Масон - Федоров Алексей Григорьевич. Страница 57

Мы не стали вспоминать и муссировать далее подробности того давнего 2-го мая – с нас было достаточно и застрявшего навечно очага постоянного напоминания, давно сформировавшегося в мозгу. То был исподволь действующий "сторожевой пост", "болевой центр", просто обязанный рано или поздно привести нас обоих к инсульту или инфаркту миокарда. Я плелся рядом с Олегом, совершенно автоматически анализируя невидимые процессы: очаг стресса не давал лимбическим системам головного мозга хотя бы слегка подремать. Базальные ганглии и гипоталамус истощался уже почти двадцать лет, не зная покоя ни днем, ни ночью. Коварство дьявола проявлялось в нашей биологии тем, что органы, отвечающие за выделение норадреналина и серотонина – двух ответственных медиаторов – работали с очевидными всплесками. Их пик символизировался сбоями ритма именно 2-го мая каждого нового года, но предвестники "атаки изнутри" начинались примерно за неделю. Наверняка правы и те ученые, что считали причастными к подобному раскардашу нейромедиаторы и прежде всего ГАМК. Нейроактивные пептиды – вазопрессин, эндогенные опиоиды – трепали нам нервы, забивая депрессию, как длинный железный гвоздь, в самый болезненный орган – в душу! "Окно" в наш мозг открывали нейроэндокринные регуляторы, добавляя отрицательные качества нашим переживаниям. Теперь мне стало понятным почему уже неделю у меня и у Олега испортился сон: тут действовали известные маркеры депрессии в виде наступления раннего пробуждения. Мы раскрывали глаза, когда все приличные люди только начинали ловить кайф от приятных сновидений. Хронобиологическая регуляция катилась под откос полностью, воткнув себе в задницу утренний пионерский горн и павлинье перо!..

Часы раннего пробуждения я старался не терять даром, а волок себя за уши в ванную – мыл рожу и уши, чистил зубы, потом кипятил, заваривал и пил чай. Писательские страсти усаживали меня за компьютер: начинался полет фантазии и быстро строчились еще несколько страниц очередной книги. Бог требовал от меня: дать жизнь воплю "воспаленного ума". Я вообще создавал свои произведения или во время очередной простуды, то есть в состоянии интоксикации, повышенной температуры, либо по пьянке, или в часы утренней бессонницы. Тогда, мне кажется, мною руководил уже не Бог, а Дьявол. Олег же в это время бродил или летал в автомобиле по городу, творя разнообразные дела, питаемые теми "благими намереньями", которыми выстлана дорога в Ад!..

Мы вышли на Садовую и Олег раскололся:

– Саша, – начал он речь заунывным голосом, – ты не сердись на меня за то, что я не рассказал тебе сразу о некоторых моих приключениях. В ту ночь, когда я ушел от вас с Владимиром, у меня была встреча с тем парнем… – ну, помнишь, ты еще расспрашивал меня о нем? "Кудрявым", кажется, ты его называешь…

Олег посмотрел на меня глазами провинившегося ребенка. Чудак, какое я имею право делать ему выговоры: его право уходить, приходить к другу тогда, когда заблагорассудится… Дурашка! Я похлопал его по спине приободряюще, как бы пытаясь выколотить из него госпожу Депрессию…

– За тем парнем увязалась тройка уголовников – видимо, собирались его "потрошить". Я вскочил в парадную вовремя: уголовники были вооружены и готовились к серьезной расправе.

Олег явно искал у меня поддержки: ему было необходимо оправдать свои решительные действия.

– Мне пришлось "догонять время" и действовать довольно резко! Но ты понимаешь, что за той акцией стояло нечто иное. Главное из того, что я тогда почувствовал, был перенос действий, как ты говоришь, разбирая психотерапевтические формулы. Перед моими глазами в тот момент стояло лицо академика Глебова, растерзанного недавно вот такими же "отморозками". Но, кроме того, я чувствовал, что из подсознания давит история с моим сыном… Я не мог поступить иначе тогда – я расправлялся с мразью, может быть, убившей и моего ребенка. Таким тварям нет места на земле!..

Олег снова поискал взглядом моей поддержки, и, видимо, в моем немом ответе он нашел соучастие, а потому успокоился…

– Честно говоря, Саша, я стал думать последние дни, что у меня основательно поехала крыша. Может быть, я сошел сума?

Олег устремил на меня взгляд бездомного пса, которого уже не ждут даже в Желтом доме! Депрессия давила нас обоих. Мы шли, волоча по мостовой ноги, а впереди маячил "Черный квадрат" покойного совершенного затравленного невзгодами и пошлыми людьми еврея Малевича. Все говорило о том, что судьбы наши были пропитаны трагедией, а потому мы поникли головами и брели, как две "подружки-страдалицы" знакомыми нам путями в магазин фирмы ЛИВИЗ, работающий исключительно на население с пошатнувшимся разумом и разрушенными моральными устоями. Здесь продаются вино-водочные изделия в широком ассортименте, и мы их сейчас обязательно приобретем в неограниченном количестве!..

У нас с Олегом, видимо, были весьма выразительные лица. Встречные прохожие молча проходили мимо только для того, чтобы тут же у нас за спиной остановиться и понимающе смотреть вслед двум маргиналам с растерзанными душами. Кому-то, естественно, мы представлялись весьма потрепанными интеллигентами с сильно подорванным психическим здоровьем. Кто-то из "развращенных" приглядывался к нам, как к гомосексуальной паре, только что выяснившей, что оба заражены СПИДом. Вероятно, кто-то предположил, что у нас прямо в сберкассе разбойники отобрали пенсию, и мы теперь сосредоточились на сборе пустой пивной тары. Кто-то из "дальновидных" решил, что правительством в экстренном порядке введен особый налог на старость, а от того на лицах стариков прибавилось грусти…

Притормозили мы неожиданно, скорее всего, не по доброй воле: мы были остановлены зычным окриком. Сбоку от нас, из припаркованном машины, сияя белозубой улыбкой, выдвигался нам навстречу Боря Тайц – замечательный парень, честный и порядочный еврей. Известно, что все дороги ведут в Рим, но нам показалось, что на этот раз они вели в Израиль! И мы с Олегом не могли минуть тех дорог…

Боря был моложе нас, но успел стать доктором медицинских наук, поработать заместителем начальника главка уже при четырех русских болванах, никогда не умевших производить что-либо путное, кроме удобрения. Мы когда-то работали с Борей вместе в институте, обучая балбесов премудростям нашей врачебной профессии. Меня всегда поражало то, как Борису удавалось сохранить оптимизм, сталкиваясь на каждом шагу с вообщем-то с совершенной несправедливостью. Несправедливым было хотя бы то, что он отменный профессионал был обязан тянуть на своих плечах все печали главка, когда его прямые начальники бестолковыми действиями разрушали здравоохранение города. Вспомнив все это, я тут же примерил к его ситуации мои недавние проблемы, связанные с посещением 127-го отделения родной российской милиции, сплошь набитой вроде бы исключительно русскими патриотами.

Я напрямую спросил Бориса:

– Скажи мне, друг, в чем состоит секрет твоего жизнелюбия, оптимизма и стойкой порядочности? И почему это все так отличается от нашей кондовой русской действительности?

Боря ответил мне не таясь:

– Саша, прими во внимание следующее: иудаизм больше направлен на "действие", чем он, кстати говоря, и отличается от созерцательного индуизма, буддизма, православия и даже ислама. Евреев часто называют народом Торы, и это верно. Но евреи еще и – народ суда. У вас, у русских, такое качество напрочь отсутствует.

Меня поразило то, что Бориса не удивила моя молниеносная интеллектуальная атака. Могу себе представить сцену: я подхожу к славянину и задаю аналогичные вопросы, только пришпиленные к Православию. Да такой славянин тут же полез бы в драку со мной, или покрутил бы пальцем у виска…

Из того я сделал вывод, что подобные мысли свербят мозг каждого еврея оставшегося в России. Может быть они все еще ищут ответы на подобные вопросы и потому не покидают Россию? И я продолжил внимательно слушать сентенции Бориса Тайца.