Церковь в истории. Статьи по истории Церкви - Мейендорф Иоанн Феофилович. Страница 26

Другая позиция, также сложившаяся в кругу византийских полемистов того времени, заключается в простом отрицании первенства Петра среди апостолов и утверждении, что власть, данная ему Иисусом, также была дана и другим апостолам (см.: Ин. 20:23; Мф. 18:18). Эта позиция, экзегетически довольно слабая и противоречащая существующему признанию личного служения Петра, неизвестная и святоотеческой традиции, будет, несомненно, вспоминаться и позже (впрочем, как и в нынешние времена). Она появляется в отчетах, которые Ансельм Хавельбергский, посол германского императора Лотаря II, отсылал в 1136 г. после дебатов с греческими богословами [182].

Третий, более широкий взгляд на проблему, предвосхищающий то, что будет развито в процессе экклезиологических споров, появляется в тексте «Диалога» императора Мануила I с римскими кардиналами, состоявшегося в 1166–1169 гг. [183] В аргументах, приписываемых лично Мануилу, позиция греческой стороны состоит в признании личной роли Петра среди апостолов, но в отрицании его преемства в одном только Риме. Действительно, служение всех апостолов – и, само собой разумеется, Петра – было служением вселенским: миссия Петра не была ограничена географическим местоположением (как в случае с епископами или первоиерархами более поздних времен). Мы знаем о его деятельности в Антиохии, так же как и в Иерусалиме, но церкви этих городов не претендуют на первенство. Первенства и Рима, и Константинополя – имперского, а не божественного установления, они обусловлены лишь исповеданием истинной веры: это условие было нарушено «ветхим Римом» добавлением Filioque в Символ веры.

Сразу же после захвата Константинополя латинянами (1204), в годы, когда Рим впервые решил поставить епископов в восточные епархии, и в частности, в Константинополь, реакция византийцев ужесточилась. К предпринятым Иннокентием III назначениям епископов они отнеслись как к реальному вызову со стороны римской экклезиологии. Греки больше не могли верить, что претензии «ветхого Рима» действительно не изменят древнюю каноническую процедуру епископского избрания или что римская централизация не будет распространена за пределы Запада.

Историками неоднократно описаны гибельные последствия Kрестовых походов для отношений между христианами Востока и Запада. После захвата Константинополя крестоносцами в 1204 г. взаимные обвинения перешли в настоящий взрыв ненависти. Как известно, Иннокентий III начал с формального протеста против насилия крестоносцев, но потом решил извлечь выгоду из создавшейся ситуации и действовать так, как действовали его предшественники на других восточных территориях, отвоеванных у мусульман. Он назначил в Константинополь латинского патриарха. Эта акция была воспринята всем христианским Востоком не только как религиозная санкция на завоевание, но и как своего рода богословское оправдание агрессии. Избрание латинского императора в Византии еще могло бы интерпретироваться как продиктованное законами войны, но по какому праву или обычаю патриарх Запада назначил своего собственного кандидата венецианца Фому Морозини на кафедру свт. Иоанна Златоуста?

Во всех антилатинских документах того времени мы находим упоминания об этом т. н. праве папы, – праве, о котором понятия не имела Восточная Церковь. Таким образом, это действие Иннокентия III стало началом полемики против первенства Рима. Внезапно Восток в полной мере осознал, каким путем пошло развитие западной экклезиологии, которое уже слишком поздно было пытаться остановить.

Несколько кратких документов, непосредственно касающихся назначения Фомы Морозини, позволяют увидеть потрясение, пережитое на Востоке:

1) два письма к Иннокентию III, написанные между 1198 и 1200 гг. законным патриархом Константинопольским Иоанном Каматиром (1198–1206) [184];

2) трактат, иногда ошибочно приписываемый свт. Фотию и озаглавленный «Против тех, кто называет Рим первым престолом» [185];

3) два сочинения ученого диакона Николая Месарита, очень близкие по содержанию к псевдо-Фотиеву трактату: первое в форме диалога с Морозини (диалог действительно состоялся в Константинополе 30 августа 1206 г.) [186], второе – памфлет, написанный Месаритом уже в бытность его архиепископом Эфесским [187];

4) письмо патриарха Константинопольского, чье имя неизвестно, патриарху Иерусалима [188];

5) статья анонимного греческого автора «О том, как усилился против нас Латинянин», отвергающая назначение Морозини с особым неистовством [189].

Аргументация этих протестов не всегда хорошо продумана, например, некоторые из них (Месарит, псевдо-Фотий и автор анонимного памфлета) пытаются – впервые – противопоставить апостоличность Константинополя, предположительно восходящую к апостолу Андрею, апостоличности Рима. Ф. Дворник доказал весьма позднее происхождение легенды, на которой основывается эта концепция, но в любом случае аргумент был совершенно не важен для византийцев, поскольку суть их действительно сильной и православной позиции заключалась в ином понимании самой апостоличности [190].

Все документы приводят доводы, касающиеся первенства апостола Петра среди Двенадцати и связанные с проблемой его преемства. Письма [неизвестного] патриарха особенно настаивают на первом пункте. Автор анонимного памфлета, напротив, полностью отвергает первенство Петра, как поступали и оппоненты Ансельма Хавельбергского. Что касается Николая Месарита, то он, хотя и использует как вспомогательный аргумент легенду об апостоле Андрее, все же справедливо основывает свой главный довод на том, что православная позиция состоит не в отрицании первенства, но в отличном от латинян понимании преемства Петра.

Все, за исключением автора анонимного памфлета, называют Петра «первым апостолом», «корифеем» и «камнем». Но Иоанн Каматир старается умерить размах этих определений, противопоставляя им другие тексты Нового Завета; Церковь созиждена не только на одном Петре, но и «на апостолах и пророках» (ср.: Еф. 2:20); если Петр «первый» и «корифей», то Павел – избранный сосуд (Деян. 9:15), а Иаков занимает первое место в собрании Иерусалима. Неизвестный патриарх Константинопольский в письме патриарху Иерусалимскому идет еще дальше в попытке умалить роль Петра: «Телу невозможно лишиться головы, – пишет он, – и Церкви невозможно быть телом без головы». Но ее Глава – Христос. «Глава, по-новому вводимая латинянами, не только излишняя, но вносит беспорядок в тело и опасна для него» [191]. Римляне, следовательно, больны той же болезнью, от которой страдала Церковь коринфян, когда Павел писал им, что ни Кифа, ни Павел, ни Аполлос – но Сам Христос есть Глава [ср.: 1 Кор. 3:21–23].

Эти аргументы против первенства Петра, часто выдаваемые последующими православными полемистами за свои собственные, не достаточны, однако, для непризнания роли апостола Петра. Следовательно, для нас важнее другие, экклезиологически более внятные места патриарших писем.

Прежде всего, нам необходимо обратить внимание на существенное различие, которое проводится между служением апостольским и епископским; служение Петра, как и других апостолов, – свидетельствовать всему миру, в то время как епископское служение ограничено одной Поместной Церковью. Мы уже встречали это разграничение у блж. Феофилакта Болгарского и в «Диалоге» Мануила I Комнина. Согласно Иоанну Каматиру, Петр – «вселенский учитель». Хотя, добавляет он, Апостольский собор в Иерусалиме поставил Петра апостолом обрезанных, это не географическое ограничение, и не должно, следовательно, отождествлять служение Петра со служением епископа Рима или связывать его с одним лишь Римом [192]. Анонимный автор антилатинского памфлета также настаивает, что апостольское служение никогда не ограничивалось каким-либо определенным местом [193]. Эта мысль еще яснее выражена в письме патриарху Иерусалимскому: