Все, что шевелится - Федотов Сергей. Страница 79

За сутки до того, как объединённым войскам взойти на перевал, открывающий вход в котловину, Лес день-деньской убил на то, чтобы перекрыть путь скоту. Чары были не слушком сложными, но многослойными; пугая коней и коров, овец, свиней и домашнюю птицу. С многоцелевым назначением пришлось повозиться, плетя руны заклинаний. Трудно было установить чёткие границы невидимой преграды и удержать их на месте, потому что солнце, перемещаясь по небосклону, по-разному их подпитывало, а местные источники магической силы из-за своей слабости доверия не внушали. За ночь хан не беспокоился: под покровом тьмы мощности источников вполне хватало, зато на рассвете и закате наступало время, когда солнечные лучи чуть ли не гасили устрашающие заклятия. И это при хорошей погоде. А в сильный ветер или грозу – чего не дай Батюшка! – от чар бы только клочья полетели. Разбросало бы их по всей округе! И тогда первый встречный-поперечный приходи в котловину, бери что хочешь! А невинный пастушок пострадает: пригонит мирно пасущееся стадо, а оно ненароком взбесится, набредя на осколок мерочного пугала.

Вершины перевала войска достигли к вечеру. С ходу атаковать не стали хотя бы потому, что выдохлись, взбираясь в гору и борясь со скотиной, за которой нужен был глаз да глаз, всё время она норовила разбежаться. Кроме того, у разномастной армии не было никакого плана наступления, а у вождей – лада. Каждый мнил себя выше другого и не хотел рисковать своими людьми. Наиболее воинственно были настроены бойцы Идзанаки, но и те ворчали, мол, битва на носу, а жрём солонину, как в голодную зиму. Чародей распугал всю дичь в округе и оказался прав: посеял в рядах противника лёгкую панику.

В эту ночь Лес напустил на стан пришельцев сонные чары и долго бродил среди угасающих костров и уткнувшихся носами в землю часовых. Незваные гости видели печальные сны, и кто вздыхал, кто плакал. Вошёл в юрту девицы Икутамаёри, разбудил и принялся расспрашивать. Планов наступления она не ведала, зато оказалась куда как искусной в делах любовных. Еле-еле уже на самом рассвете Нов сумел выскользнуть из её объятий и в суматохе сборов не заметил, что хитрая девица сумела воткнуть в одежду иголку с ниткой, смотанной в клубок. Впопыхах выскочил он за порог и кубарем скатился вниз в котловину, а за ним тянулась тоненькая чёрная ниточка…

Икутамаёри, поднявшись и приведя себя в порядок, проследила, куда ведёт нить. Так и узнала, что её посетил сам хозяин Мундарги. С такой потрясающей новостью она отправилась к Аматэрасу.

Взбалмошная любимая дочь Идзанаки устроила скандал, но вовсе не по тому поводу, что Икутамаёри привечает врага. Её до слез огорчило, что О-кунинуси избрал в любовницы дочь из захудалого рода дюжинников, а не её, солнцеликую дочь полковника. Девицы поссорились, и Аматэрасу совсем уж было собралась вторично уйти в пещеру, – пусть-ка поуговаривают выйти! – но, во-первых, ни пещер, ни гротов на перевале и в помине не было, а во-вторых, её пригласили на военный совет. Любопытство пересилило обиду, и она, показав сопернице язык, гордо отправилась к месту сбора.

На совете услышала, что хозяин Мундарги преградил путь коням, заговорил дорогу. Они бесятся, встают на дыбы, ржут от ужаса, но спускаться в Тункинскую котловину отказываются наотрез. Пришлось призвать всеобщего советника Сотона. Тот и дал дельный совет – наступать пешим войском. С планом согласились, но долго не могли решить, чей отряд пойдёт во главе колонны. Аматэрасу с восторгом глядела на своего отца-храбреца, который не испугался могучего волшебника самозванца Джору и заявил, что его молодцам сам О-кунинуси не страшен. Полковник есть полковник, военная косточка! И предложенный им план захвата столицы был превосходен, даже Сотон его одобрил.

Начались построения, перестроения, потом армия перемешалась, и атака сорвалась. Вожди с трудом сумели отделить своих бойцов от воинов дружественных армий и решили отложить наступление на завтра. Аматэрасу забралась в свою палатку и стала с нетерпением ждать темноты. Очень надеялась, что её посетит Джору. Уж она-то ему покажет, чем дочь полковника отличается от дочери дюжинника! Последние и любить-то умеют только по-солдатски, знают всего две команды: «Ложись!» и «Кругом!».

Самозванец словно услышал её мысленный призыв и явился после полуночи. Аматэрасу встретила гостя в завлекающих одеяниях; в чайничке на лаковом подносике его дожидался изысканный липовый чай, в кожаной в цветочках фляжке плескалась оранжевая облепиховая бражка.

– Заходи, дорогой, – промурлыкала она при виде лазутчика, внезапно оказавшегося у раскинутой постели с балдахином от комаров. Видно, под колышки поднырнул, подумала девица. – Угощайся. – И наполнила крохотные чашечки оранжевой настойкой.

Сама отпила глоток кислинки, вдыхая ягодный аромат. Отпил и О-кунинуси.

– Ну как напиток? – нетерпеливо спросила Аматэрасу.

– Ссаки, – сказал Джору.

– О да, сакэ! – согласилась с мнением знатока девица.

От липового чая гость почему-то отказался, но перед любовной игрой устоять не сумел. Они с удовольствием исполняли «танец щита и меча», пока щит не погнулся, а меч не затупился. Во время короткого отдыха Аматэрасу подробно изложила план грядущего генерального наступления. Набравшись сил, она попыталась выполнить «приказ восьмисот мириад богов», принимая любовника в самых невероятных позициях, но сломалась уже на второй сотне. От обиды на собственное несовершенство, поведала лазутчику, как тот был разоблачен хитроумной Икутамаёри. Ночной гость только посмеялся. Солнцеликая уснула, совершенно измочаленная, так и не дождавшись рассвета.

Наступление сорвалось и в этот день. И не просто сорвалось, среди наступающих были раненые и даже убитые, хотя врага ни один боец так и не увидел. Всю ночь Аматэрасу провела без сна, таращась в темноту, но её великолепный любовник так и не явился.

Наутро, рассерженная мужской коварностью, она мстительно наблюдала, как армия, возглавляемая отцом, спускается в котловину. Злорадство быстро сменилось ужасом, когда вокруг войска начала сгущаться желтизна, поглотившая трехтысяченогую колонну. Аспидно сомкнулась и даже не чавкнула. Аматэрасу сразу же поняла, чьи это проделки. Мысленно заикаясь, спросила сама себя: вдруг хозяин большой страны решил погубить всех? Когда затихло шарканье подошв о кремнистую дорогу и куда-то пропало позвякивание металлической амуниции, она заплакала, представляя, что отец и два брата никогда больше не вернутся из жёлтого плена. Но потом из мути, растянувшейся от вершины перевала почти до его подножия, стали выходить бледные и потерянные воины. Они ничего не помнили, но дрожали от страха и стучали зубами. Многие плакали. Были попытки к самоубийству. Это печальное зрелище произвело на солнцеликую такое неизгладимое впечатление, что она, вопреки натуре, стала яростной пацифисткой, хотя пока и не сознавала перемены.

Вечером отец поведал ей свои планы. Он хотел выпустить против О-кунинуси своего колдуна Фуцу с его тайным оружием – небесным расширяющимся клинком, но предварительно выслать на переговоры Вака-хико. Ночью Джору не замедлил явиться, будто заранее знал, что дочь полковника владеет важной военной тайной. Аматэрасу рта не раскрыла, хотя секретная информация так и рвалась из её груди, пока любовник не сыграл с ней в «заячий Молоточек» и не сорвал все «три персика, изгоняющие фурий ёми-но куни». На третьем персике она не сдержалась и выплеснула на любовника не тольско перечень привычек и пристрастий Юнца-парламентёра (включая пикантные подробности о его девственности и тайном увлечении рукоблудством: сама видела, укрывшись в раскидистой кроне спелой черемухи), но даже о ледяной непоколебимой руке не смолчала, не говоря уж о сверхсекретном мече, – накипело!

Хан предупредил подданных, как следует встречать гонца. Вака-хико беспрепятственно спустился с перевала, прошёл полями, а у входа в улочки столицы его поджидала стайка разнаряженных девиц. Они его приветили тихой песней, затискали и зацеловали влажными губами до полуобморочного состояния. Обалдевшего Юнца увлекли в специально для того раскинутый свадебный шатёр, увешанный разноцветными ленточками и бубенчиками. В шатре его ожидала разодетая, как светофор, пылкая Ногохон – в красной блузке и зелёной юбке, подпоясанной жёлтым кушаком. Красный цвет как бы предупреждал об опасности – девичьи груди так и рвались наружу, а зелёный говорил: вход свободен! Разумеется, никаких светофоров в те доисторические времена не было и в помине, символическую раскраску интуитивно выбрала Другмо, готовя невесту к свадебному обряду. Самой нельзя, так хоть на других посмотреть.