Место для радуги (СИ) - Гаспачо Максим. Страница 22

Вечером я возвращался в палату и читал книжки. Дневальные, которые раньше злопыхали в мой адрес, теперь были расположены доброжелательно. Они и снабжали меня литературой. Подчас попадались весьма интересные вещи. Мне особенно запомнилась книга «Дар Орла» Карлоса Кастанеды. Там говорилось о расширении сознания и выходе за рамки привычной действительности. Это было интересно, но в условиях этой колонии не было возможности проверить изложенное на практике. Я решил, что, когда освобожусь из этих мест, обязательно прочитаю эту книгу ещё раз — более внимательно.

Так проходило мое «отбывание наказания» — меня либо убивали в штрафных изоляторах, либо сажали за компьютер и давали отдышаться, пока я писал очередную программу для учета заключенных. Мне не хватало объективности мышления и полноты восприятия мира, чтобы понять, что вся череда роковых событий с самого детства была завязана на этом чертовом компьютере.

Освобождение

В кабинет, где я работал, довольно часто заглядывали «режимники» — проверить, чем я там занимаюсь. То, что они видели, не вызывало негативной реакции и меня это успокаивало. Для меня это были страшные люди, которые могли одним щелчком пальцев отправить меня в ШИЗО и лишить остатков здоровья.

Через несколько месяцев программа по учету больных была готова и успешно расползлась по компьютерам врачей. Незадолго до её завершения ко мне заглянул один заключенный, который работал при штабе. Его должность называлась «связист», он занимался всем, что связано с электрикой, — от проводки кабеля до ремонта телевизоров, которые ему приносили на починку дяденьки в форме. У него тоже был свой маленький кабинет, заваленный микросхемами, паяльниками и прочим железом. Его звали Виталик, он был из Колпино.

Мне сразу вспомнился тот Виталик из Колпино, который промелькнул в моей жизни много лет назад, когда я встречался с Ирой «Солнышко». Это было, когда я ездил купаться и встретил её на берегу. Перед глазами выплыла сцена, как она, выйдя из воды в купальнике и с влажными волосами, прыгнула в салон черного «Митсубиси» и уехала по дороге красивой жизни с Виталиком, оставив меня провожать её взглядом и осмысливать тот факт, что в этой жизни все решает черный «Митсубиси».

Это был другой Виталик, но совпадение имен напомнило мне про тот давнишний случай и про то, как я сейчас далеко от той жизни, которую мог бы прожить, если бы не повстречал на своем пути Иру «Солнышко» и некоторых других личностей.

— Меня послал к тебе начальник колонии, — сказал Виталик.

При слове «начальник колонии» в этом месте было принято вскакивать и падать ниц, но я сдержался.

— Чем обязан? — спросил я.

— В колонию должны завезти гуманитарную помощь, которая включает в себя несколько компьютеров, — сказал Виталик. — Начальник колонии хочет организовать компьютерный класс. Ты согласен поучаствовать в этом?

Отказаться от этого предложения было бы все равно, что послать начальника колонии.

— Помогу, чем смогу, — ответил я.

Виталик заулыбался.

— Другого ответа я и не ожидал.

Так я стал ответственным за компьютерный класс. Это были допотопные компьютеры, из которых я быстро соорудил локальную сеть и установил на них «Героев-3» и «Варкрафт». Компьютерный класс был совместным проектом режимников и воспитателей, под него было выделено просторное помещение в корпусе штаба, а мне было разрешено свободно передвигаться по территории колонии. Статус «злостного нарушителя» был снят. Когда я рассказал главному врачу обо всем этом, он засмеялся:

— Ну и надо ли было им над тобой столько издеваться, чтобы в конечном счете к тебе же и обратиться, — сказал он.

— И правда, — ответил я.

Несмотря на то, что внешне все складывалось благополучно, я не расслаблялся. Коварство и переменчивость этой лживой и гнилой системы были мне хорошо знакомы. В МОБе все складывалось ещё благополучнее, и тем не менее я оказался здесь.

В свободное время я читал книги и строил планы на будущее. Я настолько глубоко проникся ненавистью к системе, что не мыслил своего существования в её рамках после освобождения. В школьной тетрадке я писал свои мысли на этот счет:

…Система создана для того, чтобы поработить человека. Находясь в ней, на любом её уровне, человек будет оставаться винтиком, шестеренкой, но никак не свободной личностью…

Будучи программистом, я как нельзя лучше понимал, что «система» — это просто огромная машина, целиком построенная на коллективном внушении и строго алгоритмизированная.

…Система запрограммировала сознание людей на то, что миром правят деньги и секс. В промежутках между сексом (который только в редких случаях можно назвать Любовью) человек должен зарабатывать деньги, без которых у него не будет секса…

Находясь в этих местах я стал понимать истины, на которые у простого обывателя, находящегося на так называемой «свободе», скорее всего, просто не хватает времени. Эта истина заключается в том, что человеческое общество болеет тяжелой болезнью, а «система» — это внешнее проявление этой болезни. Мысль о том, что существующая модель общества на корню не правильная, всё сильнее укреплялась в моем сознании. Это сопровождалось чтением духовной и философской литературы. Я понимал, что эта тюрьма и всё, что в ней происходит, является лишь следствием искажения вышестоящей модели и что эта болезнь, этот вирус, за несколько коротких как миг тысячелетий распространился по всему земному шару, выдавая истинное за ложное, а ложное за истинное.

Возможно, я никогда не пришел бы к этому выводу, торгуя компьютерами или попивая с подругой пиво в кинотеатре, но слишком высока была цена этих открытий. Когда я прочитал серию книг «Звенящие кедры России», все мои умозаключения подтвердились: «система» была дурманящей иллюзией, порабощающей сознание людей. Человек может и должен жить независимо ни от каких рамок, в гармонии с природой и в единстве со Вселенной. Именно тогда в моей тетрадке появилась такая запись:

…Надежда говорит, что всё впереди и заставляет двигаться дальше. Ты закрываешь глаза и явно видишь свою мечту — окруженную лесом полянку, речку, яблоньку, родничок. Твоя дочка радостно бежит к тебе по траве и бросается в твои объятия. Ты — здоровый и ещё достаточно молодой, берешь её за ручки и с безграничной любовью глядишь в её ангельски чистые и прекрасные глаза. Природа вокруг дышит любовью. Она, твоя дочурка, наверное, даже не догадывается, как безумно ты её любишь. Ты с трудом сдерживаешь наворачивающиеся на глаза слезы счастья, а она, этот светлый ангел, рассказывает тебе про то, что ей приснился непонятный сон.

— Какой? — спрашиваешь ты её, а она говорит:

— Папочка, мне приснились мрачные и больные люди, которые живут в непонятном месте, где все каменное и грязное. Там огромные каменные дома, в которых живут много людей, и они не любят друг друга…

Она рассказывает тебе свой сон, и ты понимаешь, что ей приснился город. Как он закрался к ней здесь, вдали от зла, от цивилизации? Вы живете в глухом лесу, где в округе нет даже ни одного поселка. Доченька, только бы ты поменьше думала об этой грязи. Она заканчивает свой рассказ и спрашивает:

— Что это за место, папочка?

Но ей не нужно знать о том мире, чтобы ни одно семечко зла не проросло в её душе. Ей не нужно знать, что такое боль и страдание; ей не нужно знать, что такое богатство и нищета; что такое власть и система; что такое гордость и унижение; что такое преступление и наказание, грех и искупление… И ты отвечаешь ей: