Этнография - Андреев (А. Шевцов) А.. Страница 6

Мало того, что он меня «готовил» к такому разговору несколько суток, что значит, делал все, чтобы такие слова ударили побольней, так к тому же это все явно не имело ко мне никакого отношения. Я ощущал в себе немало недостатков, но только не этих.

Я сидел перед ним и держался в облике ученика, сколько хватало сил, изображая, что пытаюсь его понять. Сколько таких «учеников» с преданными китайскими глазами, точно у мастеров кунфу из монастырской школы, отсидело за эти годы передо мной самим. Отсидели и сбежали, так и не поняв, что же я в действительности хотел сказать. Все перекрытые одной задачей — вытерпеть все, дослушать до последнего слова, не отведя глаз. Ведь если ты дослушал до конца и так ничего и не понял, ты не виноват. Это школа плоха, а учитель бездарен…

Я даже, кажется, честно искал какие-то соответствия сказанному в своем мышлении. В этом состоянии все делаешь «честно», чтобы потом даже собственная совесть не могла к тебе придраться. Такое напряжение очень истощает силы. И я, наверное, знал, что так и будет. Откуда знал, не знаю, но такое знание, как остаться тупым и сохранить себя, во мне определенно жило. Оно словно предохранительный клапан — дает накопить внутреннее давление не более, чем до безвредного уровня. А потом переключает на сброс. Ты опорожняешь мозги и уходишь искать путей полегче.

Вот и в тот раз вдруг мозги мои словно схлопнулись, я истощился и понял, что не могу больше сдерживаться и изображать ученика. Все, что говорил этот сумасшедший дед, было настолько неточно, неверно, не то, он ТАК не рассмотрел и не понял меня, что стало ясно — учиться у него мне больше нечему. Обижать его мне не хотелось, все-таки он старался, но ведь одновременно он и пользовался мною, чтобы поиздеваться и почувствовать себя выше кого-то! Я не люблю быть мальчиком для битья или навозом для чьей-то почвы.

Подчеркнуто ровно, чтобы не обидеть, я поблагодарил Степаныча «за все, что он для меня сделал», сказал, что я благодарен, многому у него научился, но мне пора идти. И начал собираться. Точно так же благодарили меня впоследствии все, кто сбежал.

Он смотрел на меня, как-то странно улыбаясь, но я от усталости никак не мог понять, о чем говорит этот его взгляд, и уж совсем не замечал, что делаю именно то, что он про меня только что сказал! Я сбегал, выкидывая его из своей жизни навсегда, можно сказать, убивал его в моем мире.

Сейчас-то я вижу, какую боль он разбередил во мне, говоря про недооцененность и предательства, но тогда она даже намеком не присутствовала в моем самоосознавании. Это было для меня открытием — в нас живет и такая боль, которую мы запретили себе чувствовать и помнить. А вместе с ней мы вырезали часть себя и часть способности воспринимать мир, соответствующий этой боли. Вот так человечество и теряло Видение, за которым охотятся даже Боги мифов и без которого никакая Магия не возможна.

Такую боль очень трудно победить, потому что желание сбежать становится с ее приходом всецельным. Сколько людей, которых я не смог удержать, сбежало, именно разбередив ее!

Я помню, что состояние мое стало очень странным — видение сузилось, зрение словно стало «туннельным». Что-то гудело и шуршало в пространстве вокруг. Взгляд Степаныча начал меня пугать, и я избегал его. Я оделся и пошел к двери. Но двери там не было. Я подумал, что спутал в этом состоянии дом. И тут же понял, что это действительно так. Это в доме тети Шуры, бабушки, которая привела меня к Степанычу, дверь находилась в этом месте. И я тут же вспомнил, где дверь в этом доме, и направился туда. Но и там двери не было. Тут уж я без труда вспомнил, что в этом месте дверь была в моем собственном доме, который я купил у другой бабушки в моей родовой деревне. А у Степаныча дверь совсем в другом месте. Но и там я ее не обнаружил, но зато в памяти всплыл образ совсем случайного дома, я даже не помню, из какой местности…

Я не знаю, сколько времени я бродил по всем имевшимся у меня образам домов. Помню только, что возле последней двери я остановился, посмотрел на нее и не стал открывать. Что-то словно тонко сломалось в моей голове, и я сел рядом с дверью на корточки под стену и задумался. Не могу сказать, о чем я думал, помню только, что плакал и уснул, а когда проснулся, Степаныч с улыбкой сидел передо мной на табурете.

Было по-утреннему светло, а уйти я пытался ближе к вечеру. Мне ни на миг не показалось, что это все приснилось. Но утро вечера мудренее, и я знал, что никуда не ухожу, потому что мне нужна помощь Степаныча. Я попытался подняться, чтобы сказать ему об этом, и свалился на пол, вопя от боли в ногах. Я катался по полу, скрипя зубами, а Степаныч заходился от смеха и кричал мне что-то о том, что у него бы сил не хватило проспать ночь на корточках, он мне завидует — такой подвиг совершить, и что он уже давно ждет, когда я проснусь — специально не будил, чтобы пробуждение было порадостнее! Сейчас бы я ему, конечно, сказал правильные слова, которые полагается говорить русскому человеку в таких случаях хорошим друзьям. К сожалению, я в то время еще имел запрет на настоящий русский мат!

Степаныч, однако, довольно быстро убрал мои боли, куда-то понажимав и что-то еще поделав с моими ногами, дотащил меня до стола и стал кормить.

— Степаныч, — сказал я, как только меня отпустило, — давай поработаем с недооцененностью!

— Тебе пора домой, — ответил он.

Я засмеялся, считая, что это шутка, что после того, когда он таким образом не отпустил меня, мы просто обязаны с ним залезть в эту мою проблему. Но он набил меня пищей поплотнее и действительно отправил домой, сказав только на дорогу:

— Теперь справишься сам.

Глава 4. Степаныч. Толковин, или говорящие слюни

Далеко не многим из известных мне психологов понятно, чему соответствует в человеческом сознании мазыкское понятие «толковин». А его требуется рассмотреть в себе одним из первых, иначе самопознание останется для тебя закрытым.

Толковин — это переводчик, или же тот, кто толкует, то есть объясняет сказанное. С психологической точки зрения, толковин — это такое устройство мышления, которое обеспечивает нашу неуязвимость, когда мы говорим. Если говорить попросту, толковин следит, чтобы ты часом не ляпнул какой-нибудь глупости. Толковин — он очень толковый, поэтому он следит, чтобы ты не выглядел дураком, когда говоришь. Если обратиться к русской народной мифологии, к сказкам, то его можно назвать умным братом или умной женой, этакой Василисой Премудрой, которая успевает пихнуть в бок и своего простоватого мужа и твоего дурака и прошипеть: Молчи, дурак, не высовывайся! А то опять все испортишь!

Если уж продолжать разговор на языке сказки, то завести себе толкового толковина — это лучший способ не стать Царем и не достичь Большой мечты. Как вы помните, именно простодушие позволяет младшему брату достигать престола, а умные старшие братья так и остаются посредственностями. Хотя для жизни мелкой бытовой толковин — вешь очень удобная. Человека с хорошим толковином можно назвать Хитрилой. Вообще-то толковин делает человека маленьким, опущенным, потому что он не дает ему стать ни большим, ни просто самим собой. Ведь маленький человек всю жизнь занят лишь тем, как его оценивают другие. Иными словами, он вынужден всю свою силу потратить на службу общественному мнению.

Мне показал моего толковина Степаныч. В приезд примерно третий-четвертый. Он решил обучать меня Темной. То есть работе вслепую, а значит, открытию видения. Изрядно исполосовал мне спину розгой, но у меня ничего не получалось. Так мы промучались целый день. Вечером он сказал:

— Сегодня еще не Темная. Я тебя другому учил.

— Чему? — спросил я.

— Сегодня искренности, — ответил он и замолчал.

Я понял, что нужно задавать вопросы и стал спрашивать, что это значит и где тут искренность.

— А вот думай, — ответил он. — Ты не искренний. Нет искренности, нет видения. Ложись спать и думай. Сам думай. Завтра утром скажешь, что нашел. Учись прямо говорить, чего хочешь.