Всегда вчерашнее завтра - Абдуллаев Чингиз Акифович. Страница 18

– Это уже история, – махнул рукой Владимир Владимирович, усаживаясь напротив полковника, – кому сейчас интересно, кто там успел отличиться в уже не существующей разведке ушедшего в небытие государства. Но вам все равно спасибо. Вы сказали: «живая легенда советской разведки». Обычно добавляют слово «бывшей», которое лично меня очень обижает. «Бывшими» бывают секретари обкомов или райкомов, а разведки – нет. Даже английская разведка времен Елизаветы или российская разведка времен последнего царя – это никак не «бывшие». Это самая настоящая история разведки в своем развитии.

– Согласен, – рассмеялся Алексеев, – но я пригласил вас по более прозаическому делу.

– Я даже знаю, по какому, – улыбнулся Владимир Владимирович. – Вчера я имел неосторожность несколько более подробно расспрашивать своих бывших коллег про одно дело, что, очевидно, и вызвало ваш повышенный интерес.

– Вы опасный человек, – снова улыбнулся Алексеев, – мне кажется, вы заранее догадываетесь обо всем, что я могу спросить.

– И тем не менее попытайтесь.

– Нас действительно заинтересовали ваши вчерашние звонки. Хотелось бы услышать, почему именно сейчас вы стали интересоваться событиями лета девяносто первого года? По-моему, вопрос вполне обоснованный. Вы можете удовлетворить мое любопытство?

– Постараюсь. Во-первых, меня попросил об этой услуге мой знакомый. Он начал собирать материалы по группе Савельева. Ведь вас интересует именно эта группа? Но, к сожалению или к счастью, я не в силах ему помочь. Вот, собственно, и все.

– И вы не знаете, почему ваш друг интересуется группой Савельева?

– Даже не спрашивал. Вам ведь известно, что разведчики никогда не отличаются особым любопытством.

– У нас не получается разговора, – покачал головой Алексеев, – вы не хотите мне ничего рассказывать.

– А вы ничего не спрашиваете. Вас интересует, почему я звонил своим бывшим товарищам, я вам объяснил. По-моему, вы задали мне не совсем тот вопрос. Вас волнует другое: почему именно мой друг начал заниматься этим расследованием и кто он такой?

– Я знаю, кто он такой, – сказал Алексеев, – это Дронго, бывший аналитик ООН. У нас есть его досье.

– И только? – усмехнулся Владимир Владимирович. – Если бы в свое время не разделили КГБ на несколько отдельных ведомств, в том числе разведку и контрразведку, вы бы имели о нем гораздо больше сведений. Во всяком случае, в Ясеневе на него досье намного объемнее, чем у вас.

– Я попрошу их поделиться, – теряя терпение, сказал полковник. – Но в любом случае будет неплохо, если вы мне объясните, почему ваш друг заинтересовался именно группой полковника Савельева.

– Я же вам сказал, что действительно не знаю, – ответил Владимир Владимирович, – но подозреваю, что кто-то попросил его заняться поисками группы Савельева и исчезнувших документов. И попросили на достаточно солидном уровне. Возможно, это либо СВР, которых эти документы должны очень интересовать, либо литовское правительство, чрезвычайно заинтересованное материалами группы Савельева, либо разведки третьих стран. Последнее я исключаю полностью.

– Почему?

– Дронго никогда не станет искать материалы КГБ для разведки другой страны. Это исключено. Поэтому остаются только два заказчика: либо Литва, либо Россия. Согласитесь, что к Литве они имеют гораздо больше отношения, чем к России. Хотя, с точки зрения разведки, для вторых они, наверное, несколько ценнее.

– В общем, он обычный наемник, – презрительно произнес полковник, – кто ему больше заплатит, тому и служит.

Его собеседник вспыхнул, хотел что-то возразить, но передумал. Просто отложил вдруг свою палку и как-то грустно усмехнулся.

– Значит, вы ничего не поняли, полковник. Дронго никогда не был наемником. Вы сказали, что мой портрет висит в Ясеневе. Он действительно там есть. Но вот портрета Дронго там нет, хотя он должен находиться на самом видном месте. Этот человек сделал больше, чем целые институты.

– Риторика, Владимир Владимирович, схоластическая риторика. Возможно, у него и имелись заслуги в прошлом. Но только в прошлом.

– В восемьдесят восьмом году он получил тяжелое ранение, предотвратив покушение на жизнь президентов США и СССР во время их встречи в Нью-Йорке. А в девяностые годы сделал больше, чем любой из бывших сотрудников ПГУ. Вам не кажется, что мы должны испытывать хотя бы чувство благодарности к такому человеку? Повторяю, он никогда не был наемником. Это фанатик идеи. При его способностях и талантах он давно мог бы неплохо устроиться в любом месте земного шара, в том числе и на Западе. Поэтому не стоит обвинять человека, не зная его.

– Этот человек – частное лицо, – по слогам сказал Алексеев, – причем гражданин другого государства. Пусть даже когда-то он помогал нашей разведке. И этот человек сегодня при помощи другого бывшего разведчика пытается проникнуть в государственную тайну страны. Вам не кажется, что ваша позиция, мягко говоря, не совсем правильная? Прокуратура может возбудить уголовное дело по этому факту.

– Ах, вот вы о чем! – грустно усмехнулся Владимир Владимирович. – Да нет, думаю, прокуратура тут ни при чем. Нельзя же меня всерьез судить за звонки некоторым моим товарищам. Я, кстати, даже догадываюсь, кто именно из них решил, что я задаю слишком «профессиональные вопросы», и поспешил доложить вашему руководству. Всегда обидно в преклонных годах разочаровываться в старых друзьях. Ну ничего, думаю, я и это переживу.

– Давайте поговорим без обид, – предложил Алексеев. – Мне нужен ваш Дронго. Я хочу с ним встретиться. Вчера мы пытались прослушать вашу беседу, но вы поставили дешифратор. Правда, нам все-таки удалось установить, откуда был звонок. Но когда мы туда приехали, дома никого не оказалось. Дверь ломать не стали, проверили инфракрасным излучением. Квартира была пуста. Догадываюсь, что и вы приложили к этому руку. Но сейчас я прошу вас – найдите его. Он мне необходим.

– Вы можете мне сказать, что происходит?

– Несколько месяцев назад у своего дома был убит мой коллега, мой друг, переехавший сюда из Литвы. Полковник Лякутис. Мне поручено расследование этого дела. Мы считаем, что оно каким-то образом связано с деятельностью группы Савельева на территории Литвы летом девяносто первого года. И хотя Лякутис непосредственно не работал с документами, он тем не менее координировал деятельность группы по своей линии. Поэтому мы и хотим знать: может, его убили именно за это?

– Понятно, – задумчиво сказал Владимир Владимирович. – Вполне возможно, что и Дронго ведет свое самостоятельное расследование. Но я действительно не знаю, где он находится в данный момент. Хотя сильно подозреваю, где он объявится потом и кого именно начнет искать.

Алексеев посмотрел на него. Он ничего не спросил, просто посмотрел.

– Погибший действительно был вашим другом? – уточнил Владимир Владимирович.

– Да, – кивнул Алексеев.

– Сколько человек входили в группу Савельева? Четверо? Вы можете назвать мне их имена?

– Зачем? – удивился полковник.

– Считайте это платой за информацию. Если мне вдруг позвонит Дронго, я постараюсь обменять вашу информацию на его. И, кстати, укажу вам точное место поисков самого Дронго. Кроме того, вы ничем не рискуете: по вашим данным, Савельев и Семенов уже давно мертвы.

Алексеев подвинул к себе чистый лист бумаги. Нахмурился.

– Здесь не торгуются… – начал он, но, заметив укоризненный взгляд Владимира Владимировича, резко сменил тон. – Савельев, Лозинский, Семенов, Потапчук, – назвал он имена, – последние двое были «ликвидаторами».

– Я так и полагал. Поэтому все сведения проходили под грифом документов «особой важности».

Владимир Владимирович задумался, ушел в себя. Алексеев терпеливо ждал.

– Проверьте, – наконец сказал Владимир Владимирович, – не было ли у Савельева друзей в группе советских войск в Германии. Близких друзей, очень близких. Или родственников. Это может помочь вам в поиске.

– Спасибо, – кивнул Алексеев.