Ведьма. Эзотерическая книга, которая переворачивает представление о женщинах! - Коробенков Роман. Страница 28

– Волна… – Я отвел глаза и почувствовал, как кровь прилила к ушам.

– В следующий раз могу и обидеться, имей в виду! – В итоге Светлана спряталась за шкафной дверцей, шумно выбирая что-то в предметный мир сегодня, так как обрывки вчерашнего не поддавались идентификации.

– Прости… – Я не нашел ничего лучше, как ввернуть слово-код. – Опять же – некрасивость субъектов моего внешнего общения вчера дает понять исключительную жажду общения. И только…

– Потом в какой-то момент тебя действительно точно смыло, взгляд помутился, танцевать стал, как глухой. Я почти без сопротивления увезла тебя, – уже агрессивно орудуя расческой, лукаво выглянула моя спутница.

– А Хорхе? – Я поспешил ретироваться в ванную, чтобы привести себя в порядок и обдумать перспективу возможных последствий, будущих намеков, вопросов и ответов.

– Их с Ракель смыло еще раньше. Евгенио за нами приглядывал и потом отвез в отель.

– Какие были на Хорхе последние запонки? – спросил я уже в дверную щель ванной.

– Спиральки, – подумав чуть, отозвалась Светлана, изобразив бессмысленный взгляд и покрутив по кругу указательным пальцем.

Я прикрыл белую дверь, щелкнул замком, придирчиво оглядел припухшее лицо, взял станок для бритья, но потом отложил, поморщился от ударов тока в затылочной части головы и полез под живительные струи воды.

Я пытался вспомнить события прошлой ночи с того момента, как волна сорвалась и размазала меня о действительность. Но кроме мельтешения пустых картин, перемешанных с утренним сном, где отражались кусками «Hound club» и смутные фигуры без определенных лиц, припомнить ничего не смог.

Минут через пятнадцать с чистой головой и смытым чувством вины мне уже гораздо бодрее шлепалось по плитке номера. Зазвонил телефон, дрожащая рука подняла трубку и боязливое ухо услышало нарочито бодрый голос Хорхе:

– Это Хорхе… – Он простуженно шмыгал носом. – Как здоровье?

– Прислушиваюсь к себе, – ответил я, отметив обеденное время на часах в номере.

– Вы готовы? Давно проснулись? – Из мира вокруг испанца доносились многочисленные голоса.

– Светлана в ванной, я только собрался… – На задворках сознания проступил голод.

– Прекрасно! – констатировал Хорхе. – Я в лобби. Приходи в бар, пусть она соберется спокойно.

Идея была настолько прекрасной, что ровно через минуту я был внизу, нашел испанца греющимся на солнышке за круглым белым столиком на тротуаре. Он облачился в вытертые добела джинсы и белую рубашку, рукава были закатаны, а верхняя пуговица еще имела пристанище. Мы поздоровались за руку. Я грузно сел на стул рядом.

– Как вы продолжили? – спросил Хорхе.

Я пожал плечами и произнес:

– Отлично.

– Консуэлла ночью впала в редкую даже для нее бесноватость, – грустно доложил он. – Ее безумие заразно, особенно если ты не спал и явился под покровом ночи и пьянства. Тогда все, о чем она кричит, ты тоже начинаешь видеть. Сегодня я не с вами, одним словом… Хотя порой мне кажется, что это женский театр в отместку за мои загулы. Опять же – он чертовски реалистичен! – Испанец вздохнул, внутренний мир его был явно не под стать внешнему сейчас. – Пришлось обшить комнату Андреа специальным материалом, чтобы он мог спокойно спать. Хорошо, что это нечасто. Своего рода проверка на настоящую любовь…

– А любовь – настоящая? – остро ткнул я его в висок, видный моему взгляду.

– На этот вопрос я ответил давно и неоднократно, – уверенно отозвался Хорхе, – себе и не только себе.

– Почему же тогда Ракель? – прищурился я, покачиваясь на кованом скелете винтажного стула.

– Такой я. Все – разные. Мне просто скучно, наверное. Через других женщин я понимаю, что люблю только Консуэллу. Но убедиться иным способом не могу. Я несчастлив, ведя банальную семейную жизнь. – Ответов было много зараз. Похоже, Хорхе не раз пытался объяснить себе заявленный нюанс и не всегда делал это одинаково.

Я промолчал.

– Пока я усмирял мою любовь, разволновался и до утра почти не мог уснуть, – с болезненным взглядом поведал Хорхе. – А когда уснул, мне приснился страшный сон. Даже не страшный, скорее неприятный. Я видел людей, накрытых стаканом. Они не выглядели счастливыми. И не могли оттуда выбраться – никак.

– А я – людей, запертых в кристаллах, – изумленно вытаращился я на испанца. – Этой же ночью. Во сне я пытался положить в кофе сахар, потом увидел, что в каждом его кристалле заперта тьма народная. И происходило все в чудесном и демоническом одновременно «Hound club».

– То же самое со стаканом. Я не сразу понял, что это огромный стакан, а в нем куча народу. – Хорхе приспустил очки, мы подержались глазами. – Я пытался разглядеть их лица – и не мог. Страшнее всего найти себя там, за стеклом, разглядеть свое лицо. – Он сглотнул. – Не помню – нашел я его там или нет… А если бы нашел? Как бы я помог себе выбраться? Стакан большой, очень большой…

– Или в сахаре… – задумавшись о своем, отозвался я. – Тоже не помню. Но выбираться надо здесь, иногда это проще. Хотя во сне возможно все, надо только во сне же поверить в это и сделать. Это сложнее всего.

– Две сангрии, – подал знак испанец мелькнувшему рядом официанту. – Лучше кувшин. Красную, конечно. И меню, пожалуйста. Мне кажется, если реально там, реально тут, и наоборот… Сообщающиеся сосуды сознания и подсознания.

– Да, непросто понять, что тебе нужно, – попытался я поддержать Хорхе, сменив тему и уже начав скучать по его обычной зубастой улыбке.

– Понять, что тебе нужно, можно, лишь продравшись сквозь ворох того, что не нужно, – изрек испанец, спрятавшись в очки. – Часто на это уходят годы, здоровье и целые люди. – Словно прочтя мои мысли, испанец улыбнулся мне, но вкупе с последними словами улыбка больше напоминала зловещую гримасу. Затылок опять пискнул, предвещая недоброе.

Припомнились сегодняшние густые волосы Светланы, дверца шкафа, ванная комната, очки Хорхе, одежда в принципе, рассказ Чехова «Человек в футляре», и я подумал, что люди бесконечно куда-то или во что-то прячутся.

– Консуэлла красивее Ракель, на мой взгляд. Прости, если не мое дело, – осекся я, потягиваясь на стуле, облитом солнцем.

– Красота красоте рознь. Иногда не сразу заметишь, какая красота была рядом. Она вообще странная – красота, может быть, где угодно, – расплывчато отозвался испанец. – И в ком угодно. Я много знал и видел странной красоты. Незаметной вначале и вездесущей в конце. И наоборот.

Подле нас материализовался призрачный официант средних лет, он был так бледен и подошел так незаметно, что, обнаружив его, мы одновременно вздрогнули и не смогли ответить на вопрос – давно ли он тут стоит. Черный фартук его был повязан наоборот, утомленные глаза слезились, подрагивающие руки выгрузили на стол картонные карты меню. Он открыл рот, видимо здороваясь, слов мы не услышали.

– Так лучше, когда кому-то хуже, чем тебе, – проводил официанта длинным взглядом Хорхе.

Мы помолчали, смакуя названия на куске картона, пытаясь наполнять их смыслом и воображая наличие на столе. Под молчание принесли кровавую сангрию, ее цветное пятно вселило надежду и даже робкую радость. Неуверенно мы заказали мясо, а хотелось выбрать что-нибудь другое. Несусвете попросили рыбу. Скоропалительно разлив, оросили глотки поспешными глотками сладкого вина.

– Жизнь налаживается, – изрек я, выпив быстро один бокал и еще быстрее налив второй.

Сангрия была ледяной, лед нежно постукивал по стеклянным бортам, а фруктовая цветная жижица плавно ползала по прозрачному дну. Я заметил, что роскошно тепло, солнце перестало быть назойливым, захотелось весело болтать о пустяках.

– Я думал, испанцы пьют кофе по утрам. Вообще европейцы.

– Это больше итальянцы, – благодушно улыбнулся мне Хорхе. Он выпрямился на стуле, казалось, в нем ожил и натянулся позвоночник. – И французы. Испанцы тоже, если надо на работу. Мне на работу только послезавтра, посему пока – сангрия мой утренний напиток. Вот Консуэлла пьет кофе всегда. Ракель по утрам и в обед после еды…