна, — зачем-то соврала Наталья Лунева, еще больше вжимаясь в дверцу, хотя казалось, что больше некуда. Вид восьмилетнего пацаненка, белобрысого, с заблестевшими вдруг лихорадочно голубыми глазами вызывал в женщине приступ еле сдерживаемой паники. Взрослых мужчин с передних сидений она почему-то совсем не боялась. Может, форма защитников правопорядка успокаивала? Вряд ли, к Российской Федерации это пока не относится…

— Тетя Надя, три да три, что будет? — спросил мальчонка с жизнерадостной улыбкой.

— Шесть будет или девять, если, значит, помножить… — сморщив лоб, выдала Лунева.

— А вот и нет! — обрадовался мальчик. — Дырка будет! — Иллюстрируя правильный ответ, он потер ладошкой сиденье, затем подвинулся ближе. — «А» и «Б» сидели на трубе, — продолжал непоседливый ребенок, — «А» упала, «Б» пропала, что осталось на трубе?

Наталья еще со школы помнила эту древнюю загадку. Победно взглянув на мальчишку, она выкрикнула:

— «И», «И» осталась!

— Какая «И», тетя Надя? Ни фига там не осталось, на трубе на этой! Ты проиграла! — завопил ребенок в восторге.