Дом на могиле - Фарр Каролина. Страница 12

Величавое достоинство, с которым он произносил эти слова, вызвали у меня восхищение.

— А что потом, профессор? Что вы будете делать, когда все найденные вами вещи будут выставлены в крупнейших музеях?

— После этого, — он развел руками, — займусь этим домом! Я хочу сделать его национальным памятником своего времени. Здесь собраны рукописи, имеющие огромное историческое значение, — письма, приказы, официальные сообщения. В ранние дни революции Уэруолд-Хаус был оплотом роялистов. — Он внимательно посмотрел на меня. — А вы можете мне в этом помочь, Дениз! Но об этом поговорим позже. Сейчас нас интересует более древняя история. Возьмите блокнот и карандаш! Все предметы, находящиеся в этих коробках и корзинах, занесены в картотеку в порядке их нахождения. Ваш каталог должен быть точнее и полнее. Каждая открытая корзина должна быть тщательно проверена и подготовлена к экспозиции. Идемте, я объясню на месте!

Воодушевленная, я схватила блокнот и карандаш. Еще утром я сгорала от любопытства и желания поскорее попасть в музей, но тогда профессор сразу после завтрака повел меня в свой кабинет. И вот теперь...

Музей занимал все восточное крыло дома. По одной стороне стены между комнатами были снесены, и образовался один большой зал, потолок которого поддерживали колонны, обшитые красным деревом.

По другой стороне были убраны лишь торцевые стены комнат, а боковые разделяли зал на отдельные открытые отсеки, в которых находились музейные ящики с сокровищами. Несомненно, в каждом из них были собраны предметы, относящиеся к разным эпохам и цивилизациям.

— Когда-то здесь был танцевальный зал Уэруолда. — Профессор показал подбородком на огромный зал. — Здесь могли танцевать сто пар, и еще оставалось место для оркестра, слуг, столов, цветов и пальм в горшках. Комнаты сбоку, которые сейчас превращены в отсеки, были когда-то служебными и буфетными. Огромные, не так ли?

— Да, — пробормотала я, охваченная благоговейным ужасом. — Как танцевальный зал в Версале!

Он довольно улыбнулся:

— Тут есть еще одно сходство с Версалем, Дениз! Предметы антиквариата так же уникальны!

Оглядевшись, я увидела Джона, наблюдающего за распаковкой корзины. Ему помогали Хусейн и еще двое мужчин. Все они были в рубашках с короткими рукавами.

Профессор тотчас же забыл обо мне и ринулся к ним, как боевой конь на запах битвы.

— Это номер один? — тревожно пророкотал он. — Проверьте номера!

— Номер один, сэр, — подтвердил Хусейн, быстро взглянув на него и улыбнувшись. По-английски он говорил хорошо, ясно, но монотонно.

— Джон?

— Номер один, отец. На табличке написано...

— Я знаю, что написано на табличке! Пять золотых бусинок. Стеатитовая фигурка дикого вепря, два кривых обожженных кирпича с именем шумерского царя и фрагменты двух раскрашенных глиняных горшков...

— И печать от кувшина с вином и именем или владельца, или виноградника, — добавил Джон, глянув на меня через плечо. — Это требует времени, мисс Стантон! Вам понадобятся стул и легкий стол. Такие, которые можно без труда переносить с места на место. Лучше всего складной стол и стул, какими пользовалась мисс Аш. — Он обратился к одному из мужчин: — Поищите их внизу, Кеннеди, если не возражаете. В углу библиотеки.

Один из помощников, крепко сложенный человек с загорелым приятным лицом, немедленно встал и быстро вышел.

— Где Рандолф? — проворчал профессор, оглядевшись.

— Боюсь, он еще не пришел, — виновато пробормотал Джон.

— Хусейн, приведи его! Он знает, какое у нас сейчас плотное расписание. Мы уже потеряли год! Скажи, что я велю ему тотчас же прийти сюда или сам пойду за ним!

Я посмотрела на профессора. Он сказал это так, словно Рандолф был школьником. И я впервые услышала, как кто-то упомянул о потерянном времени из жизни старшего Уайганда. В его обществе я забывала о том, что рассказал мне Анжело Раволи. Теперь вспомнив об этом, внимательно посмотрела на профессора. Может, он эксцентричен, но представить его безумным было невозможно!

Одно за другим сокровища распаковывали и переносили на столы. Я принесла пишущую машинку и начала печатать сделанные мной записи. Джон с Хусейном покинули нас, принявшись за такую деликатную работу, как собирание фрагментов глиняных кувшинов. Сначала их, должно быть, скрепили изнутри, чтобы они не превратились снова в пыль. Кусочки складывали, как мозаику.

Слегка расплющенные золотые бусинки тоже предстояло немного подправить. Маленькую стеатитовую фигурку — осмотреть, почистить, придать ей форму.

Ящик номер два открывали с еще большей осторожностью, потому что в нем находились залитые воском предметы, которые я видела впервые. Вместе с ними в ящик попало много земли. С невероятной аккуратностью сначала надо было спять обертку, потом растопить воск и уложить на стол маленькие вещицы в том же порядке, в каком они были обнаружены.

Я бойко писала под диктовку профессора, поражаясь его памяти и интеллекту, все больше и больше сомневаясь в правдивости рассказа Анжело Раволи. Я не могла себе представить профессора в смирительной рубашке. По моему мнению, у человека с его честолюбием, неутомимой жаждой к работе и энтузиазмом сама мысль о самоубийстве должна вызывать отвращение!

Каждый предмет из оболочки воска и муслина доставали Джон, Хусейн, но, когда задача становилась труднее, за дело принимался сам профессор, при этом продолжая спокойно мне говорить:

— Шумерские женские головные уборы, кажется, имели какое-то религиозное значение, как и любой из погребальных предметов, которые клали в могилу царей. Этот головной убор, как вы только что записали, был найден в могиле царицы. Он принадлежал одной из придворных дам, похороненной без гроба. Раздавленный череп пришлось скрепить слоем воска, чтобы кусочки головного убора остались на своем месте. Сложнее всего с фрагментами головного убора на лбу и на затылке. Когда череп разрушился, они упали и расплющились под давлением покрывшей их земли. Но те, что расположены слева и справа, остались на месте, и по ним мы воссоздадим форму и расположение узоров всего головного убора.

— А если он был сорван с женщины в... смертельной схватке? — невольно содрогнувшись, спросила я.

Он засмеялся:

— Сомневаюсь, что была схватка. Когда умирала царица, ее дамы следовали за ней в могилу для прощальной службы. Они верили в жизнь после смерти, поэтому, наверное, делали это вполне охотно. Готовились умереть вместе с ней и служить ей в загробной жизни. С этой царицей умерли шестьдесят четыре женщины. Мы нашли кости, лежавшие симметричными рядами. Две из них умерли, играя на лирах. Кстати, одну лиру мы уже собрали. Когда они умерли, их руки еще лежали на инструментах. Видите этот кубок?

Я внимательно вгляделась в него. Он был сделан из золота, гладкий, слегка расплющенный, украшенный чем-то вроде крошечного желудя или частью сломанного стебля.

— Его форма имеет какое-то значение? — полюбопытствовала я.

Профессор кивнул:

— Огромное значение! Ведь кубок выполнен в виде женской груди! — Он дотронулся до выступа на дне. — Это сосок. Дар бытия и питание ребенок получает от матери. Поэтому придворные дамы черпали свое последнее питание в земной жизни из этого смертного кубка, крепко держа его в руках, вероятно, потому, что хотели принять из него свое первое питание в новой жизни, когда они окажутся в ином мире, где будут снова служить своей царице. Поэтому же они разрисовывали щеки и веки под глазами зеленой краской! Ведь зеленый цвет — цвет новой жизни и природы, цвет проросшей травы и свежих листьев!

Я в ужасе уставилась на него:

— Значит, в кубке был яд?

— Трудно сказать, яд или сильнодействующий наркотик, — ответил он. — Но когда завершался погребальный обряд, женщины по сигналу жрецов опускались на колени, вместе поднимали кубки и выпивали питье. Должно быть, смерть наступала быстро и безболезненно. Во всяком случае, мне ни разу не доводилось обнаружить хотя бы малейшие признаки борьбы. Придворные дамы, рабыни, кучер, повара и личная свита спокойно умирали вместе с царицей. Признаки борьбы обнаруживались только у животных, которых приходилось убивать, потому что их нельзя было заставить выпить зелье.