Место для радуги (СИ) - Гаспачо Максим. Страница 41

Одноклассник засмеялся.

— Да-а-а, — протянул он. — Кажется, мощной «хренью» тебя угостили.

Аппетита не было никакого. Меня тянуло на улицу. Хотелось увидеть весь мир под этим новым, непривычным углом.

Первое, что бросилось в глаза, когда я вышел — это проплывающее над головой небо в дымках облаков, из которых проглядывали звезды. Они пели древнюю, давно забытую людьми песню. В этот момент я почувствовал каждой клеточкой, как небо бесконечно сильно любит нас — маленьких, заблудившихся, сбившихся с пути человечков. Горели вечерние огни, по набережной шелестели машины, а вокруг — дома-дома-дома, каменные дома, исписанные и изрисованные странными надписями и рисунками, с бездушными глазницами окон. Во всем этим была какая-то дикая пустота и безысходность.

Напротив меня через улицу, возле входа в магазин, стояли несколько парней и о чем-то разговаривали. Они были одеты во всё темное, в их руках были бутылки с пивом и сигареты, а в их разговоре — надрывный и дикий смех, переходящий в гогот и громкие матерные выкрики. В этом было что-то нечеловеческое, но это был только внешний атрибут их образа. Я чувствовал нечто большее — я чувствовал, как в каждом из них за «нарисованным образом» скрывается ноющая душевная тоска и одиночество, которое они бессознательно топят в бутылке и глушат сигаретами, и от которого убегают в ненастоящий, придуманный людьми мир денег и футбола. Я в полную силу почувствовал иллюзорность внешнего мира, который, как злой чародей, противопоставлял себя тому, что реально существует — человеческой душе, затягивая её в свою игру материй. Я увидел среди этих домов то, чего раньше никогда не замечал — одиночество человеческой души, от которого люди прятались в каменных гробах, в телевизорах, компьютерах, свадьбах, торжествах, кухонных празднествах и других наигранных декорациях огромной драмы под названием «Род человеческий».

В этот момент я почувствовал, как на самом деле одиноки все люди и как сильно этому миру не хватает Любви — настоящей, взаимной, всеобъемлющей, от которой горит сердце и светится огонь в глазах. Той Божественной Любви, которая наполняет весь мир дыханием жизни, радости, счастья и искреннего смеха. «Так вот какой мир на самом деле, — подумал я. — Мир глазами души». Мне стало бесконечно жалко этих парней. На какую-то секунду я увидел их детьми, ещё не запачкавшими свои души, и в следующую секунду — теми, кого из них сделала эта жизнь и эта система. И только небо в этот момент чувствовало и понимало мою боль. В тот вечер в моих заметках родилась такая запись:

…Как мало всего от Бога и как много всего от дьявола нас окружает. Только чистым оком можно разглядеть это сквозь призму нашей мерзости, которая является для нас нормой. Наши лица несут отпечаток наших жизней, но все они уже стары, измучены, слепы и съедаемы собственными демонами — за внешней красотой человека можно увидеть то, от чего становится СТРАШНО… Мало кто сохранил хоть что-то от ангельских глазенок, которыми мы напугано смотрели на этот мир безобразия и жестокости людей… Как бы я хотел протащить это с собой в реальность…

Это был вечер насыщенный впечатлениями и откровениями. Спать совсем не хотелось. Самым удивительным было то, что даже на расстоянии я чувствовал, как в это время в своей кроватке лежит моя крошечка. Невыносимая боль пронзила все мое существо — боль разбитой судьбы, боль неудавшейся семьи, боль того, что я не могу быть рядом с тем, кого люблю больше жизни. Я добавил в заметки ещё одну запись:

…Женщины, что вы с нами делаете? Вы загоняете нас в пропасть, а потом говорите, что мы слабые. Вы дарите нам самое великое счастье и вы же его у нас отбираете. Вы думаете, что мы грубые и бесчувственные, но вам даже не представить себе той боли, которую вы причиняете нам, когда отрываете от нас кусок сердца, родную кровинку, нас самих…

ЛСД действовал необычайно сильно. Ни один наркотик не вызывал у меня таких глубоких истин и переживаний. На следующий день я почувствовал, что мне очень плохо без малыша. Когда я уезжал, я не думал, что меня так сильно будет тянуть к нему. Всеми силами я сдержал порыв, чтобы не сесть в машину и не поехать туда. Передо мной тут же предстало лицо Ольги — надменное, с презрением в глазах и с оскорблениями на языке. Возвращаться не было резона.

У меня оставалось небольшое количество ЛСД. Я принял его и стал перебирать номера в телефоне. Надо было как-то отвлечься от тяжких мыслей. Взгляд остановился на номере Маргариты. «Почему бы и нет?», — подумал я и пригласил её в гости. Она охотно согласилась. В скором времени я наблюдал, как эта хрупкая девочка с большим энтузиазмом принялась готовить нам ужин, параллельно подметая пол на кухне и перемывая гору посуды в раковине, хотя её об этом никто не просил.

— Оставь ты это, — говорил я.

— Мне не трудно, — отвечала она. — Я люблю чистоту.

Её движения были похожи на танец. Она прямо на моих глазах то старела и становилась немного располневшей барышней с двумя подбородками, то настолько молодела, что превращалась в сказочную дюймовочку — девочку, которую можно уместить на ладони, то снова становилась собой — кукольной блондинкой с длинными ресницами. Это были удивительные метаморфозы. Маргарита обратила внимание, с каким интересом я за ней наблюдаю, и заглянула мне в глаза. Её лицо стало наигранно-строгим.

— Чего сожрал? — спросила она, играя глазами.

— Да так, — невинно улыбаясь, ответил я и махнул рукой. — Ничего серьезного.

По исходившим от неё волнам энергии я чувствовал, что она всем существом хочет расположить меня к себе и показать, что она — именно та девушка, которая мне нужна. Неоднократно она подчеркивала это всяческими маневрами, но Ольга настолько сильно измучила мое сердце, что оно уже просто боялось кого-то полюбить до уровня ласки, нежности и заботы. Меня хватало только на встречи без обязательств.

Этой ночью моя давнишняя «неудача» с Маргаритой, вызванная приемом метамфетаминов, была полностью компенсирована. В отличие от метамфетаминов, ЛСД на двести процентов раскрывало животный потенциал мужчины.

Во время одной из коротких передышек меня внезапно окатила холодная волна одиночества. Я почувствовал страшную внутреннюю пустоту, которая отбросила меня на другой конец кровати. Перед глазами возникла кроватка сына и я всем сердцем захотел туда — к нему. «Какого я здесь делаю?», — с отвращением к самому себе подумал я. И тут же этот порыв был вытеснен образом Ольги, которая темной тенью нависла над малышом, не давая подступиться к нему. Таково было положение вещей — там был мой сын, но там не было семьи и не было дома. Иногда я задумывался, что Ольга — это мое наказание.

Нам с Марго было хорошо, но в этот момент я всеми клеточками ощущал, что она как и Ольга не родная мне. И с одной и с другой меня свели наркотики и похоть, но мы были совершенно чужими друг для друга, хоть она и пыталась показать, что это не так. В этих отношениях не было самого главного — Любви. Осознавая это, мне вдруг стало омерзительно всё, чем мы только что страстно занимались.

Я почувствовал себя совершенно одним в этом мире, между двумя женщинами, которые словно соревнуются и разыгрывают меня между собой, как подкидного дурака. В отчаянии я закрыл глаза и вдруг в одно мгновение куда-то очень глубоко провалился. Я увидел необычайно яркую картинку, которая произвела на меня неизгладимое впечатление. На утро я написал об увиденном в заметках:

…Закрываю глаза… Музыка и какая-то энергия… Вижу изнутри сферу, похожую на цветной калейдоскоп, а в её центре яркое, сияющее распятие — золотой мальчик на кресте. Его плотно обвивают две зеленые змеи… Повсюду океан гудящей энергии, и этот юноша, с золотой кожей, с необычайно красивым лицом, распятый на кресте, и в бесконечном круговороте обвиваемый змеями по всему телу… Пока не знаю, что это значит…