Стандарт возмездия - Абдуллаев Чингиз Акифович. Страница 38

Сам Зардани обязан был заинтересоваться подобной перспективой переправки наркотиков, ибо тогда ему не пришлось бы гнать караван с грузом через все огромное пространство СНГ. Можно было перегнать груз через Туркмению, погрузить его на паром в Туркменбаши и из бакинского аэропорта отправить самолетом в Европу. Это было бы гораздо дешевле и эффективнее, чем переправлять грузы через Казахстан, Россию и Белоруссию.

Собственно эксперимент с Рустамом Керимовым был очень опасный, ибо их сотрудник мог проколоться на любой неожиданности. Но, похоже, Керимову удалось сделать невозможное, иначе он не стал бы звонить в Баку, вызывая к себе Георгия Чумбуридзе. Теперь, когда его командировка полностью себя оправдала, можно было перебросить из Душанбе двух сотрудников СБК на помощь Керимову и Чумбуридзе. Теперь в Ашхабаде мог состояться важный матч с Зардани, который они обязаны были выиграть. Если, конечно, их сотрудник все сделал правильно, если ему действительно поверили и если люди, которые ему поверили, имели прямую связь с Зардани. Таких «если» было слишком много, и Максимов понимал всю трудность предстоящей операции.

Но сотрудники Бюро считали, что не менее трудное положение сложилось и в Москве, где люди Горелого забили до смерти Короля, считая его виновным в похищении Сергея Мехирева. Очевидно, против Горелого должны были выступить и те, кто поручил ему эту операцию, о чем узнал и Роман Кудрявцев. По поручению Максимова сотрудники МУРа проверяли всех боевиков Горелого, пытаясь узнать, кто именно и когда выезжал в Среднюю Азию.

Для координации действий в МУР были посланы Сабельников и Двоеглазов, которым надлежало провести полную проверку всех людей Горелого. Максимов приказал проверить и всех боевиков Короля. Возможно, что разногласие между двумя преступными группировками произошло и на этой почве.

Остальные сотрудники находились вместе с аналитиками в здании Бюро, обрабатывая поступающую ежечасно информацию. Уже в десятом часу пришло сообщение из Узбекистана. Близ узбекского города Мубарек случилась перестрелка между двумя преступными группами. Была взорвана машина. Но прибывшие на место сотрудники милиции не обнаружили во взорвавшемся автомобиле следов наркотиков. Однако Максимов, обратив внимание на это сообщение, распорядился запросить Ташкент, чтобы тот подтвердил это сообщение.

Он прошел в другую комнату и долго смотрел на крупную карту юга бывшей страны, занимавшую весь стол. Дорога Термез – Бухара была чересчур известной и многолюдной, чтобы преступники рискнули по ней проехать. И дело было совсем не в милиции, которую можно купить. Дело было в конкурентах Зардани, которые наверняка захотели бы остановить этот караван и забрать весь груз себе. А значит, такая оживленная дорога, как Термез – Бухара, преступникам просто не подходила, рассуждал Максимов, еще не зная всех подробностей случившегося у Мубарека.

Поздно вечером Виноградова вышла из здания, чтобы уехать домой. Ее обычно подвозил Двоеглазов, у которого были свои «Жигули», но в этот раз он находился в МУРе, и она, остановив попутную машину, поехала на другой конец города, где жила в двухкомнатной квартире, полученной еще во время работы в Министерстве внутренних дел.

Дом в Черемушках был расположен на темной, неосвещенной улице, но она привыкла не обращать внимания на подобные мелочи, помня, что в ее сумочке лежит пистолет. Она остановила машину рядом с домом и вышла из нее, когда часы показывали половину десятого. Метрах в ста от нее стоял автомобиль. Это был обычный синий «БМВ» старого образца. В нем сидели двое. Когда Надежда вышла из машины, один из них поднял переговорное устройство.

– Внимание, – сказал он, – она вошла в дом.

– Понял, – ответил неведомый собеседник.

Виноградова вошла в подъезд. Кругом было привычно сыро и грязно. Остро пахло мочой. Расслоение общества, достигшее своего апогея к середине девяностых, разделило и жилищный фонд Москвы на несколько неравноценных категорий.

В первую входили так называемые элитные дома «новых русских», нуворишей, очень богатых чиновников, успевших получить свою долю государственного имущества при дележе государственной собственности. В этих домах была своя частная охрана, квартиры отделывались самыми лучшими материалами и напоминали небольшие дворцы, а царившие внутри дома чистота и порядок служили эталоном современного жилищного фонда.

Во вторую входили дома бывших партийных и советских работников, бывшие «сталинские» дома, мощные, внешне красивые, внутри неудобные, кирпичные дома индивидуальной постройки. В этих домах были свои домофоны, лифты работали довольно исправно, подъезды и лестничные площадки были относительно чисты, а квартиры напоминали о былой роскоши или сдавались иностранцам для нового «евроремонта».

В третью категорию входила основная масса строений, где всегда было грязно, темно, сыро и неприятно. Квартиры маленькие, кухни очень маленькие, а условия жизни далеки от нормальных. Случались перебои с водой и светом, особенно часто с отоплением. В эту категорию входили «гранды», построенные относительно недавно и не успевшие еще заплесневеть, и бетонные пятиэтажки, неизвестно как державшиеся на одном растворе песка с примесью цемента и очень плохим бетоном, способные развалиться от первого толчка.

Надежда Виноградова жила в доме третьей категории, который, к счастью, не относился к «хрущевским» пятиэтажкам, но и не был «грандом». Это был просто обычный, старый, типовой дом, построенный в середине пятидесятых, уже без архитектурных излишеств, которые были осуждены партией, но и лишенный тех нормальных условий для жилья, о которых сама партия впоследствии не вспоминала.

Виноградова прошла к лифту. Нажала кнопку вызова. Он не работал. Это ее не особенно удивило. Лифт не работал уже третью неделю. Каждый раз обещали починить, но каждый раз выяснялось, что починить его невозможно. Она посмотрела наверх. Не на всех этажах горел свет. Придется идти, как обычно, по лестнице, со вздохом подумала она. После переезда из Молдавии, когда она развелась с мужем и попросила перевода в Москву, к родителям, ей пришлось ждать около шести месяцев сначала перевода, а затем достаточно долго и получения этой квартиры, которую ей дали только в результате настойчивости ее бывшего руководителя. Две маленькие комнатки в этом месте Москвы были счастьем, и на большее она не претендовала. Последние несколько месяцев они встречались с Рустамом, но об этом никому не говорили, не подозревая, что все в Бюро знают об их отношениях.

Поднимаясь по лестнице, она обратила внимание на лежавшего в углу лестничной площадки между вторым и третьим этажами пьяного бомжа, который довольно часто приходил ночевать именно в их дом. Обойдя лежавшего на полу человека, она брезгливо поморщилась. Почему-то этот тип облюбовал именно их подъезд. Впрочем, в этом не было ничего удивительного. Дверь в подъезде не закрывалась, и в дом мог забрести любой оставшийся без крыши над головой человек. Она поднималась по лестнице, чувствуя непонятную вину и за этого человека, спавшего на полу в ее доме, и за весь дом, пребывающий в таком неприглядном виде.

Ее квартира находилась на третьем этаже. Она дошла до своей площадки, оглянулась. Все было спокойно. На площадке было три квартиры. В одной, трехкомнатной, жила большая семья из шести человек. В другой, однокомнатной, одинокая пожилая женщина лет шестидесяти, у которой Надежда иногда пила чай или брала хлеб, когда не успевала купить.

Она достала ключи, собираясь открыть дверь, когда соседняя дверь открылась. Из нее вышла соседка, одетая для прогулки в город.

– Здравствуй, Наденька, – приветливо сказала соседка, – у меня, кажется, снова начал барахлить телевизор. Может, посмотришь?

У соседки часто портился ее старенький телевизор еще советского производства, который Надежда каждый раз приводила в чувство с отверткой в руках. Она в детстве увлекалась техникой, но в конечном счете попала на юридический факультет. Ей показалось, что соседка почему-то смотрела на нее не так, как обычно.