Какое ТЕБЕ дело до того, что думают другие? - Фейнман Ричард Филлипс. Страница 33

Таким образом, числа, выданные мне НАСА, оказались бесполезными.

В течение тех выходных, как я и предсказывал в своем письме домой, я беспрестанно получал записки из штаба комиссии, который находился в Вашингтоне: «Проверьте зарегистрированную температуру, проверьте фотографии, проверьте это, проверьте то…» — список был приличный. Но, когда приходили указания, оказывалось, что большую их часть я уже выполнил.

Одна записка была связана с таинственным листочком бумаги. Говорили, что в Центре им. Кеннеди, кто-то написал: «Погнали дальше», — собирая один из твердотопливных ракета-носителей. Подобный язык, казалось, выказывал определенное безрассудство. Моя задача — найти этот листочек бумаги.

Как бы то ни было, к этому времени я уже понимал, сколько бумаг хранится в НАСА. Я был уверен, что этот трюк направлен на то, чтобы я запутался в этих бумагах, поэтому я не стал этим заниматься.

Вместо этого я тайно расследовал одно дело.

Ходили слухи, что причина, по которой НАСА попыталась запустить шаттл 28 января, несмотря на холодную погоду, состояла в том, что тем вечером президент собирался обратиться с докладом к Конгрессу. По этой теории Белый Дом устроил все таким образом, что во время обращения президента к Конгрессу миссис МакОлифф будет говорить с президентом и Конгрессом из космоса. Это должно было быть просто великолепно: президент сказал бы: «Здравствуйте! Как Ваши дела?» А она ответила бы: «Прекрасно», — что выглядит очень впечатляюще.

Поскольку это звучало вполне логично, я начал с того, что допустил очень высокую вероятность возможности такой ситуации. Но были ли какие-то доказательства? Я не знал, как такое можно расследовать. Я мог только размышлять об этом: пробиться к президенту очень сложно; точно так же я не могу позвонить астронавту и поговорить с ней — если она в космосе. Следовательно, посылать сигналы с шаттла к президенту, пока он говорит с Конгрессом, должно быть непростым делом.

Чтобы выяснить, не намеревался ли кто-то это сделать, я отправился на самый низкий уровень и начал задавать ребятам технические вопросы.

Они показали мне антенны, рассказали о частотах, показали большую радио– и компьютерную систему, — в общем, все, что нужно для связи.

Я спросил: «Если бы вам понадобилось передать сообщение куда-то еще — скажем, в Центр Маршалла, — как бы вы это сделали?»

Они сказали: «Мы лишь ретрансляционная станция. Все автоматически отправляется в Хьюстон и транслируется оттуда. Здесь мы не занимаемся коммутацией».

Таким образом, никаких доказательств я не нашел — по крайней мере, в Кеннеди. Но парни, работавшие там, отнеслись ко мне так хорошо, и все было так замечательно, что я почувствовал себя плохо. Я не люблю обманывать людей. А то, чем я занимался, было низким. Тем не менее, я подумал, что, когда я попаду в Хьюстон, мне лучше сделать то же самое.

В понедельник во Флориду приехал мистер Хотц, чтобы поработать вместе со мной. (Позже он мне сказал, что его прислали с конкретными указаниями наблюдать за тем, что я делаю и удерживать меня от «сумасшедших поступков».) Мистер Хотц привез список того, что нужно расследовать: «Список очень длинный, — сказал он, — так что я буду рад разделить всю работу с Вами». Некоторые вещи, по его словам, было легче сделать ему, а все остальное я уже сделал — кроме того листочка бумаги, на котором было написано: «Погнали дальше». Мистер Хотц намекал, что этот листочек мог быть вырван из ежедневника кого-то, кто занимался сборкой ракета-носителей. Это ни в коей мере не приблизило меня к разгадке; я просто не собирался этим заниматься. Вместо этого я отправился повидать мистера Ламберта, который сказал, что желает со мной побеседовать.

Мистер Ламберт занимал высокий пост, он был большой шишкой и отвечал за сборку твердотопливных ракета-носителей. Он хотел рассказать мне о каких-то проблемах, которые у него были. «Раньше рабочие были гораздо более дисциплинированными, — объяснил он, — но сейчас они далеко не такие». Он привел парочку примеров.

Первый инцидент был связан с разборкой ракета-носителей после того, как их достали из моря. Секции ракеты скреплены с помощью 180 штифтов — диаметр каждого штифта около полутора дюймов, а длина около двух дюймов, — и эти штифты расположены по всему стыку.

Существовал своего рода технологический процесс разборки ракеты на секции, во время которой рабочие должны были вытягивать ракету на определенное расстояние. Рабочие же следили только за величиной прикладываемой силы — около 11 000 фунтов. С точки зрения физики, такой метод был лучше, поскольку его идея состояла в снятии нагрузки со штифтов.

Однажды динамометр оказался неисправным. Рабочие все увеличивали и увеличивали прикладываемую силу, удивляясь, почему им не удается достигнуть отметки в 11 000 фунтов, когда внезапно один из штифтов сломался.

Мистер Ламберт объявил рабочим выговор за то, что они не следовали технологическому процессу. Это напомнило мне свои собственные попытки усовершенствовать разные вещи в отеле своей тети: твой метод лучше, чем тот, что используется, но потом происходит небольшое происшествие… [35]

Вторая история, которую мне рассказал мистер Ламберт, была связана со сборкой секций ракеты. Обычный технологический процесс состоял в том, чтобы ставить одну секцию на другую и выравнивать верхнюю секцию по нижней.

Если требовалось немного изменить форму секции, то, согласно технологическому процессу, ее сначала должны были поднять с помощью крана, чтобы в течение нескольких дней она повисела в горизонтальном положении. Все это довольно просто.

Если с помощью метода подвешивания не удавалось добиться необходимой круглости секции, то существовал еще один метод: использовать «круглильное приспособление» — стержень с гидравлическим прессом на одном конце и гайкой на другом — и увеличить давление.

Мистер Ламберт сказал мне, что давление не должно превышать 1200 фунтов на квадратный дюйм (ф.к.д.). Однажды при 1200 ф.к.д. секция по-прежнему была недостаточно круглой, поэтому рабочие взяли гаечный ключ и начали поворачивать гайку на противоположном конце. Когда у них наконец получилась достаточно круглая секция, давление поднялось до 1350 ф.к.д. «Это еще один пример отсутствия дисциплины среди рабочих», — сказал мистер Ламберт.

Я все равно хотел поговорить с рабочими-сборщиками (мне очень нравятся подобные разговоры), поэтому я договорился о встрече с ними на следующий день в 2:30 дня.

В 2:30 я вхожу в комнату, где стоит длинный стол, за которым сидят человек тридцать-сорок: с угрюмыми лицами, очень серьезные, готовые к разговору с Членом Комиссии.

Я пришел в ужас. Я не осознавал своего ужасного могущества. Я видел, что они расстроены. Им должно быть сказали, что я расследую ошибки, которые они сделали!

Поэтому я сразу же сказал: «Мне нечего было делать, поэтому я решил прийти и поговорить с ребятами, которые собирают ракеты. Я не хочу, чтобы все прекращали свою работу только потому, что я хочу кое-что узнать из своего собственного любопытства; я хотел поговорить только с рабочими…»

Большинство людей встали и ушли. Осталось всего шесть или семь парней — команда, которая действительно собирала ракету, их мастер и какой-то начальник, который занимал более высокий пост в этой системе.

Как бы то ни было, эти парни по-прежнему немного побаивались меня. Они не хотели говорить начистоту. Первое, что я сказал, было: «У меня есть вопрос: когда вы измеряете три диаметра и эти диаметры совпадают, действительно ли секции ракеты хорошо подходят друг к другу? Мне кажется, что может получиться так, что на одной стороне ракеты будут шишки, прямо напротив которых окажутся плоские участки, так что три диаметра будут равны, но секции при этом не подойдут друг к другу».