Какое ТЕБЕ дело до того, что думают другие? - Фейнман Ричард Филлипс. Страница 31

В прессе писали о слухах, что НАСА находилась под серьезным политическим давлением и не могла отменить запуск шаттла. Также выдвигались всевозможные теории относительно источника этого давления. Для меня это был просто огромный таинственный мир с громадными силами. Я бы изучил его, и если бы сумел защитить себя, то ничего бы не произошло. Но мне нужно было быть настороже.

Сыщик

Наконец, рано утром в четверг, мы прибываем во Флориду. Сначала предполагалось, что мы обойдем весь Космический Центр им. Кеннеди, расположенный на мысе Канаверал, и гид проведет для нас экскурсию. Но поскольку газеты так быстро снабжали всех новой информацией, сначала у нас состоялось публичное заседание.

Прежде всего нам показали детальные изображения дыма, выходящего из шаттла уже тогда, когда он еще стоял на стартовой площадке. Вокруг этой площадки повсюду стояли камеры, наблюдавшие за запуском шаттла, — их было около сотни. Две камеры были направлены непосредственно на то место, откуда появился дым — но обе, как ни странно, не сработали. Тем не менее, на фотографиях, сделанных другими камерами, были ясно видны четыре или пять клубов черного дыма, который выходил из монтажного стыка. Это не был дым, исходящий от горящего материала; это был обычный уголь и частицы грязи, которые выталкивались из-за давления, создавшегося внутри ракеты.

Через несколько секунд этих клубов не стало: уплотнение каким-то образом закрыло отверстие на некоторое время, только для того, чтобы снова открыть его через минуту.

Произошла небольшая дискуссия по поводу того, сколько материи вышло в виде дыма. Клубы дыма были примерно шесть футов в длину и несколько футов в толщину. Количество материи зависит от размера частиц, и, кроме того, внутри облака дыма всегда мог оказаться больший кусок такой грязи, так что судить очень трудно. И поскольку фотоаппараты стояли сбоку, вероятно, дальше за ракетой тоже был дым.

Чтобы установить минимальное количество потерянной материи, я допустил определенный размер частицы, которая могла бы создать максимально возможное количество дыма, исходя из материала данного размера. Частица получилась удивительно маленькой — примерно один кубический дюйм: если имеется кубический дюйм материала, то можно получить столько дыма.

Мы попросили показать нам фотографии, сделанные во время других запусков. Позже мы узнали, что во время предыдущих полетов клубов дыма никогда не было.

Мы услышали также и о низких температурах перед запуском. Об этом нам рассказал человек по имени Чарли Стивенсон, ответственный за бригаду, следившую за температурой окружающей среды. Он сказал, что ночью температура опустилась до 22 градусов, но в некоторых местах стартовой площадки его бригада зарегистрировала температуру всего в 8 градусов, и никто не мог понять, почему.

Во время обеденного перерыва журналист с местной телевизионной станции спросил меня, что я думаю по поводу зарегистрированной низкой температуры. Я сказал, что, на мой взгляд, жидкие водород и кислород еще больше охладили воздух (температура которого была 22 градуса), когда он опускался с огромного топливного резервуара на ракета-носитель. По какой-то причине репортер подумал, что я только что выдал ему какую-то важную секретную информацию, поэтому в своем вечернем отчете он не ссылался на мое имя. Вместо этого он сказал: «Это объяснение дал лауреат Нобелевской премии, так что оно должно быть правильным».

Рис. 16. Детальная фотография «дыма», сделанная на стартовой площадке. (© НАСА.)

Днем люди, занимавшиеся телеизмерениями, дали нам всевозможную информацию о последних минутах шаттла. Были измерены сотни всевозможных вещей, причем все измерения показывали, что все работает хорошо, насколько это возможно при данных обстоятельствах: давление в резервуаре с водородом внезапно упало за несколько секунд до появления видимого пламени; гироскопы, управляющие шаттлом, работали совершенным образом, пока на один из них не легла большая нагрузка, чем на другой, из-за боковых сил, созданных пламенем, вырывавшимся со стороны ракета-носителя; основные двигатели вообще остановились, когда взорвался резервуар с водородом, так как в топливопроводах упало давление.

Это заседание продолжалось до 7:30 вечера, поэтому мы отложили экскурсию на пятницу и отправились прямо на ужин, организованный мистером Роджерсом.

Во время ужина я оказался рядом с Элом Килом, который присоединился к комиссии в понедельник в качестве исполнительного сотрудника, чтобы помочь мистеру Роджерсу в организации нашей работы и управлении ею. Он прибыл к нам из Белого Дома — из того, что называется МУБ [34], — и у него была хорошая репутация, так как он проделал прекрасную работу там-то и там-то. Мистер Роджерс беспрестанно твердил о том, как нам повезло, что мы получили человека столь высокой квалификации.

Тем не менее, на меня произвела впечатление одна вещь: у доктора Кила была степень доктора философии по авиационной космонавтике, и он занимался научной работой в Беркли. Когда он представлялся нам в понедельник, он пошутил, что последняя «честная работа», которой он занимался десять или двенадцать лет назад, чтобы заработать на жизнь, была связана с аэродинамикой по программе шаттла. Таким образом, я почувствовал себя довольно уютно рядом с ним.

Как бы то ни было, не прошло и пяти минут после начала нашей беседы с доктором Килом, как он говорит мне, что его еще никогда так не оскорбляли, что он согласился на эту работу не для того, чтобы выслушивать такие оскорбления, и что он больше не желает со мной говорить!

Честно говоря, мне свойственно забывать те случаи, когда я поступил глупо или вызвал чье-то раздражение, поэтому я не помню, что такого я сказал, что вывело его из себя. Что бы это ни было, по-моему, я сказал это в шутку, поэтому очень удивился его реакции. Я несомненно сказал что-то невежливое, грубое и чертовски глупое, которое я, поэтому, и вспомнить-то не могу!

Затем начался довольно напряженный отрезок времени, когда я приносил свои извинения и пытался возобновить разговор.

В конце концов, мы снова начали вести что-то вроде беседы. Большими друзьями мы не стали, но, по крайней мере, не были и врагами.

В пятницу утром у нас состоялось еще одно публичное заседание. На этот раз мы слушали специалистов из «Тиокола» и НАСА, которые рассказывали нам о вечере перед запуском. Все шло очень медленно: свидетель на самом деле не хочет рассказывать тебе все, поэтому ответы можно получить, только задавая точно правильные вопросы.

Все члены комиссии были настороже — например, мистер Саттер. «Каковы были ваши точные качественные критерии для принятия решения о запуске шаттла при таких-то обстоятельствах?» — он задавал конкретные вопросы такого типа, и оказывалось, что у них нет таких критериев. Точно также себя вели мистер Коверт и мистер Уолкер. Все задавали хорошие вопросы, но у меня большую часть времени стоял туман в голове, и мне казалось, что я немного подотстал.

Таким образом мы подошли к месту, когда «Тиокол» изменил свою позицию. Мистер Роджерс и доктор Райд спрашивали двух менеджеров «Тиокола», мистера Мэсона и мистера Ланда, сколько человек были против запуска шаттла даже в самый последний момент.

— Мы не опрашивали всех, — говорит мистер Мэсон.

— Против было существенное количество человек или лишь один-два?

— Я бы сказал, вероятно, нашлись бы пять или шесть инженеров, которые сказали бы, что запускать шаттл при такой температуре небезопасно, но мы в курсе. Проблема в том, что мы точно не знали, что произойдет.

— Таким образом, число сторонников и противников запуска было одинаковым?