Мистерия Огня. Сборник - Холл Мэнли Палмер. Страница 11

Когда Шах-Джахан узнал о смерти любимой, он чуть не умер от горя, и говорят, что после этого улыбка ни разу не появилась на его лице. Она была его жизнью, и после ее ухода в его душе осталась пустота, которую уже ничто не смогло заполнить.

Шах-Джахан так и не сумел оправиться от столь тяжелой утраты, и, хотя он пережил жену на тридцать пять лет, все эти годы он хранил ее образ в своем сердце. Согласно ее последней воле, шах построил на берегу реки Джамны мавзолей, который носит ее имя. Рассказывают, что он следил за тем, как каждый камень укладывали на место, и даже после того как строительство было закончено, он день за днем приходил к мавзолею, садился напротив и не отрываясь смотрел на четыре высоких минарета и сияющий белый купол усыпальницы, ибо там была похоронена не только та, которую он любил, там была погребена его душа.

Спустя немного времени у Великого Могола зародилась идея построить на противоположном берегу реки мавзолей для себя точно такой же формы и размера, как и мавзолей его ушедшей любви, с одной лишь разницей — его усыпальница должна была строиться из черного, а не белого мрамора. По его замыслу, оба мавзолея должен был соединить переброшенный через реку мост из серебра. Однако мечте Шах-Джахана так и не суждено было осуществиться.

Судьба жестоко обошлась с неутешным в своем горе султаном. Его выросшие рядом с ним сыновья пошли на него войной, и в конце концов один из них по имени Аурангзеб, известный в Индии как ниспровергающий богов и сжигающий книги, самый жестокий и ненавистный из всех императоров-моголов, сверг с престола своего отца и заточил Шах-Джахана в крохотную каморку в старом форте Агры, бывшую некогда частью женской половины во дворце Акбара, его деда.

Там Шах-Джахан, старый и больной душой и телом, провел последние годы жизни, одинокий и всеми забытый. Почувствовав приближение смерти, он попросил своих стражников об одной последней милости — чтобы те вынесли его на маленький балкон, выходивший на протекавшую внизу Джамну.

Оттуда, из Жасминовой башни, он хотел еще раз взглянуть на стоящий по ту сторону реки величественный белый мавзолей, уже давно хранивший тело его любимой. Там Шах-Джахан и умер, с последним вздохом произнеся имя той, чью смерть он оплакивал долгие годы.

Аурангзеб, сердце которого несколько смягчилось, похоронил отца в Тадж-Махале рядом с телом его жены. И когда сегодня какой-нибудь турист, испытывая чувство благоговения, которое он не в состоянии объяснить, входит в усыпальницу, молчаливый и притихший, он видит внизу мерцающий свет масляной лампы, горящей здесь день и ночь, и два огромных резных камня, под которыми в подземном крипте покоятся тела Шах-Джахана, Великого Могола, и Мумтаз Махал, Света его жизни.

Такова легенда, которую рассказывают местные жители. Насколько она правдива, никому не дано узнать, однако это грандиозное сооружение, потрясающее своей простотой, повергающее в благоговейный трепет своим величием, стоит как памятник одному из прекраснейших романов в стране, где вообще мало романов и не в ходу сентиментальность.

Искренне ваш друг

М.П.Х.

Любезные друзья!

Сидя на высокой веранде отеля «У пастуха» и наблюдая за шаркающими внизу пешеходами в фесках, вечно куда-то спешащими и, видимо, так никуда и не попадающими, я готов рассказать о поездке к Великой пирамиде, из которой я только что вернулся, до смерти уставший, но торжествующий.

Египет стал для туристов родным домом; они стекаются сюда из Средиземноморья в одно время года, с Востока — в другое, а с Запада — круглый год. Поэтому Египет вполне можно назвать страной-космополитом. Бесконечная вереница маленьких красных шапочек и общая деловая атмосфера убеждают вас, что город этот — владение мусульман.

Заглянув через перила, я увидел внизу какого-то вконец затравленного туриста, пытающегося вырваться из когтей трех типов, косматых до звероподобия; один из них пытался продать бедолаге трость из шкуры носорога, второй — кашмирский ковер, а третий — четки, освященные в Мекке. С трудом ему удалось унести ноги, но для этого он был вынужден подвергнуть содержимое своего бумажника серьезному испытанию, не говоря уже о его терпении. В Египте всегда один сезон — в том смысле, что нет запрета на охоту на туристов. Здесь бытует мнение, что все туристы прибывают из Америки, а каждый американец считается богачом.

Однако сегодняшнее утро мы посвятим Великой пирамиде. До нее можно добраться на автомобиле или на трамвае. Мы выбираем автомобиль. Большинство машин в Египте европейского производства, причем все они явно перегружены медными деталями. Главное развлечение местных шоферов — давать гудки, что они и делают непрерывно, независимо от того, есть кто-нибудь на дороге или нет. Они, очевидно, находят огромное удовольствие в том, чтобы терзать и без того истрепанные нервы тех из нас, кто пытается как-то примериться к сорока девяти разновидностям восточных неудобств.

Пирамиды мы увидели, еще находясь от них на приличном расстоянии; и откуда на них ни посмотри, они заслоняют собой весь остальной пейзаж, возвышаясь, подобно огромным треугольникам, из синей дымки. Наша машина мчалась по дороге, ведущей к пирамидам, и, чем ближе мы к ним подъезжали, тем быстрее они обретали четкую форму, и их огромность с каждым мгновением становилась все более очевидной. Великая пирамида Хеопса стоит на песчаной дюне в нескольких сотнях ярдов от главной дороги, от которой ответвляется дорога поуже, доходящая почти до основания пирамиды.

Выйдя из машины, мы сразу же попадаем в окружение толпы превосходных египетских проводников, которых называют драгоманами. Это крупные смуглые люди свирепого вида, сражающиеся друг с другом за привилегию нас изувечить и обезобразить. Некоторые из них носят большие пластмассовые бляхи и пытаются на ломаном англо-туземном гибридном языке с примесью арабского, французского, итальянского и греческого убедить нас, что они надежные, честные и достойные люди и дорого с нас не возьмут.

Они спрашивают достопочтенного господина и благородного чужестранца, не соизволит ли он сфотографироваться на верблюде и не выразит ли он милостивое желание иметь свою фотографию, изображающую его сидящим верхом на их самом прекрасном осле. Те, кто соглашаются покататься на верблюдах, в течение нескольких последующих дней могут обедать, только стоя у каминной доски, а те, кто садятся верхом на ослов, обнаруживают, что их ноги с обеих сторон волочатся по земле, после чего наиболее мудрые решают, что они с не меньшим успехом могут прогуляться и пешком.

А может, достопочтенный господин пожелает взобраться на пирамиду? Если да, то шесть его смиренных слуг всегда готовы ему в этом помочь. Достопочтенный господин меряет взглядом гигантские камни высотой не менее 134 м и, понаблюдав за тем, что приходится испытать другим «альпинистам», решает лучше остаться на «этой замечательной твердой земле». Так называемая помощь заключается в следующем: два проводника, поднявшиеся впереди достопочтенного господина, берут его за руки и тянут, два других проводника, идущие сзади, подпирают его, а оставшаяся пара осторожно переставляет его ноги на край камней высотой три-четыре фута. Чем больше я наблюдал за всем этим, тем больше радовался, что такой подъем не был обязательным.

В случае если достопочтенный господин решал в этом деле пойти на компромисс, вознамерившись посетить покои внутри Великой пирамиды, и объявлял об этом во всеуслышание, тут же появлялись нужные проводники. Вид денег в Египте производит тот же эффект, что и потирание лампы Аладдина в Аравии. Заплатив положенные пятьдесят центов, составляющие установленную государством входную плату, я выбрал четырех драгоманов, выглядевших более или мене по-человечески, и приступил к тому, что оказалось довольно трудным предприятием. Изначально существовавший вход в пирамиду труднодоступен для всякого, за исключением профессиональных альпинистов, поэтому в стене, прямо под ним, был сделан довольно широкий проем, который можно назвать входом для туристов. Чтобы добраться до этого импровизированного входа, надо было подняться по нескольким ступеням, высеченным в двух единственных сохранившихся облицовочных камнях.