Источник силы - Форчун Дион. Страница 40

— Нет, Тони, она не это имеет в виду, она хочет, чтобы мы, ты и я, взяли его.

— О, прекрасно, если мы сможем найти ребенка, конечно: все что угодно, если только ты выздоровеешь. Я пошлю его в Итон и Оксфорд, или Лхасу, или Мекку, или куда-нибудь еще, куда они только могут вообразить, если только они оставят тебя в покое.

— Я не хочу выздоравливать, — послышался голос из глубины подушек.

— Но, дорогая, — ради меня, — ты говорила, что еще меня любишь.

— Я не хочу выздоравливать, но я думаю, я должна, точно так же, как она должна была продолжать жить, хотя и не хотела, ради него.

— Ради кого?

— Ради души, которая должна была появиться на свет, души, которая появится теперь, ради Миротворца.

Последовала пауза. Потом она заговорила опять, и ее голос, казалось, креп с каждой фразой.

— Это будет очень трудно, Тони.

— Пока мы будем вместе, дорогая, мы справимся.

Миссис Юстэйс быстро оправилась от болезни, и радость ее мужа не знала границ. Он все это приписывал Тавернеру, хотя Тавернер был, по сути, лишь наблюдателем этой странной борьбы между жизнью и смертью, которая разрешилась сама собой. Юстэйс, подобно любому человеку, который живет на поверхности вещей и гордится самим фактом своего существования, скоро забыл внутренний смысл всей истории. У его жены была сонная болезнь, и, благодарение Богу, она прошла, чему он искренне рад, и оснований для радости у него предостаточно. Во-первых, пришло повышение по службе, и с должности командира полка он был назначен на один из важнейших административных постов, перешагнув через головы многих старших по званию. Таким же образом, благодаря неожиданной смерти кузена, он стал вероятным претендентом на его знатный титул. И, в-третьих, в довершение его радости, стало известно, что его род на нем не закончится.

Накануне их отплытия мы отправились с ними поужинать. Юстэйс чувствовал себя на седьмом небе, окруженный прибывающими по почте поздравительными телеграммами. Лицо его жены ни разу не утратило спокойного отрешенного выражения, приобретенного после путешествия на другие планы бытия, но в ее глазах не было радости, если не считать удовольствия от получаемого им удовольствия и довольно печальной улыбки, напоминающей улыбку человека, который наблюдает за любимым ребенком, получившим желанную безделушку.

Мы больше не слышали о них до тех пор, пока случайные разговоры не донесли до нас новости.

— Вы слышали о Юстэйсах? — спросил человек в моем клубе. — Он теперь генерал Юстэйс. Их ребенок черный, как уголь. У каждого возникает вопрос, что они собираются с ним делать? Это, наверное, означало бы его отставку, если бы он не обладал столь потрясающим влиянием на мятежников, с которыми никто другой справиться не может. Непонятно, как он добивается такого успеха, не умея с ними ладить и еще меньше их понимая. К тому же, им это нравится. Жаль ее, не правда ли? Невероятно славная женщина. Похожа на святую с витража. Невозможно понять все это.

Несколько лет спустя Юстэйсы опять появились на сцене. Теперь, унаследовав титул своего кузена, он стал баронетом и занимал какой-то высокий пост в индийском правительстве. Кроме того, это был полностью другой человек. Его волосы стали белы, как снег, и его лицо с глубокими морщинами и запавшими глазами противоестественно состарилось. Казалось довольно странным, что леди Юстэйс выглядела изменившейся меньше всех, если не считать того, что стала совсем бесплотной и казалась не от мира сего. Я пришел к заключению, что она ведет очень уединенный образ жизни, не принимая участия в светских делах, которые обычно увлекают многих женщин ее положения.

С ними был ребенок пяти лет, с черными, как смоль, волосами, темно-оливковой кожей, тоненькими ручками и ножками и парой синих, как море, глаз. Это были самые удивительные глаза, которые мне когда-либо приходилось видеть на лице ребенка. Их морская глубина соперничала с их синевой. Хотел бы я знать, что должна видеть душа, глядящая на свой родной Восток западными глазами.

Юстэйс отвел меня в сторону. Казалось, ему необходимо было открыть душу кому-нибудь, кто знает его историю. Показывая на ребенка и его мать, он сказал:

— Вы можете себе представить, что это означает для нас в нашем положении, а? Я беспокоюсь не о себе, — продолжал он, — но это так тяжело для нее. Вечное страдание. Муки, — добавил он.

Я услышал голос матери, обращающейся к Тавернеру:

— Вы тоже это заметили? — тихо говорила она. — Не чудо ли это? Что есть во мне, единственной из всех женщин, чтобы такое заслужить? — Затем, повернувшись к ребенку, она сказала:

— Знаешь ли ты, кто этот человек, дорогой?

— Да, — ответил тот. — Как я тебе говорил, он тоже один из Нас.

— Странный малыш, — сказал отец, гладя сына по голове. — Найдешь ли ты других своих друзей?

Зов моря

— Известно ли вам что-нибудь о стигматах? — спросил мой визави.

Это был слишком неожиданный вопрос в той обстановке, где мы находились, поразивший меня, как выстрел.

Я не смог уклониться от приглашения провести вечер со старым сокашником, который во время войны занимал скучную должность врача в бедном заведении. Должность, для которой, должен я сказать, он прекрасно подходил. И теперь я оказался с ним лицом к лицу за не слишком элегантным обеденным столом в его жилище в большой крепости из грязного красного кирпича, которая была видна на мили вокруг, возвышаясь над серым убожеством южного Лондона.

Я был настолько удивлен, что заставил его повторить вопрос, прежде чем смог на него ответить.

— Известно ли вам что-нибудь о стигматах? Истерических стигматах? — спросил он опять.

— Я видел симулируемые опухоли, — сказал я, — они довольно известны, но я никогда не видел настоящих поверхностных ран, какие предполагаются у святых.

— Чему бы вы могли их приписать? — спросил мой собеседник.

— Самовнушению, — ответил я. — Воображение бывает настолько живым, что оно и в самом деле воздействует на мышцы тела.

— Я столкнулся со случаем — это одна из моих подопечных, — который мне хотелось бы вам показать, — сказал он. — Очень любопытный случай. Я думаю, это истерические стигматы, никак иначе я их объяснить не могу. Девушка попала сюда пару дней назад с огнестрельной раной в плече. Она пришла, чтобы удалить пулю, но никак не могла объяснить, как она получила ранение. Мы приняли ее, но не смогли найти никакой пули, что весьма нас озадачило. Она была почти в помраченном сознании, что мы, естественно, объяснили потерей крови и поэтому оставили ее здесь. В этом, кажется, нет ничего необычного, кроме того, что мы не смогли найти пулю. Но такие вещи случаются и при самом лучшем оснащении, а наше далеко не такое. Но в этом случае есть что-то необъяснимое. Прошлой ночью, между одиннадцатью и двенадцатью, я спокойно сидел у себя, когда услышал пронзительный крик. Конечно, здесь, в таком районе, в этом нет ничего необычного. Но через минуту или две мне позвонили по внутреннему телефону, чтобы сообщить, что меня ждут в палате. Я спустился и увидел эту девушку еще с одной пулевой раной. Никто не слышал выстрела, все окна были невредимы, не дальше десяти футов от нее находилась медсестра. Сделав рентген, мы опять не обнаружили пули, хотя в ее плече было четко просверленное отверстие и, что самое невероятное, нигде не было ни капли крови. Что вы об этом думаете?

— Если вы уверены, что здесь нет внешнего вмешательства, тогда единственное, что можно предположить, — причина внутренняя. Она истеричного типа?

— Определенно. Выглядит, как будто она сошла с картины Берн-Джонса. Кроме того, она каждую ночь на час или больше впадает в особое помраченное состояние. Как раз в таком состоянии у нее и образовалась вторая рана. Не могли бы вы спуститься вниз и осмотреть ее? Мне хочется услышать ваше мнение. Мне известно, что вы увлекаетесь психоанализом и всевозможными вещами, выходящими за пределы моих познаний.