Я верю - Рампа Лобсанг. Страница 19

— Значит, все-таки узник? — подумал он про себя и опять опустился на стул.

Час за часом он сидел и думал, размышлял, сомневался, пребывая в полной нерешительности.

— Я-то думал, что после смерти попаду прямо на Небо, — сказал он себе и тут же добавил: — Нет, пожалуй, я даже не думал об этом. Я не знал, о чем думать. На моих глазах умерло столько людей, но я ни разу не видел, чтобы кого-то из них покидала душа. Поэтому я решил, что жизнь после смерти и все прочее, о чем так много болтают, — это абсолютная чушь.

Он снова вскочил на ноги и стал ходить по комнате из конца в конец, не переставая думать и неосознанно говорить с собой:

— Помнится, как-то вечером, во время мессы, мы рассуждали об этом, и капитан Бродбриджиз выразил твердую уверенность в том, что когда человек мертв — так он мертв, и все тут. Он говорил, что ему не раз доводилось видеть, как убивали мужчин, женщин, детей и лошадей, но, по его утверждению, он ни разу не видел, чтобы душа исходила из мертвого тела и возносилась к небесам.

Оком своего сознания он вновь обозревал годы своей жизни в Англии в ту пору, когда он был еще школьником, а также то время, когда он был еще кадетом военного училища. Он видел себя новоиспеченным офицером, гордо садящимся на корабль, чтобы отправиться на войну с «голландцами». Он называл буров «датч», поскольку они составляли отдельную этническую группу. [17] Но теперь, оглядываясь назад, он понимал, что буры были обычными фермерами, которые сражались за то, что считали своим правым делом, — за свободу жизненного выбора и за избавление от английского господства.

Дверь отворилась, и вошел человек, который сказал:

— Я полагаю, Номер Пятьдесят-Три, что вам нужно немного отдохнуть. Вы просто изводите себя бесконечным хождением. Через несколько часов вас ожидает труднейшее испытание. Чем лучше вы сейчас отдохнете, тем легче вам будет потом.

Пятьдесят-Три медленно повернулся к нему и по-военному четко сказал:

— Убирайтесь!

Человек пожал плечами, повернулся и вышел из комнаты, а Пятьдесят-Три продолжал размышлять и мерить комнату шагами.

— Что же они все твердили о Царствии Небесном? — говорил он себе. — Эти проповедники так любили разглагольствовать об иных домах, иных планах бытия, об иных формах жизни. Помнится, наш капеллан рассказывал, что до появления на земле христианства каждый человек был обречен на проклятие, на вечные страдания, на вечные муки и что только римские католики могут попасть на Небеса. Интересно, сколько времени существует мир и зачем было проклинать всех людей, живших до христианства, если они просто не знали, что могли бы спастись?

Раз — два, раз — два: он все вышагивал по комнате вперед и обратно, еще и еще — и так без конца. Он подумал, что если бы сейчас ему пришлось шагать и толкать колесо какой-нибудь мельницы, то он наверняка отмахал бы уже несколько миль. По крайней мере, это было бы куда тяжелее, чем просто расхаживать по комнате.

В конце концов, злой и расстроенный, он упал на кровать и растянулся на ней. На этот раз темнота не опустилась на него. Он просто лежал и чувствовал себя полным ненависти, горькой обиды, и горячие соленые слезы внезапно потекли из его глаз. Сперва он яростно вытирал их кулаками, а потом отвернулся и зарыдал, уткнувшись лицом в подушку.

Должно быть, миновала не одна вечность, пока наконец в дверь постучали. Но он не ответил. Стук повторился, и он опять не ответил. После долгой паузы дверь медленно открылась, и на пороге появился доктор. Он глянул на Пятьдесят-Третьего и молвил:

— Вы готовы? Двадцать четыре часа истекли.

Пятьдесят-Три опустил одну ногу с кровати, а затем вяло поставил рядом другую. Наконец он медленно сел.

— Вы решили, в какую семью вам идти? — спросил доктор.

— Нет, черт возьми, нет. Я даже не думал об этом.

— Ах, так значит, вы решили драться до конца, да? Что ж, нам, знаете ли, все равно, поверите вы или нет, но мы в самом деле хотим вам помочь. И если вы в силу своей медлительности упустите этот случай, то с каждым разом ваша возможность выбора будет уменьшаться, поскольку семей будет оставаться все меньше и меньше.

Доктор подошел к столу, взял в руки папку с цифрой 53 и лениво перелистал ее.

— Вы можете выбирать из пяти указанных здесь семейств, — сказал он, — тогда как некоторые вовсе не имеют выбора. Позвольте мне кое-что сказать вам, — он непринужденно откинулся на спинку стула и, закинув ногу на ногу, пристально посмотрел на Пятьдесят-Третьего.

Затем он сказал:

— Вы — как то капризное дитя, что дает волю своей незрелой ярости. Вы совершили преступление, вы испортили свою жизнь. Сейчас вам придется заплатить за это, и мы пытаемся сделать так, чтобы эта плата была наиболее приемлемой для вас. Но если вы не станете нам содействовать, если вы и впредь намерены вести себя как избалованный ребенок, то, в конце концов, у вас не останется никакого выбора. Тогда может статься, что вы найдете свое призвание в роли сына какого-нибудь привилегированного семейства из Момбасы [18] или, возможно, станете дочкой в семье из Калькутты. Девочки в Калькутте ценятся мало. Люди желают иметь мальчиков — они служат опорой семьи. А если вы станете девочкой, то вас, скорее всего, отдадут сутенерам, которые сделают из вас проститутку или же просто продадут в рабство.

Бедный Пятьдесят-Три, вытянувшись, присел на край кровати. Его пальцы крепко вцепились в ткань матраца, рот открылся, а глаза широко распахнулись. Сейчас он очень напоминал затравленного зверя, которого только что поймали и впервые посадили на цепь. Доктор взглянул на него, но ему показалось, что Пятьдесят-Три его не видит и не слышит.

— Если вы станете упорствовать, проявляя свое глупое непокорство, то этим вы лишь усложните нашу задачу, и тогда нам, возможно, ничего не останется, как отправить вас на какой-нибудь остров, где живут одни прокаженные. Вам все равно придется прожить те тридцать лет, которых вы избежали прежде. Иного пути у вас нет. Это неизбежно. Таков Закон Природы. Так что лучше вам поскорее прийти в себя.

Пятьдесят-Три сидел почти недвижимо. Тогда доктор встал, подошел к нему и шлепнул его по лицу — сначала по одной щеке, а затем по другой. Пятьдесят-Три гневно вскочил на ноги, а затем снова рухнул на кровать.

— Хорошо, но что же я МОГУ поделать? — спросил он. — Ведь меня возвращают на Землю, чтобы я стал частью какой-то невероятно примитивной формы жизни. Я не привык существовать, занимая столь низкое положение в обществе.

Доктор выглядел очень печальным. Неожиданно он сел на кровать рядом с Пятьдесят-Три и сказал:

— Пойми, мой мальчик, ты совершаешь большую ошибку. Представь, если бы ты был сейчас на Земле и принадлежал к сословию театральных актеров. Предположим, тебе поручили бы играть роль Короля Лира, или Гамлета, или кого-то вроде них. Допустим, что тебе представилась бы такая возможность. Однако, когда пьеса будет сыграна, когда публика разойдется и продюсеры решат ставить новую пьесу, должен ли ты настаивать тогда, чтобы тебе дали роль Короля Лира, Отелло или Гамлета? Что, если тебе предложат сыграть, к примеру, Горбуна из «Собора Парижской Богоматери», или Фальстафа, или кого-нибудь рангом пониже? Станешь ли ты говорить тогда, что эти роли недостойны того, кто некогда играл Короля Лира, Гамлета и Отелло?

Доктор умолк. Пятьдесят-Три сидел на кровати и бездумно царапал пол ковриком, на который он наступил ногой. Наконец он сказал:

— Но ведь это же не спектакль. Я ведь жил на Земле. Я принадлежал к высшему обществу. А теперь вы хотите, чтобы я стал… Кем вы хотите, чтобы я стал? Сыном трактирщика? Водителя автобуса? А может, кем-нибудь еще?

Доктор вздохнул и сказал:

— Вы были посланы на Землю для того, чтобы прожить свою роль. Вы сами выбрали себе те условия, в которых могли бы сыграть свою роль наилучшим образом. Что ж, вы потерпели неудачу. Ваш номер не удался, и теперь вы попадете в совершенно другие условия. У вас есть выбор. Точнее сказать, у вас есть пять вариантов, из которых можно выбирать. Некоторые не имеют права выбора вовсе.