Тайны путешествий во времени - Одинцов Павел. Страница 22

В отличие от большинства философов, предпочитающих всегда оставаться теоретиками, Джон Уильям Данн был практиком, то есть ему так хотелось выяснить суть происходящего, что он стал ставить эксперименты со временем. Точнее, не с понятием времени как таковым, а с личным ощущением времени каждого живущего человека — своим собственным, своих родных, друзей и знакомых. Зачем? «Описание в физических терминах не способно передать ту информацию, которая черпается из опыта», — считал философ. Невозможно объяснить слепому, что такое красный цист, потому что слепой не может видеть и не способен понять, что такое красный цвет, исходя из своего опыта. Точно так же проблема обстоит и с понятием времени. Люди, способные видеть сквозь время, существуют, но они не могут объяснить, что это и как происходит, потому что у нас нет для этого умения или таланта, чтобы последовать их путем. Однако, когда мы отрешаемся от своего управляющего сознания, в нас приоткрывается некая дверь, которая связывает времена.

И тогда наше прошлое, настоящее и будущее происходят одновременно, но из-за вмешательства сознания, даже во сне, образы прогностики приобретают причудливые, «смешанные» формы. Мы на самом деле превосходно знаем будущее, поскольку для нас оно происходит одновременно с настоящим, но, поскольку для человека важна сама периодичность, хронологический порядок событий, разуем исключает наше знание о будущем из употребления. И мы живем в неведении, удивляясь, каким образом избранные люди способны проникать в глубины времени, — назад течения или дальше по течению.

Поскольку Данн сразу поставил задачей ориентироваться только на свой опыт и свои ощущения ради чистоты эксперимента, — то первые опыты он проводил на самом себе. Он с удивлением отметил, что нередко ему снятся сны, которые говорят о самом ближайшем будущем, причем не вещие сны, а сны… связанные с предстоящими публикациями в газетах. Каким-то невероятным образом его предвидения были связаны с тем, что будет напечатано и газетах, которые он читал. Словно бы он видел сны, уже прочитав газету.

«Весной 1902 года, — описывал один из таких снов Данн в книге «Эксперимент со временем», — шестая моторизованная рота, в составе которой я находился, расположилась лагерем близ развалин Линдлея в (бывшем) Оранжевом Свободном государстве. Мы тогда только что совершили «трэк»; газеты и почтовая корреспонденция доставлялись нам редко.

Однажды мне приснился необычайно яркий, по довольно неприятный сон. Я стоял на возвышенности — верхнем уступе какого-то холма или горы. Почва под ногами имела белый цвет и странное строение; там и сям она была испещрена небольшими трещинами, из которых поднимались вверх струи пара. Во сне я узнал в этой возвышенности остров, прежде уже снившийся мне.

Ему угрожало начинавшееся извержение вулкана. Увидев бьющие из-под земли струн пара, я сдавленным голосом прошептал: «Остров! Боже, скоро все взлетит на воздух!» Я читал и хорошо помнил об описании извержения Кракатау, когда морская стихия, устремившись по подводной расщелине в скалах к самому сердцу вулкана, вдруг вскипела и разорвала на куски целую гору. Тотчас меня охватило безумное желание спасти четыре тысячи (я знал численность населения) ни о чем и подозревавших обитателей острова. Но сделать это можно было только одним способом — вывезти их на кораблях. Затем стало твориться что-то ужасное: я метался по соседнему острову, пытаясь уговорить недоверчивые французские власти направить на помощь жителям находившегося в опасности острова все имеющиеся суда. Меня посылали от одного начальника к другому, пока, наконец, я не проснулся оттого, что во сне изо всех сил цеплялся за гривы лошадей, тащивших коляску некоего мсье Ле Мэра, который отправлялся обедать и желал, чтобы я зашел к нему на следующий день, когда откроется его контора. На протяжении всего сна меня неотступно преследовала мысль о количестве людей, оказавшихся в опасности. Я повторял это число каждому встречному и в момент пробуждения кричал: «Мэр, послушайте! Четыре тысячи человек погибнут, если…» Теперь я уже не помню, когда нам доставили очередную партию газет, но среди них совершенно точно была «Дейли Телеграф». Я развернул ее и увидел следующее сообщение:

ТРАГЕДИЯ НА МАРТИНИКЕ — ИЗВЕРЖЕНИЕ ВУЛКАНА

Город сметен с лица земли! Огненная лавина! Около 40 000 жертв! Британский пароход в огне!

Одна из самых жутких в истории человечества трагедий разыгралась в некогда процветавшем городе Сент-Пьер, торговой столице французского острова Мартиника в Вест-Индии. В четверг, в 8 часов утра вулкан Монт-Пеле, безмолвствовавший целое столетие… и т. д.

Однако нет нужды повторять рассказ о самом трагическом в современную эпоху извержении вулкана.

В той же газете, по и другой колонке заголовок, набранный более мелким шрифтом, гласил:

ГОРА ВЗЛЕТАЕТ НА ВОЗДУХ.

А ниже сообщалось о том, что выбросы песка из кратера вулкана на Сент-Винсенте вынудили шхуну под названием «Океанический странник» покинуть остров; однако пристать к о. Сент-Люсия ей не удалось из-за неблагоприятных течений, направлявшихся в сторону, противоположную Сент-Пьеру. В этом абзаце были такие слова:

«Когда она отплыла примерно на милю, началось извержение вулкана Монт-Пеле».

Далее описывалось, как гора словно раскололась от подножия до вершины.

Не стоит и говорить о том, что вскоре корабли стали вывозить уцелевших жителей на соседние острова.

Теперь необходимо сделать одно замечание.

По предположениям, число погибших составляло не 4 тысячи, как я непрестанно твердил во сне, а 40 000. Я ошибся на одни ноль. Тем не менее, а спешке просматривал газету, я прочел приведенное там число как 4000; и впоследствии, рассказывая эту историю, я всегда говорил, что напечатано было именно 4 000. И только через 15 лет, когда я наконец снял копию с упомянутого выше абзаца, я узнал, что на самом деле сообщалось о 40 тысячах.

Вскоре мы получили очередную партию газет; там приводились уточненные данные о действительной численности погибших. Но подлинные цифры не имели ничего общего с теми цифрами, которые мне приснились и померещились в первом сообщении. Итак, мое чудесное «ясновидение» подвело меня в самой существенной детали!

Впрочем, даже промах доказывал нечто очень важное, ибо откуда у меня во сне могла полниться мысль о 4 тысячах? Очевидно, она должна была прийти мне на ум в результате чтения газетного абзаца, из чего вытекало чрезвычайно неприятное предположение о том, что весь эпизод — следствие так называемой идентификационной парамнезии и что никакого сна я не видел: просто по прочтении газетного сообщения мне почудилось, будто я ранее видел во сне все детали, приведенные в упомянутом абзаце».

Удивившись, но поняв одновременно, что его сны никоим образом не связаны с астральными перемещениями, прямым видением или посланиями чуждого разума, Данн с облегчением вздохнул. Все три перечисленные выше причины «откровения» он сразу посчитал бы началом безумия и по собственной воле отправился бы в ближайший сумасшедший дом.

Спустя пару лет, путешествуя по Австрии, он отметил еще один странный сон, который никак не шел из памяти. Ему снилось, будто бы он идет через поле, обнесенное высокой железной оградой, и вдруг слева от него появляется лошадь, которая, точно обезумев, начинает брыкаться и пробует перепрыгнуть ограду. Во сне Данн отмечает, что ограда слишком высока, а никаких лазеек в ней нет, однако лошадь каким-то чудом вырывается и начинает его преследовать. Дани бежит и вдруг видит перед собой деревянные ступени, уходящие вверх. Он бросается к ступеням… и просыпается.

Буквально на следующий день Джон с братом отправились на рыбалку. Они шли по реке, когда брат обернулся и предложил ему посмотреть на лошадь на другом берегу. Данн взглянул… и сразу узнал сцену из своего сна: «Схожесть основных деталей была абсолютной, но мелкие детали — совсем другими. Была огороженная тропинка между двумя полями. Была лошадь, по своему поведению напоминавшая лошадь из сновидения. Были деревянные ступени в конце тропинки (они вели к мостику через реку). Но ограда оказалась деревянной и низенькой — не более 4–5 футов в высоту, поля — самыми обыкновенными, небольшими, тогда как мне снились поля размером с парк; а животное вовсе не буйным чудовищем, а маленькой лошадкой, хотя ее поведение и внушало тревогу. Наконец, если представить, что я, как и во сне, иду по тропинке вниз к мосту, то лошадь оказывалась на поле справа от меня, а не слева. Едва я начал рассказывать брату свой сон, как осекся: лошадь стала вести себя настолько странно, что мне захотелось убедиться в том, что она не вырвется за ограду. Как и во сне, я критически осмотрел изгородь. Удовлетворенный осмотром, я произнес: «В любом случае эта лошадь не вырвется», — и снова принялся ловить рыбу. Однако возглас брата «Смотри!» прервал меня. Подняв взор, я увидел, что от судьбы не уйти. Как и во сне, животное каким-то необъяснимым образом вырвалось (вероятно, перепрыгнув через ограду) и, стуча копытами, неслось по тропинке вниз к деревянным ступеням.