Жизнь высших миров - Оуэн Вейл. Страница 2

Наконец я решил, что должен дать им возможность, ибо я чувствовал, что они желают мне добра. И вот однажды после вечернего богослужения я остался в ризнице и, не снимая сутаны, сел за стол и взял в руки карандаш.

Первые четыре или пять посланий представляли собой бессвязный набор слов. Но постепенно фразы становились всё более осмысленными; и в конце концов я начал получать более или менее разборчивые тексты. С этого времени моё мастерство совершенствовалось с каждым практическим занятием. На нижеследующих страницах я предлагаю читателю ознакомиться с результатами моих трудов.

Г. Вейл Оуэн Осень, 1925

Часть первая: НЕБЕСНЫЕ ДОЛИНЫ

ГЛАВА I: Начало

Вторник, 23 сентября 1913 г.

Кто здесь?

Мама и другие друзья, которые пришли помочь. Мы отлично развиваемся, но пока ещё не способны передать тебе все слова, которые хотели бы, ведь твой ум не так молчалив и пассивен, как мы могли бы желать.

Расскажи мне что-нибудь о вашем доме и занятиях.

Наши занятия меняются в зависимости от нужд тех, кому мы помогаем. Они очень разнообразны, но направлены на духовный подъём тех, кто ещё остаётся в земной жизни. Вот, например, мы предложили Роуз создать группу людей, которые приходили бы к ней на помощь, когда она ощущает тревогу, записывая наши послания. Теперь эта группа отвечает за Роуз. Разве она не чувствует временами их присутствие рядом с собой? Она должна это чувствовать, потому что они всегда рядом, только позови.

О нашем доме. Он очень яркий и красивый, и наши товарищи из более высоких сфер часто приходят к нам, чтобы поощрить нас на пути вверх.

Мне пришла на ум одна мысль: могли ли они видеть этих существ из высших сфер или у них это общение шло так же, как и у нас? Скажу сразу, что часто в этих записках читатель будет наталкиваться на отрывки, служащие совершенно очевидными ответами на мои невысказанные мысли, обычно начинающимися с «да» или «нет». Если помнить это, то не будет необходимости указывать на них, если этого не потребует какой-либо особый случай.

Да, мы можем их видеть, если они желают, чтобы мы их видели, но это зависит от уровня нашего развития и их собственной способности помочь нам.

Теперь опиши, пожалуйста, свой дом — пейзаж и всё, что вас окружает.

Земля, обретшая совершенство. Хотя, конечно же, то, что ты называешь «четвёртым измерением», существует здесь, и это затрудняет точное описание. У нас тоже есть холмы, и реки, и прекрасные леса, и дома, и всё то, что подготовили пришедшие до нас. В свою очередь сейчас мы трудимся, строя и поддерживая порядок для тех, кто должен ещё немного поучаствовать в своей борьбе на Земле, и когда они придут, то увидят, что всё готово и стол накрыт.

Мы расскажем тебе о зрелище, свидетелями которого не так давно стали. О зрелище здесь, в нашей стране. Нам сказали, что на одной обширной равнине неподалёку от нашего дома вот-вот состоится церемония, на которой нам следует присутствовать. Это была церемония посвящения одного из нас, который прошёл через врата того, что мы можем назвать «предубеждением» — а именно предубеждением против тех, кто не разделял его определённого способа учения и кто теперь был готов пойти дальше в более широкую и полную сферу служения.

Мы пошли, поскольку были званы, и увидели огромное множество людей, прибывающих со всех сторон. Некоторые прибыли в колесницах… почему ты запнулся? Мы совершенно буквально описываем то, что видели — колесницы; можешь назвать их иначе, если хочешь. Их влекли кони, и их возницы, похоже, просто-напросто знали, что нужно им сказать, потому что на лошадях не было поводьев, как это бывает на Земле. Видно было, что лошади шли туда, куда желал возница. Некоторые прибыли пешком, а некоторые прилетели по воздуху. Нет, без крыльев, они не нужны.

Когда все собрались, то встали в круг; все были облачены в мантии оранжевого цвета — яркого, не такого нежного, как у того, кто вышел в центр круга, кто должен был принять посвящение; наши же цвета все не такие; но нам приходится говорить с тобой старым языком. Тот, кто опекал посвящаемого, взял его за руку, поставил на зелёный холм в центре пустого пространства и произнёс молитву. И тогда случилось нечто удивительно красивое.

Небо, казалось, стало ярче цветом — главным образом синим и золотым — и с него опустилось облако, подобное вуали, сделанной из тончайшего кружева, в котором преобладали образы птиц и цветов — не белое, но сплошь золотое и сияющее. Оно постепенно распространилось и опустилось на тех двоих, в центре холма. Теперь они казались его частью, а оно — слившимся с ними. А когда облако медленно истаяло, оно оставило их обоих более прекрасными, чем раньше — прекрасными навсегда, потому что оба продвинулись в более высокую сферу света.

Тогда мы начали петь, и, хотя я не увидела ни одного инструмента, именно инструментальная музыка сплелась с нашим пением и стала едина с ним. Это было очень красиво и служило одновременно наградой для тех, кто её заслужил, и стимулом для тех, кому ещё предстояло пройти путь, который те двое уже преодолели. Музыка, как я узнала позднее, лилась из храмовой рощи, находившейся за кругом, хотя и не было ощущения, что она происходит из какой-то определённой точки. Такова особенность здешней музыки. Она будто является частью атмосферы.

Не была забыта и драгоценность. Когда облако рассеялось, или растворилось, мы увидели её челе посвящённого, золотую и алую, а у наставника, у которого уже была такая, — он носил её на левом плече, — она увеличилась в размерах и стала ярче. Я не знаю, как это происходит, но так трудно бывает объяснить то, что сами мы хорошо понимаем. Когда церемония окончилась, все мы вновь вернулись к своим занятиям. Всё длилось дольше, чем я описала, и имело очень благотворное воздействие на всех нас.

По ту сторону холма, на дальней стороне равнины, я заметила разрастающийся свет, и красивые его контуры напоминали контуры человека. Не думаю, что это было присутствием Господа нашего, но кого-то из великих Ангелов, который явился дать силу и осуществить Его волю. Без сомнения, некоторые в толпе могли видеть яснее, чем я, потому что мы способны видеть, а также и понимать, соразмерно уровню нашего развития.

Теперь, мальчик мой, задумайся на минуту. Идёт ли это от твоего ума или через него, как ты говоришь? Когда ты сел за письмо, как ты и сам знаешь, мы старались избегать внушать тебе что-либо, и всё же ты немедленно рассердился, решив, что мы будто бы влияем на тебя. Разве не так?

Так, я искренне признаю это.

Совершенно верно. А теперь мы оставляем — не тебя, потому что мы всегда с тобой способом, которого ты не понимаешь, — но оставляем это писание и благословляем тебя и твоих близких.

Среда, 24 сентября 1913 г.

Представь, что мы попросили тебя заглянуть немного вперёд и вообразить последствия нашего общения, какими они видятся тебе относительно нынешнего состояния ума. Какой тогда, думаешь ты, была бы сущность событий и какими, думается тебе, видим их мы из нашей сферы духовного мира?

Это что-то вроде воздействия солнечного света, когда он падает на туман над морем и постепенно рассеивает его; вид, который он скрывал, становится более ясен глазу и более красив, чем когда он смутно проступал через окутывавшую его мглу.

Так мы смотрим на твой ум, и даже если солнце порой ослепляет своим блеском и скорее сбивает с толку, чем проясняет зрение, ты знаешь, что итог есть свет, итог всего — тот Свет, в Котором вовсе нет тьмы. Всё же свет не способствует тому, чтобы всё умиротворить, а, по мере своего прохождения, часто создаёт серии вибраций, которые приносят разрушения тем разновидностям живых существ, которые не созданы для того, чтобы выживать под лучами солнца. Пусть они уйдут, сам же иди вперёд, и по мере твоего движения глаза твои станут приспособлены для более яркого света, более величественной красоты Любви к Богу, сама сила которой, соединённая с совершенной Мудростью, обескураживает тех, кто не слит в одно целое со светом.