Если очень долго падать, можно выбраться наверх - Фаринья Ричард. Страница 4

Я невидим, часто думает он. Я — Исключение. Мне дарован Иммунитет, ибо я не теряю хладнокровия. Полярность выбрана произвольно, я не ионизирован и не обладаю валентностью. Называйте меня инертным и бесцветным, но Берегитесь: я Тень, я волен покрыть собою человеческое сознание. Кто догадается, какое зло таится в сердце человека? Я Дракула, смотри мне в глаза.

Оторвавшись от горохово-зеленой стены городской автобусной станции, он волочит ноги по улице с безжизненным названием авеню Академа; он плотно закутан в парку (одеяло Лайнуса, тепло лесов, портативное чрево), а рюкзак набит тем, что необходимо ему в этой жизни: кодограф Капитана Полночь, сто шестьдесят девять серебряных долларов, календарь нынешнего 1958 года, восемь пузырьков парегорика, целлофановый мешочек с экзотическими семенами, пакет листьев виноградной лозы в специальном хумидоре, банка феты, обрезки проволочных вешалок, заменяющих шампуры для шашлыков, рубашка от бойскаутской формы, две палочки корицы, крышка от сельдерейного тоника доктора Брауна, смена белья с этикеткой «Ткацкие плоды», выкопанная на распродаже в «Блуминдейле», запасная пара вельветовых штанов, бейсбольная кепка 1920-х годов, губная гармошка «Хенер»-фа, шесть кусков вяленой оленины и произвольное количество свежеотрезанных и засоленных заячьих лапок.

Пролистывая около автостанции пачку нераспроданных афинских «Глобусов», он наткнулся на объявление: в доме номер 109 сдается на время весеннего семестра квартира. Теперь он кружил перед этим домом, пыхтя после подъема, прицениваясь, вычерчивая пути к возможному отступлению, пересчитывая окна и двери. Кирпичный дом в деревянном каркасе, американская готика, свежая краска, белая отделка, швейцарские резные наличники на окнах. Легкий пасторальный налет, так славно проснуться майским утром в обжигающем похмелье и, запрокинув голову, вдыхать аромат незабудок.

Он неуверенно постучал и был встречен девушкой, тоньше которой никогда раньше не видел. Махровый халат с воротником из кошачьего пуха, длинные каштановые хвосты перетянуты желтыми аптечными резинками, бровей нет.

— Вы пришли насчет квартиры?

Английский акцент. Убийца кипрских крестьян; врожденная антагонистка, будь осторожен. Соври:

— Меня зовут Иан Эвергуд, мисс, вы абсолютно правы. Позволите взглянуть?

— Здесь беспорядок — мы как раз переезжаем в квартиру над Студенческой Прачечной. Вы знаете, где это?

Боже мой, высокие каблуки с халатом, под ним что-нибудь есть? Будь благоразумен.

— Не уверен — я больше года отсутствовал, а здесь все время что-то меняют. Роскошная квартира.

— Да, неплохая.

Чертовски умно. Именно квартира, а не хата. Она меня разглядывает.

— Я немного охотник. Был в Адирондаках. Придется вам простить меня за такой вид.

— Охотились? На животных?

— Некоторым образом.

— Как это ужасно. Убивать несчастных маленьких существ, которые не могут дать сдачи.

— Вообще-то, это был волк. Медведь-шатун.

— Правда? Медведь? Проходите уж, какой смысл стоять в коридоре.

— Четвертовал троих детей, пока я до него не добрался. Ужас, ужас. Выстрел, однако, получился превосходный.

— Вы англичанин?

— Грек.

— А-а.

Зря, можно было сказать что угодно. Попробуем еще раз.

— С примесью крови Маунтбаттенов. Мебель здесь останется?

— Вот эти два плетеных кресла — их, — она кивнула в сторону запертой створчатой двери в соседнюю квартиру. — Третье мое, и это парусиновое тоже. Могу продать, если вам действительно нужно, они не очень удобные; по крайней мере, сидеть неудобно.

А что удобно? Кожа у нее над глазами изгибается, как настоящие брови. Почему бы не попробовать. На кухне что-то булькает, может, пожрать на халяву?

— Мне бы все равно пригодились. А у вас там не чайник кипит? Я просто заглянул посмотреть…

— Да, конечно. Смотрите как следует, вы первый. — Ушла в кухню, боже, она еще и в чулках. — Вам со сливками или с сахаром?

— И с тем, и с другим. — Спальни нет — просто часть комнаты в дальнем углу отгорожена бамбуковыми шторами, не очень хорошо. Но все остальное вполне прилично: абажуры из рисовой бумаги, белые стены, индейский ковер, широкий диван, камин. Посмотрим, что в кухне.

— Меня зовут Памела, — сказала девушка, наливая через деревянное ситечко чай в кружки без ручек. Халат слегка приоткрылся у шеи, кошачий пух отогнулся, светлые волоски на груди, от которых — острый спазм желания.

— Вы на каком факультете? — В промежутке между двумя чашками.

— Астрономия, — соврал он. — Теории происхождения, разбегающиеся галактики, квантовая механика, и все такое. А вы?

— Архитектура.

— Как получилось, что вы не в общежитии? — Есть надежда.

— Я на пятом курсе. Кухня вам нравится? Холодильник громадный, и хозяин дает столовое серебро. Ваша фамилия действительно Эвергуд?

— Взял фамилию матери, когда отец ушел к бенедиктинцам.

— А. Я просто из любопытства.

— Ничего. Теперь шлет мне бренди и монастырский хлеб. Чай потрясающий. Памела — а дальше?

— Уотсон-Мэй. Вы действительно застрелили медведя-шатуна? Это же, наверное, очень опасно?

А то. У тебя мороз по ляжкам от одной только мысли. Жаль, еще рано, никогда не удавались дневные спектакли. Хорошо, что парка длинная, а то бы заметила. Не люблю тощих, но эти каблуки и волосы. Нажмем немного:

— Не обязательно. Все зависит от человека и от первого выстрела. — Хо-хо.

— Да, конечно.

— Нужно или сразу бить наповал, или обходить и стрелять в сердце. Но это тяжело вспоминать. У вас нет ничего покрепче?

— А не рано?

— Сегодня можно.

— Где-то должен быть джин и, кажется, осталось немного скотча.

— А «Метаксу» вы не держите?

— Что?

— Скотч будет в самый раз; его можно прямо в чай. Попробуйте, хорошо успокаивает нервы, как я всегда говорю, ха-ха.

Она налила скотч и, чуть разведя ноги, села в парусиновое кресло. Халат задрался выше коленных чашечек, чахоточная рука вцепилась в воротник у самой шеи. Гноссос решил, что ему срочно нужен «Пэлл-Мэлл» с парегориком — отфильтровать боль, чтоб не лезла в мозги. Скотч помогал, но мало.

— Так вам понравилась квартира?

— Сколько за нее нужно платить? — Вопрос и глоток.

— Семьдесят долларов; если с кем-то разделите пополам, то, соответственно, тридцать пять.

— Конечно. А свет-вода?

— Все, кроме телефона — я могу его оставить, если вы вернете мне задаток.

Не вопрос.

— Кто там живет? — кивок, — за дверью?

— Раджаматту. Джорж и Ирма. Они из Бенареса, кажется, но очень милые люди. Целыми днями пьют джин с тоником, и еще гранатовый сироп, никого не беспокоят.

Есть какая-то связь?

— Чем они занимаются? В школе, я имею в виду.

— Джордж, кажется, учится на администратора отеля. Теория обслуживания, бакалавр по барам, в таком духе.

Радушный прием в пенджабском «Хилтоне». Паппадопулис вылил себе в чашку все, что оставалось в бутылке.

— Пожалуй, я сюда перееду, старушка. Нужно разговаривать с агентом?

— Нет, будешь платить мне. Хозяин живет за городом.

А мышам раздолье?

Раздался робкий стук в дверь. Памела крикнула:

— Минуточку, — поставила чашку, плотнее запахнула воротник из кошачьего пуха. Полиция? Разъяренный папаша? Знакомый голос ничуть не изменился.

— …объявление в газете; вот и подумал, нельзя ли взглянуть…

— Мне очень жаль, но здесь мистер Эвергуд, он, видимо, ее снимет.

— Уж не Фицгор ли это? — В дверь просунулись морковно-рыжие патлы и веснушчатый нос, от неожиданности побелевший.

— Господи Иисусе.

— Заходи, старик.

— Но ты же сдох! Замерз на каком-то севере. Есть бог на свете, Папс.

— Я воскрес, только и всего. И выбирай слова. Папс — это кастрированный папуас.

— Мне плохо.

— Пэм, можно налить этой дохлой редиске чуть-чуть джина из той бутылки? Располагайся, чучело, в моей новой хате, отдыхай. — Он встал, потряс вялую руку, похлопал низкорослого приятеля по плечам и подтолкнул к плетеному креслу, куда тот и провалился со слабой улыбкой.