Психоэкология реальности. Русское бардо (СИ) - Бухтояров Александр Александрович. Страница 49

Драма полковника — драма всей нашей военнообязанной страны. А может, и всей нашей военнообязанной цивилизации. Введя массу уточнений в гомеостатическую модель цивилизации и тщательно просчитав варианты, Ю.М. Горский пришёл к неутешительному выводу. Политическая и управленческая реакция на Апокалипсис в странах начинается только тогда, когда вымирает одна четверть её населения. Тогда будет дана команда "думать". Но выполнить её будет некому и нечем.

В этом море ревности, женатой на амбиции, человек оказался ободранным, расчленённым на "индивидуумы", якобы независимые друг от друга. Нас сначала сделали идиотами, а затем стали ругать и тыкать пальцем за то, что мы идиоты.

Теперь же, вновь и вновь в нас кидают благие идеи о том, "как нам обустроить Россию", рассчитанные на идиота. И для закрепления идиотизма?

В этой ситуации надежды на хорошее "начальство" и "государственную поддержку" — не более чем опасная иллюзия. Нужно создавать утраченные нами механизмы самоидентификации человека, саморегуляции социума.

Из глубин народа идёт стон, обращенный к государству. Его содержание таково: не надо нам "помогать", и если в вас сохранился не разум, а только инстинкт — не мешайте!

Но государство ревниво следит за народом, чтобы он не поумнел и не отказался от опеки бессмертных бюрократов.

ТРЕНИНГ "4 СТЕПЕНИ ЕДИНСТВА"

Сядьте поудобнее и проверьте, не мешают ли вам детали одежды, обуви, украшений, прислушавшись к себе.

Утро. Туман. Ленивый монгольский телёнок жуёт сено. Со стожка, скользя по стеблям, беззвучно скатываются росинки.

Вот моё обыденное состояние сознания. Я скатываю его, как скатывают ковёр, и отставляю его в сторону.

Я ловлю момент совершенства в спокойствии. Моё спокойствие совершенно, как ещё тогда, во чреве, когда я и мир были одним и тем же.

То, что я читаю, мне не мешает. Эта способность существует как отдельная. После того, как ковёр моего обыденного сознания свёрнут, я почувствовал свободу в другом сознании. И сейчас творю его.

Фиксируюсь в состоянии. Слова, которые я читаю, — это нить Ариадны. Я сбрасываю их за собой, не запоминая. Главное — лабиринт, открывающий за каждым своим поворотом новый мир.

Пламя моих мыслей не колеблет ветер желаний. Мой мир свеж:, нов. Всё то, что в нём уже свершилось, для меня ещё только будет.

Я чувствую, как там и тут зарождается изначальное. Оно звучит. Это звук Предвечного. Это Предвечное Слово, сошедшее в Мир, ставшее Миром и сотворившее Мир. Это слово не спутать ни с чем. В нём — спокойное торжество Духа, в нём — ощущение высшего предела.

Где-то, уже ниже, слово похоже на гигантский водяной вал, гул которого ничему не угрожает, потому что ничего ещё нет. Вал врезается в невидимые преграды, искрится и дробится, взрывается грохотами вулканов, рёвом ветра, шелестом листьев, тишиной утра.

В этом мире есть только то, что названо. Что названо — всегда откликнется на своё имя. Что не названо — может назваться. Либо Богом, либо Человеком.

Электрон — писклявый и непоседливый. Он любит менять тон и периодически взвизгивать. По-иному звучит атом свинца. В нём тяжёлый серый бас, звучащий почти без вариаций.

Геном — уже целый оркестр, которым дирижирует Изначальное. В здоровом организме такт задаётся ровным, без сбоев, вращением хромосомной пары. Она — как флейта в руках музыканта. Флейта вращается, музыкант плавно ведёт вдоль неё руками, прикрывая и открывая клапаны. И из невидимого рождается видимое. Как спрятавшийся ребёнок появляется оно при звуке своего Божественного имени.

Слов особенно много в тишине. Она разнится друг от друга куда ярче, чем звук от звука. В старой украинской хатёнке под соломенной крышей тишина наполнена шёпотами и кряхтеньями давно почивших предков. В пустом полуночном зале Ла-Скалы она наполнена голосами людей, достигших совершенства в соотнесённости своего звучания с Предвечным.

Ни в чём нельзя так заблудиться, как в тишине. Мы растём из тишины и в тишину уходим. И наше слово соотнесено с тишиной. Оно вырастает из тишины, вбирая в себя крик чаек и звон ручьёв. И если оно не утрачивает своей соотнесённости со словом Предвечным, то постепенно становится словом Сотворяющим, истинным, правдивым.

Истинное слово рождается в четыре этапа. Первый — это "слово в Боге". Люди говорят отвратительно только потому, что не слышат "слова в Боге". На втором — услышанное "слово в Боге" становится "словом в голове". Оно обретает мысленное звучание. На третьем "слово в голове" окрашивается чувством, намерением, проходя через сердце, проговаривается сердцем. На четвёртом — материализуется в звуке и становится словом звучащим (написанным).

Слово есть подлинное чудо. Только ему дано пронизывать все миры и царства. Для того чтобы оно работало, совсем необязательно это слово озвучивать. Достаточно окрасить его намерением.

Перед моим мысленным взором цветок. Я говорю ему: расцвети — и он расцветает.

Передо мной чаша воды. Я говорю ей: исцели больного брата — и вода, трепеща, меняет свою структуру, делает её целебной. Никто не смеет возразить творцу сущего.

Но слово, так же как человек, склонно забывать о родителях. Как и человек, оно может быть унижено и оскорблено другим словом, затёрто в тексте. Оно может отрываться от своих корней и нести в себе качества разрушения.

Спасите слово — и вы спасёте Вселенную.

Я пью звучащую тишину. Я явственно чувствую, что там, в её таинственной глубине, произошло таинственное событие: моё слово обрело созвучие с Предвечным Словом. Оно обрело подлинную силу и подлинное звучание. Я чувствую это. И мне не надо иных доказательств. Как не надо доказательств существования кирпича тому, кто его держит в руках.

— Фрагмент обыденного в ИСС:

Утро в плавнях Ингулки. В полной тишине начинают прорезаться звуки. Издалека, с рассветной стороны. Сначала я чувствую их соотнесённость с Предвечным звуком, ибо они исторгаются самой Природой. Потом понимаю, что это гуси. И не просто гуси, а гусь с гусыней ведут семейный разговор. И разговор этот понятнее, открытее, бесхитростнее, чем человеческий. Я откликнулся на него сердцем. Гуси пролетели прямо над головой.

Завороженность прервал кум Серёга. Его слово не было соотнесено с Предвечным, но зато сказано от души. Он сказал, что таких как я… на охоту брать нельзя.

ТРЕНИНГ

Святилище было подготовлено Посвященными. Они трижды обошли алтарный камень, стуча посохами в такт молитве. Торжественно воздели руки к Небесам — ив камень упёрся столб голубого сияния, пока видимый только для них.

В предвычисленный час Входящие стояли кольцом вокруг алтарного камня. Их молчание слилось, сплелось с тишиной ночи. Равные с равными, тени среди теней.

В недвижный ночной воздух ударили лучи взошедшей из-за гор луны. И громкий, мощный крик приветствия Селене огласил округу. Старец взошёл на камень, погрузившись в голубое свечение, и воззвал древнего Бога — Творца Мироздания.

Бог проявился. Тысячи золотистых нитей протянулись от каждого из посвящаемых к центру, слились в Старце, устремились по голубому каналу вверх. Энергия Творца стала вливаться в каждого.

Она заполнила стоящих в кругу людей. И они перестали бояться друг друга, они взялись за руки, стали светом среди теней. По живому кольцу, убыстряясь, вбирая в себя силу каждого и отдавая её каждому, устремился золотистый вихрь. Он становился всё плотнее и в какой-то миг, когда "бублик" обрёл ровный золотой цвет, он оторвался от сотворивших его и всплыл над их головами.

Люди обрели общность, через которую оказались готовы к спасительному сотворчеству. И это немедленно отозвалось в сердце каждой живой твари в лесу. И каждая исторгла из себя звук приветствия обретшему себя Человеку.