Бегство в Опар - Фармер Филип Хосе. Страница 9

Теперь Хэдон отчетливо видел, что линия следов вела назад к неясному силуэту под купой деревьев на юго-восточном углу озера. Там, должно быть, расположены здания и док, используемые рыбаками, которые снабжали храм своим уловом. Солдаты обнаружили лодки и теперь пустились в погоню за ним.

А может, они лишь подозревают, что он беглец, а главная их цель схватить Авинет? Стали бы они вторгаться на остров, если бы не заметили его, Хэдона?

У этого воинства должны быть серьезные побуждения. Ни один человек не отважился нарушить табу и ступить на эту землю, если его не толкает безотчетный страх или непреодолимое желание получить вознаграждение. В данный момент солдатами движет и то и другое.

Минрут не признает никаких преград, не примет никаких объяснений. Он казнит каждого, кто станет ссылаться на религиозную неприкосновенность этой земли (конечно же, после соответствующих пыток). За поимку дочери он назначил огромную сумму. Перед силой этих побуждений солдатам уже было не до страха.

А Хэдону еще трудно верилось, что кто-то так свободно способен попирать священность острова и храма.

Однако… солдаты приближались.

Собственно говоря, что еще хуже — его заметили, когда он нашел лодку и отплыл. А эти баркасы — по десять гребцов в каждом — догонят его, пока он не одолеет и половины оставшегося расстояния.

Скрежеща зубами в бессильном разочаровании, Хэдон направился под сень дерева, росшего у самой воды. Он сел, стараясь не касаться берега.

Еще не все потеряно — пока.

Лодки устремились в док, проплывая футах в тридцати от него. Хэдон разглядел: в каждой лодке одиннадцать человек — десять гребцов и офицер у руля. Луна скользила по напряженным лицам. Физической усталостью лишь наполовину объяснялось это выражение лиц; страх, Хэдон не сомневался, составлял вторую половину. Король Минрут объявил Ресу верховным божеством, а Кхо — его подчиненной. Но люди Минрута с детства привыкли почитать (Кхо как Созидательницу и Наполнительницу всего). То, что этот остров не посвящен ей, не меняло дела. Карнет была Ее дочерью. Кроме того, они готовились к нападению во имя Ресу, а значит, ополчились на Нее.

Хэдон задавал себе вопрос, действительно ли этим людям приказали сесть в лодку или они добровольцы? Одно дело преследовать жрицу, другое — применить насилие. Если командир мудр, он, вероятно, вызвал добровольцев. Всегда найдутся люди, для которых алчность выше религии, и такие, в которых живут тайные сомнения относительно реального существования божественных созданий.

Хэдон следил, как солдаты поднимали весла — лодки мягко касались суши. Люди вылезали и втаскивали судна на берег.

Командир — высокий мужчина, на шлеме которого красовались три пера попугая, — подошел к дереву, росшему наверху каменной лестницы. Он присел у дерева, наблюдая из-за него за происходившим.

Хэдон тоже смотрел — не в состоянии справиться с любопытством. Глаза его полезли на лоб. Толпа обнаженных женщин извивалась, танцевала, подпрыгивала перед кострами. Женщины — от двенадцати лет до увядшей старухи, старой карги лет восьмидесяти. На искаженных лицах свирепое исступление; темная слюна стекала по подбородкам на груди. Волосы развевались в разные стороны. Тела блестели от пота. Женщины совершали безумные жесты руками, царапая себя, кружились, скакали, раскачиваясь назад и вперед.

Музыкантши тоже были голые, и у них черная слюна свисала со рта, липла к грудям. Одна играла на арфе из черепахового панциря с семью струнами из козлиных кишок; трое дули в медные трубы; шесть женщин били в барабаны; девять вращали над головами трещотки.

Ветер разносил едкий запах, который, очевидно, исходил от их жвачки. Говорили, что это лавровый лист, иные утверждали, что — плющ, третьи — что-то еще, другое. Ни один мужчина не ведал этого: они лишь строили домыслы в сдержанных беседах, при которых не присутствовали женщины.

Что бы это ни было — цель состояла в том, чтобы привести женщин в безумное неистовство, заставить увидеть саму Карнет. Еще говорили, что это безумие наделяло женщин способностью обнаруживать шпионящих мужчин.

В тридцати футах от самого большого — центрального костра стояла клетка из прочных деревянных реек. В ней, сжавшись от страха, сидел самец-леопард. “Наверное, жертвенное животное”, — подумал Хэдон. В давние времена, более пятисот лет назад, в клетке в подобном случае сидел бы мужчина, запертый там до тех пор, пока не наступал его час, и идолопоклонницы не разрывали его на части ногтями и зубами.

Сказывают, что кое-где в отдаленных местах мужчины еще и сейчас оказываются жертвами подобных ритуалов.

Хотя подобная практика запрещалась, очень мало кто понес наказание за нарушение закона. Полицейским-мужчинам не дозволялось вторгаться в места совершения подобных предполагаемых преступлений, а при расследованиях к жрицам обычно проявлялось снисхождение.

Кроме как для ночных жертвоприношений, никаких животных-самцов на подобных островах не было. Но сегодня вечером на остров доставили зверя-самца, которого ждал печальный конец — быть разорванным на куски. Леопард наверняка убьет и поранит нескольких женщин, но они будут бесстрашны, ничуть не заботясь в своем исступлении о том, что с ними может случиться.

Ритуал, очевидно, прервут. Пожалуй, жаль. Уж поскольку он повинен в лицезрении этого действа, Хэдону интересно было бы посмотреть, как поведет себя леопард. Со сколькими женщинами расправится?

Солдаты с минуту на минуту рассредоточатся, чтобы по сигналу командира наброситься на женщин. Но офицер, видать, замыслил что-то иное. Он наблюдал за буйным ритуалом, чего-то выжидая.

До Хэдона внезапно дошло! Конечно! Авинет нет среди беснующихся! Зачем же тогда нападать?

Где же она? Может, где-то в диких лесах или скрывается в рыбацкой деревне? Все еще в долине позади западной гряды гор? Пробирается вместе с другими по западным горам, хотя последнее — вряд ли.

Беглецы оставили бы следы, и солдаты бросились бы в преследование.

Офицер вышел из-под кроны дерева и теперь возвращался к берегу.

Хэдон опять уставился на костры.

Вот почему офицер поспешил к озеру — перед центральным костром стояла Авинет. Ее пронзительный крик перекрывал и музыку и голоса других женщин.

Среднего роста, красивого сложения женщина — она неистовствовала. Длинные угольно-черные волосы развевались. Лицо поражающе дерзкое, большие серые глаза издалека казались черными. Кожа молочно-белая. Большие прекрасной формы груди с ярко-красными сосками. Густые лонные волосы окрашены в зеленый цвет — в честь Карнет. Пот покрывал тело; черная слюна на лице, на грудях, на бедрах. Руки в пятнах крови — значит она уже заранее принесла жертву в храме, где присутствовали лишь избранные жрицы. Жертвой мог быть ворон, если верить рассказам, слышанным Хэдоном.

Позади Авинет — высшие жрицы острова: молодая жрица и женщина средних лет, усыпанная родинками, и старая седовласая, морщинистая, с грудями, свисавшими почти до пупа. Рот измазан в крови — по всей вероятности, старуха присосалась к горлу обезглавленной птицы. Так и есть! В руке она держала воронью голову.

Стихла музыка, замерли голоса — все повернулись к Авинет. Она продолжала петь свою пронзительную песню, но Хэдон, хоть и различал отдельные слоги, но не понимал ни слова. Она, должно быть, использовала тайный ритуальный язык, на котором, как сказал его друг Хинокли, говорили, когда герой Гахете высадился на одном из необитаемых в то время островов Кхокарсы.

Оставаясь в тени деревьев, Хэдон ближе подобрался к солдатам, неслышно подплыв по воде, загребая ладонями пригоршни грязи и водорослей. Он остановился футах в сорока от ближайшего копьеносца.

— Стройтесь в ряды по шесть человек — и бегом, — говорил командир. — Когда мы схватим Авинет, ты, Тахеса, и твоя группа обыщите храм в поисках ребенка. Я не думаю, что он там. Не принято, насколько я знаю, допускать сюда маленьких девочек. Но ребенка могли запереть в комнате, чтобы девочка не видела обрядов. Женщины наверняка набросятся на вас — будьте готовы защищаться.