Бессердечный лорд Гарри - Фаррелл Марджори. Страница 32

И появился конь.

Кейт никогда не видела ничего подобного. Она наблюдала на праздниках майские деревья, шуточные народные танцы и костры в Иванов день. Но все это были — чисто английские увеселения. А это фантастическое создание выглядело так, будто оно было совсем из других краев. Кусок черной ткани, пропитанной смолой, драпировал огромный каркас, на котором крепилась до смешного маленькая голова коня. А наверху, из центра каркаса, высовывался «всадник». На нем была большая черная маска, разрисованная белой и красной красками.

Молодой человек, одетый в стиле исполнителей народных танцев о Робине Гуде, держа в руке какую-то деревяшку, вывел коня на площадь. И там они начали танцевать.

Те, кто был вечером в трактире, узнавали некоторые движения, в особенности дразнящие подрагивания тела молодого человека с деревяшкой. Конь танцевал, каркас его покачивался, а толпа пела:

Барабаны били не переставая. Для Гарри впервые барабанная дробь не ассоциировалась ни с армией, ни с убийством, ни со смертью. Барабаны били в честь жизни, а не смерти. Как объяснил один из барабанщиков накануне вечером, они пробуждали землю.

Исполнители куплетов снова пропели «Встаньте…» трактирщику и его жене. И медленно пошли по городу, останавливаясь у каждого окна, чтобы обратиться с приветствием к старикам и старушкам.

— Иначе старые люди почувствуют себя забытыми, — объяснил Гарри стоящий рядом мужчина.

После трех-четырех куплетов каждый раз происходило нечто странное. Барабаны замолкали, конь опускался на землю, а песни звучали тише, и в них слышалась печаль.

Гарри совсем не понимал слов, которые звучали в сопровождении этой медлен-ной мелодии. Но мотив… мотив трогал его своей грустью. Казалось, он был еще грустнее оттого, что слова были непонятны.

«Дразнящий» — парень с деревяшкой в руках — подсунул ее под коня; потом ее вытолкнули оттуда, он схватил ее и огрел коня так, что тот подпрыгнул, как будто воскреснув после непродолжительной смерти. Гарри захотелось подпрыгнуть вместе с конем, а когда исполнители снова запели куплет, после которого конь «уми-рал», он почувствовал, как его охватила тоска по всем погибшим товарищам.

«От многих из них остались только белеющие груды костей под солнцем Португалии и Испании», — подумал Гарри, когда конь снова опустился на землю. Он ощутил, как бегут по щекам слезы, и непонятно было, плачет ли он от горя или от радости, так перемешались эти чувства. Было столько радости в пении, танцах, в весенней зелени вокруг. Это был прежде всего ритуал единства и сплоченности. Не имели значение ни положение в обществе, ни возраст, ни богатство, ни дружба или вражда между людьми. И все-таки каждый раз, когда исполнялся припев, у Гарри сжималось сердце: ведь не только радость, но и горе и страдания неизбежны в жизни. Напротив Гарри стояли три местные девушки, а рядом с ними он увидел раскрасневшуюся от волнения Кейт Ричмонд.

— Где же те девицы, которым петь пора, — пропели горожане, обращаясь к хихикающим и закрывающим лица девушкам.

— Собирать цветы ушли они в луга… Наступила короткая пауза, потом «дразнящий» схватил ближайшую девушку, взвизгнувшую от удовольствия, и втолкнул ее под попону коня.

Горожане запели «Вместе, вместе…», а четыре ноги под попоной продолжили танец. Когда закончился припев, из-под коня появилась девушка с лицом, измазанным сажей. Все радостно закричали. Гарри спросил у пожилой женщины, стоявшей рядом, что это означает, и она объяснила, что если девушка выходит с измазанным лицом, то она выйдет замуж к Рождеству. Каким-то образом кто-то узнал, как зовут Кейт, потому что следующий куплет был обращен именно к ней.

Кейт густо покраснела и отрицательно покачала головой, когда к ней приблизился «дразнящий», но все было напрасно. Ее тоже втолкнули под коня, и Гарри видел, как ее ноги неуверенно задвигались, пытаясь исполнить незнакомый танец.

Когда она появилась из-под коня, толпа закричала еще громче, потому что у Кейт были испачканы смолой, пропитывавшей конскую попону, не только лицо, но и руки, и юбка.

Танцы продолжались весь день до вечера. Во второй половине дня тетя Кейт не выдержала и устроилась на скамейке перед трактиром, где вместе с местной пожилой женщиной распила пинту эля, слушая рассказы о ритуале. Но все остальные прошли с горожанами до конца, несмотря на одолевавшую их усталость.

Пение куплетов продолжалось, но Гарри не мог их петь. Как только он открывал рот, ему в голову приходила только строчка «Просвечивает тело белее молока…» В какой-то момент он оказался рядом с Кейт. Она взглянула на него и рассеянно улыбнулась. А он видел только ее, представляя ее в шелковом пеньюаре, сквозь который просвечивает тело. Он весь напрягся, и на мгновение им овладело желание вытащить ее из толпы и увести в укромное место, где он мог бы любить ее. Он был потрясен накатившей волной страсти и позволил танцующей толпе разъединить их, пока он не сделал ничего неприличного. Он был опьянен праздником Чучела коня. Неудивительно, что через девять месяцев после него всегда рождалась куча ребятишек. А вот урожай бывал разным.

35

Из рассказов Линнет и отца Кейт знала о ритуале совсем немного, и сила его воздействия оказалась для нее неожиданной.

Эта мощь не поражала мгновенно, как при первом же взгляде на громадные камни Стоунхеджа. Ритуал был добрым и радостным и полностью завладевал человеком. Кейт, как и лорд Сидмут, чувствовала радость и скорбь одновременно. Жители Пэдстоу жили своей обычной жизнью триста шестьдесят четыре дня в году, а потом, в этот день, верные традиции, они как будто создавали особый мир, где поминались и праздновались смерть и возвращение к жизни, свет и тьма, нежность цветов и твердость майского дерева.

Кейт была захвачена зрелищем. Она видела, как одну из девушек втолкнули под коня, и представить себе не могла, что ее ожидает то же самое, пока не оказалась под попоной. Там было душно и темно. Зная, что ее никто не видит, она попробовала тоже танцевать. Испачканная смолой юбка вздымалась при движениях, задевая руки и оставляя на них следы. Выйдя наружу, она почувствовала себя такой свободной, как никогда в жизни: свободной от повседневных забот, от расходных книг, от всех пут цивилизации. Когда перед ней неожиданно появился Гарри Лифтон, она улыбнулась ему, как доброму другу. А он посмотрел на нее так, что ее бросило в жар, как будто она все еще была под попоной коня. Она невольно подумала о том, как своеобразна его цыганская внешность — черные волосы, загорелое лицо, как он красив. Он казался таким же раскованным и свободным, какой ощущала себя она. Если бы она была местной девушкой, а он — рыбаком из Пэдстоу, они, наверное, отправились бы рука об руку в какое-нибудь укромное местечко, чтобы совершить там обряд более древний, чем обряд Чучела коня. У нее перехватило дыхание при мысли, что они могли бы лежать на зеленой траве, и его стройное тело прижималось бы к ней… Когда людской поток разъединил их, она постаралась выбросить из головы неожиданно возникшую картину их сплетенных тел. Как могла она представить такое, если даже не была уверена, что лорд Сидмут нравился ей?!