Мистерия Огня. Сборник - Холл Мэнли Палмер. Страница 10

Посетить Рангун и не подняться по истертым и скользким от грязи ступеням значило бы допустить непростительную оплошность; но, столкнувшись с необходимостью подчиниться местным правилам, запрещающим кому бы то ни было подниматься на платформу, не сняв прежде обувь и носки, мы испытали некоторое замешательство. Воспоминания о сорока девяти тысячах местных болезней молнией проносились у нас в головах, когда мы тщетно выискивали мало-мальски безопасное местечко, чтобы ступить туда голой ногой, и пытались со всей возможной предосторожностью пробраться наверх по сплошному слою скользкой грязи. Коридоры с длинными пролетами ступеней, ведущие вверх к пагоде, для удобства путешественников были превращены в восточные базары, где можно купить дешевые безделушки и фотографии на память о посещении храма. Сувениры, приобретенные под сенью огромного сооружения, наделены особым религиозным смыслом и ценятся чрезвычайно высоко.

Не только интересно, но и чрезвычайно забавно было наблюдать, как пожилые благовоспитанные американки с аристократическими манерами, годами ходившие на высоких каблуках, пытались вскарабкаться по сотням скользких каменных ступенек и, выбирая дорогу, осторожно пробирались между пагодами. И хотя все они имели невыразимо жалкий вид, но со свойственной женскому уму пытливостью горели страстным желанием увидеть все, что стоило внимания. У нас на глазах происходила великая битва между утонченностью и пытливостью, победителем в которой обычно выходила пытливость.

Платформа, где стоит пагода, как правило, сплошь усеяна толпами больных туберкулезом, оспой и проказой, прибывших в священный храм с надеждой на исцеление. Подобное зрелище, естественно, действует отнюдь не успокаивающе на брезгливого уроженца Запада, пытающегося осторожно продвигаться вперед босиком среди всей этой разношерстной публики.

Добравшись до вершины и взглянув на раскинувшуюся внизу огромную панораму позолоченных храмов и святилищ, мы понимаем, что перенесенные нами неудобства ничто в сравнении с открывшимся нам зрелищем. Великая пагода Шуэдагоун — это поистине бриллиант в короне буддийской веры; мы стояли охваченные благоговейным страхом и подавленные чувством почтения и восхищения к тому великому человеку, чья жизнь послужила источником вдохновения для создания такого грандиозного монумента. Ослепленные блеском и пораженные великолепием всего увиденного, но при этом несколько удрученные обилием навоза и грязи, умалявших величие веры, мы почувствовали непреодолимое желание уединиться в каком-нибудь укромном уголке, где мы смогли бы помечтать и поразмышлять об этом чудесном творении человеческого гения.

Я даже ущипнул себя, желая удостовериться, что все это я видел в действительности, а не во сне; что огромный храм из золота, блестящий и сверкающий на солнце — это реальность и что громадные белые львы — это сторожа у ворот материального храма, а не обитатели порога миража.

Искренне ваш

М.П.Х.

Дорогие друзья!

Странствуя по дальним странам, путешественник видит множество разных вещей; одни его удивляют, другие забавляют. Но только иногда он встречает то, что поражает его достаточно глубоко, чтобы оставить в душе неизгладимый отпечаток.

Яркие безделушки быстро надоедают. Купола и минареты с их мишурной отделкой только утомляют душу, ибо они подобны сотням других, увиденных ранее, и множеству тех, что еще предстоит увидеть. Вскоре путешествие становится однообразным. День за днем мы посещаем храмы, гробницы и дворцы, выслушивая доказательства превосходства какого-то одного из ему подобных, пока осмотр достопримечательностей не начинает вызывать только скуку.

В иллюстрированных альбомах-путеводителях камера благоразумно утаивает мерзость окружающей обстановки и ничего не сообщает о пыли, грязи и неудобствах, столь часто лишающих удовольствия от созерцания памятников старины. Путешествие в большинстве случаев превращается в вереницу разочарований. Сказочные замки, сооруженные во время уютного сидения у камелька, рушатся один за другим, а на их месте мы лицезреем реальность, в которой гораздо больше грязи и убожества, чем блеска и величия.

Внутреннему взору открываются только прекрасные картины: мрамор всегда сияет белизной, газоны в идеальном порядке, а из каждого угла сияют драгоценные камни и золото. Но как не похожа на все это реальность! Мрамор потрескался и крошится, золото и медь потеряли блеск и позеленели, газоны заросли сорняками, а вместо драгоценных камней зияют черные дыры. Вот и выходит, что путешествие — это не только великое образование, но и великое разочарование.

Существует, однако, такое место, которое никогда вас не разочарует, место, где реальность превосходит любую грезу, ибо есть предел и грезам. Никакое видение, созданное тонкой субстанцией воображения, не сможет и наполовину оказаться столь прекрасным, как эта сияющая тайна, созданная мастерством человеческих рук.

С берегов величаво струящейся реки Джамны в древнем индийском городе Агре, из самого сердца ныне почившей Империи Великих Моголов взметнуло это таинственное чудо свои купола и минареты в ясную синеву тропического неба. Похожий на изящное кружево резной белый мрамор, выложенный тысячами полудрагоценных камней, в лучах послеполуденного солнца уже более не воспринимается как каменные пролеты, превращаясь в тончайшие нити сплетенной пауком паутины. Все вместе это напоминает вызванное колдовскими чарами видение из арабских сказок «Тысячи и одной ночи», и когда смотришь на это чудесное сооружение, то невольно так и ждешь, что оно вдруг исчезнет или же поднимется и поплывет, как огромный, переливающийся всеми цветами радуги пузырь по темным водам реки. Оно кажется неким призрачным восточным раем, на мгновение возникшим посреди суеты современной цивилизации.

Таким предстает перед вами Тадж Махал, самое прекрасное здание, когда-либо возведенное человеческими руками, освященное собственной красотой и достойное быть обителью богов. Это удивительное сооружение на протяжении уже многих веков являет собой олицетворение таких величайших тайн жизни, как любовь и смерть. Это высшая дань, отданная мужчиной женской любви, искренности и преданности, и величественный памятник одному из прекраснейших романов в истории человечества.

Шах-Джахан, внук Акбара, Великого Могола, и один из самых знаменитых в мусульманской империи зодчих Индии, родился в государстве из песчаника, а упокоился в империи из мрамора. Год за годом он неутомимо трудился, и благодаря неустанным усилиям камень за камнем возводилась империя на протяжении всех долгих лет его правления. Немало всякого было сказано о Шах-Джахане: одни называли его расточительным и своенравным, другие видели в нем человека чрезвычайно проницательного, чей благородный ум был расстроен годами скорби и меланхолии. Но, как бы то ни было, он подарил миру самое прекрасное сооружение в память о той, которую он почитал и любил больше самой жизни.

Хотя Шах-Джахан, как и благородные Моголы, бывшие его предками, имел много жен и наложниц, он тем не менее был однолюбом и отдал сердце своей единственной царице, своей первой любви, Мумтаз Махал, которую он называл Светом гарема. И можно не сомневаться, что она, хотя и дочь пророка, была истинной дочерью Ситы* и являла собой высочайший эталон лучших качеств индийской женщины.

Любимая народом как богиня за милосердие и отзывчивость и обожаемая мужем, семнадцать лет прожила Мумтаз Махал под неусыпным вниманием шаха, не отходившего от нее ни на шаг. Он советовался с ней во всех делах и ценил ее суждения выше собственных. Говорят, что до самой ее смерти между ними ни разу не возникло никаких размолвок. Она сопровождала его даже на поле сражения, когда на его царство напали завистливые родственники, стремившиеся сместить его с трона. И вот, когда шах был на поле битвы, Мумтаз Махал умерла во время родов. Царя уведомили об этом только после окончания сражения, поскольку его генералы знали, что это потрясение стоило бы ему империи.