Доказательство Рая - Эбен Александер. Страница 15

Наши дети всегда были очень близки, еще с того момента, когда Эбен радостно вбежал в родильную палату, чтобы подержать на руках новорожденного братца, которому было всего несколько минут от роду. В среду Эбен встретил младшего брата у больницы и постарался более или менее позитивно объяснить ему мое состояние. А поскольку он и сам еще был мальчишкой, то предложил идею, которую, как он думал, Бонд должен был оценить.

— Давай изобразим, что происходит с папой, чтобы он посмотрел эту картинку, когда ему станет лучше.

И вот они разложили на столе в больничной столовой большой лист оранжевой бумаги и изобразили то, что происходило в моем организме, погруженном в кому. Они нарисовали лейкоциты в виде солдатиков с саблями, защищающих осажденную территорию мозга. И проникшие в него бактерии Е. coli, в военной форме немного иного вида и тоже вооруженные саблями. В общем, это была картина рукопашной, и по обе стороны фронта валялись сраженные воины.

По-своему это была довольно верная картина. Единственную неточность в таком упрощенном изображении более сложной борьбы, происходившей в моем организме, представлял сам ход сражения. В варианте мальчиков сражение велось благородно, находилось в самом разгаре и исход его был неопределенным. Но, сидя рядом с братом за столом с разбросанными на нем цветными фломастерами и внося свою лепту в наивную версию событий, Эбен знал, что на самом деле исход сражения не так уж неизвестен.

И он понимал, чья сторона побеждает.

Глава 14. Особый вид клинической смерти

Первый раз оказавшись в Стране Червяка, я не осознавал себя, не знал, кто я, что я и даже был ли я вообще. Я там — это крошечная точка сознания в вязком, черном и мутном нечто, которое, казалось, не имело ни конца, ни начала.

Однако потом я себя осознавал, понимал, что принадлежу Богу и что ничто — абсолютно ничто — не в силах отнять это у меня. Опасение (ложное), что нас могут каким-то образом отделить от Бога, является причиной всех и всяческих страхов во Вселенной, и лекарством от них — полученным мной первоначально во Вратах и окончательно в Средоточии — было ясное, уверенное понимание, что ничто и никогда не может разлучить нас с Богом. Это знание — оно остается единственно важным фактом, который я когда-либо узнал, — лишило Страну Червяка ужаса и позволило увидеть ее такой, какой она и была: не очень приятной, но необходимой частью мироздания.

Многие, как и я, побывали в высшем мире, но большинство из них, находясь вне земного тела, помнили, кто они. Они знали свое имя и не забывали, что живут на Земле. Они осознавали, что их родственники ждут их возвращения. Еще многие встречали там умерших друзей и родственников, и те сразу их узнавали.

Пережившие клиническую смерть рассказывали, что перед ними проходили картины их жизни, они видели хорошие и дурные поступки, которые совершали в течение жизни.

Я ничего подобного не испытывал, и если проанализировать все эти рассказы, то станет ясно, что мой случай клинической смерти необычный. Я был совершенно независим от своего земного тела и личности, что противоречит типичным явлениям клинической смерти.

Я понимаю, что утверждать, будто я не знал, кто я и откуда пришел, несколько странно. В конце концов, как я мог узнавать все эти невероятно сложные и прекрасные вещи, как я мог видеть рядом с собой девушку, цветущие деревья, водопады и деревни и при этом не осознавать, что все это испытывал именно я, Эбен Александер? Как я мог все это понимать, но не помнить, что на Земле я был врачом, доктором, имел жену и детей? Человеком, который видел деревья, реки и облака не впервые, оказавшись во Вратах, а множество раз, начиная с детства, когда рос в очень конкретном и земном месте, в городе Уинстон-Салем, Северная Каролина.

Лучшее, что я могу предположить в качестве объяснения, — это то, что я находился в состоянии частичной, но благодатной амнезии. То есть забыл о себе некоторые важные факты, но только выиграл от этой недолгой забывчивости.

Что же я выиграл от того, что забыл себя, земного? Это позволило мне целиком и полностью проникнуть в миры, лежащие за пределами нашего мира, и не беспокоиться о том, что осталось позади. Все время своего пребывания в иных мирах я был душой, которой нечего терять. Я не тосковал о родине, не скорбел о потерянных людях. Я появился из ниоткуда и не имел прошлого, поэтому с полным спокойствием воспринимал обстоятельства, в которых оказался, — даже первоначально мрачную и отвратительную Страну Червяка.

А поскольку я абсолютно забыл свою смертную личность, мне был предоставлен полный доступ к настоящей космической душе, какой я действительно являюсь, как и все мы. Еще раз скажу, что в каком-то смысле мой опыт можно сравнить со сном, в котором что-то помнишь о себе, а что-то начисто забываешь. И все-таки эта аналогия справедлива лишь отчасти, поскольку — не устаю напоминать — и Врата, и Средоточие ни в малейшей степени не были воображаемыми, иллюзорными, а, напротив, в высшей степени реальными, подлинно существующими. Создается впечатление, что отсутствие у меня памяти о земной жизни во время пребывания в высших мирах было преднамеренным. Именно так. Рискуя слишком упростить проблему, скажу: мне было позволено умереть как бы более окончательно и безвозвратно и проникнуть в иную реальность глубже, чем большинству больных, перенесших клиническую смерть.

Знакомство с обширной литературой об опыте клинической смерти оказалось очень важным для понимания моего путешествия во время комы. Не хочу показаться каким-то особенным и самоуверенным, но скажу, что мой опыт был действительно своеобразным и специфическим и благодаря ему сейчас, три года спустя, прочитав горы литературы, я точно знаю, что проникновение в высшие миры является поэтапным процессом и требует, чтобы человек освободился от всех привязанностей, какие имел прежде.

Мне было легко это сделать, поскольку у меня отсутствовали какие-либо земные воспоминания, и единственный раз я испытал боль и тоску, когда мне пришлось вернуться на Землю, откуда я начал свое путешествие.

Глава 15. Дар потери памяти

Большинство современных ученых придерживаются мнения, что сознание человека — это цифровая информация, то есть практически такого же рода информация, которую обрабатывает компьютер. Хотя некоторые частицы этой информации — например, наблюдение живописного заката, слушание прекрасной симфонии, даже любовь — могут казаться нам очень серьезными и особенными по сравнению с другими бесчисленными частицами, хранящимися в нашем мозге, на самом деле это иллюзия. Качественно все частицы одинаковы. Наш мозг формирует внешнюю реальность, обрабатывая информацию, которую получает от органов чувств, и преображая ее в богатый цифровой ковер. Но наши ощущения — всего лишь модель действительности, а не сама действительность. Иллюзия.

Разумеется, я тоже придерживался этой точки зрения. Помню, еще в медицинской школе мне приходилось слышать доводы в пользу мнения, что сознание — не что иное, как очень сложная компьютерная программа. Спорщики утверждали, что десять миллиардов нейронов мозга, пребывающих в постоянном возбуждении, способны обеспечивать сознание и память на протяжении всей жизни человека.

Чтобы понять, как мозг может заблокировать нам доступ к знаниям о высших мирах, нужно допустить — хотя бы гипотетически, — что сам мозг не продуцирует сознание. Что, скорее, он своего рода предохранительный клапан или рычаг, на время нашей земной жизни переключающий высокое, «нефизическое» сознание, каким мы обладаем в нефизических мирах, на более низкое, с ограниченными способностями. С земной точки зрения в этом есть определенный смысл. Все время бодрствования мозг напряженно работает, отбирая из потока поступающей в него сенсорной информации материал, необходимый человеку для существования, а потому утрата памяти о том, что мы лишь временно находимся на Земле, позволяет нам более эффективно жить «здесь и сейчас». Привычная жизнь и так дает нам слишком много информации, которую необходимо усваивать и использовать себе во благо, а постоянная память о мирах за пределами земной жизни только замедляла бы наше развитие. Если бы мы уже сейчас располагали всем объемом информации о духовном мире, нам было бы еще труднее жить на Земле. Это не значит, что мы не должны о нем думать, но если мы слишком остро осознаем его грандиозность и необъятность, то это может неблагоприятно сказаться на нашем поведении в земной жизни. С точки зрения великого замысла (а теперь я точно знаю, что мироздание и есть великий замысел) человеку, наделенному свободой воли, было бы не так важно принять правильное решение перед лицом зла и несправедливости, если, живя на Земле, он помнил бы всю прелесть и великолепие ожидающего его высшего мира.