Смех сфинкса. Танец обсидиановой бабочки - Мусатова Лиана. Страница 12

– Правда, необыкновенные цветы? Они созданы для наслаждения, для того, чтобы их срывали. Не хочешь ли и ты сорвать цветок себе на память?

Тут Лис вспомнила бабушкин рассказ и, убоявшись грехопадения, сказала:

– Нет. Не хочу, – и поспешила прочь от Дерева. За то, что она отказала Принцу, звезды начали ее жалить своими острыми ледяными лучами, словно иголками. Ей было больно и обидно. За что ее возненавидели? Ведь она не захотела совершить грех, ничего не сделала предосудительного? Пытаясь увернуться от иголок, она опять приблизилась к Дереву. Они умышленно ее подталкивали к нему, к грехопадению. Принц надменно улыбался:

– Если ты не сорвешь цветок сейчас, то никогда не познаешь радости мужской любви.

– Если я сорву цветок, погибнет Дерево и больше никто и никогда не сможет любоваться красотой его цветов.

– У него столько цветов! И один сорванный цветок не нанесет ему вреда. Прикоснись пальцами к лепесткам, почувствуй, какие они бархатистые.

Лис невольно протянула руку и уже хотела прикоснуться, как вдруг резко отпрянула в сторону, прямо на острые лучи. Что-то внутри её не позволило ей совершить этот грех, и она, истекающая кровью от безжалостных и жестоких уколов, летела прочь. Её мучила совесть: как могла она покушаться на такую красоту, как позволила своим мыслям течь в таком направлении, опуститься до такого святотатства. Вскоре ее окутал мягкий приятный туман, успокаивающий душу и очищающий тело. Исчезли капельки крови, затянулись раны от уколов, но в душе все еще оставалась обида и недоумение. Она пыталась забыть пережитое, наслаждаясь полетом, всем телом отдаваясь пушистому туману и мягкой черноте ночи. Когда совсем успокоилась, паря в поднебесье, то поднимаясь ввысь, то опускаясь с головокружительной быстротой, услышала голос: «Ты прошла испытание и назначаешься Правительницей Тамоанчана, но тебе предстоит еще долгий путь Восхождения.

И вдруг ночное небо озарилось ярким сиянием, а его края заискрились разноцветными всполохами. Прямо из самого сияния, откуда-то изнутри вылетел змей. Он летел прямо на Лис, но был еще далеко, и она могла рассмотреть его необыкновенной красоты крылья. Они переливались всеми цветами и оттенками, словно были усыпаны драгоценными каменьями.

Облетев вокруг нее, он свился в клубочек, превратившись в сгусток света, потом развился и опять облетел вокруг нее, поднимаясь вверх по спирали и уносясь все выше и выше. Она даже пожалела, что он так быстро улетел и она не успела налюбоваться им. И тогда он так же по спирали стал медленно возвращаться к ней. Их глаза встретились. В глазах небожителя было столько мудрости, тепла и терпимости, что она прониклась к нему благоговением. Мудрость, переливаясь, проникала в Лис. Она остро ощутила, что именно этого ей и не хватало. Она была так благодарна Змею за его щедрость, что слезы выступили у нее на глазах и скатились на щеки. Он легким плавным взмахом хвоста смахнул ее слезинки, и они, превратившись в жемчужины, полетели на Землю, оставляя за собой светящийся след. Лис услышала голос:

– Эти жемчужины знаний вернутся к тебе, и ты их найдешь на земле спустя века. Но найдешь их не сразу и не вместе. Сначала одну, а потом вторую. Труден твой будет путь, но у тебя хватит сил. Я буду поддерживать тебя во всех твоих земных жизнях.

Вдруг эти жемчужинки, рассыпавшись на мириады мелких осколочков, моментально поднявшись вверх, улеглись на животе змея, превратившись в рисунки и иероглифы. Одно изображение отделялось от другого пальмовой рощей, как две цитаты абзацем. Лис смогла понять, что содержится в этих текстах, хотя они и были написаны на языке суйва. Когда она их усвоила, змей свернулся колечком, застыл и превратился в браслет. Она почувствовала прикосновение холодной змеиной кожи на своей руке и открыла глаза. Бабушка Чан надевала на руку ей обсидиановый браслет.

– Бабушка, я точно такой видела сейчас во сне! – поспешила ей сообщить Лис.

– А это он и есть.

– Но это же твой браслет, – возразила Лис.

– Теперь будет твой. Пришло время передать его тебе.

– На нем такое написано!

– Сейчас ты забудешь это, и вспомнишь, когда придет время. Пройдёт время, и ты сумеешь прочесть, что здесь написано. Я тебя обучила этому языку, когда ты спала. Это знание внутри тебя, и проявится вновь, когда придёт время.

Лис рассматривала изумительной зелени обсидиановый браслет, инкрустированный мельчайшими кусочками разноцветных камней, имитирующих рисунок змеиной кожи и фантастические крылья, сложенные по бокам.

– Бабушка Чан, он точно такой, каким я его видела во сне.

– Сон – это тоже наша жизнь, только вторая.

– Значит, Змей может ожить. Он такой был добрый и красивый. Мне жалко, что он застыл.

Лис, глядя на браслет, сравнивала обсидианового Змея с тем живым, который парил в небе.

– Он и есть живой, всегда живой. Змей – связь человека с небом, с Высшими силами, с Богом, а она всегда живая. Где бы ты ни увидела знак Змея, знай, что он означает Божественное, Высшее видение. Змей у майя самый уважаемый знак. Под ним рождаются самые сильные шаманы и духовидцы. Он наделяет их пророческим даром, умением читать чужие мысли и многим другим. Я родилась в День Змея, и ты родилась в такой день. Тебе многое дано. У тебя особая судьба. Трудная. Никогда не ропщи. Помни: все от Бога.

Лия проснулась, но глаза не открывала, пытаясь подольше сохранить то чудесное видение и ощущение волшебства, а в голове звучали слова бабушки Чан: «Никогда не ропщи. Помни: все от Бога». И тут же вспомнились слова бабушки Ариши, которые она часто повторяла ей в детстве в этой жизни: «Помни: всё, что ни делается, всё – к лучшему». Лия впервые увидела себя во сне майянкой-девчонкой, хотя давно уже допускала, что когда-то жила в племени майя. Никогда до Египта ей не снились майя. В этих отрывках снов, как она понимала, которые относились к одной и той же жизни, её звали Лис.

Вспоминая свои сны из прошлых жизней и увязывая их с настоящей, на что-то она находила ответ, что-то объяснялось ей, что-то расшифровывалось более подробно, а на что-то были только намёки. Было и то, что просто ошеломляло её, вызывая новые вопросы. Многое, многое она еще не могла понять, увязать, принять. Не хватало ума, ограничивало земное мировоззрение. Почему живой Змей превратился в кусочек обсидиана, правда, очень красивый? Ясно, что то, что снится ей в эти египетские ночи, связано воедино в какой-то непонятный пока еще ей замысел, способствующий ее духовному восхождению. Но в этом было столько необъяснимого, что она не переставала удивляться.

Как могло случиться, что ужас одиночества, испытанный египетской девчонкой Тэрой в шестилетнем возрасте, проявился в этой жизни в ней, и именно когда ей было шесть лет?

Значит, то острое ощущение одиночества, которое она пережила много веков назад, осталось навсегда, затаившись в закоулках души, и выбралось на поверхность, пробираясь в сознание всякий раз, когда появлялись к тому предпосылки?! Она ничего не может сказать о других жизнях, она их не помнит, а в этой – страх одиночества посещал ее дважды. Один раз в детстве совсем беспричинно, и второй раз, когда она разошлась с мужем и ей казалось, что она лишилась опоры, лишилась того важного и главного, с чем должна была шествовать по жизни. Отныне она одинока. Она потеряла свою половинку, и мир отвернулся от нее. Он просто рухнул. Провалился в бездну. И она летела туда же вместе с ним. Всё то, что окружало её – его не было, потому что оно потеряло всякий смысл.