Всеобщая история искусств. Русское искусство с древнейших времен до начала XVIII века. Том 3 - Алпатов Михаил Владимирович. Страница 29

В северо-восточных княжествах складывалась великорусская народность, которой предстояло великое историческое будущее. На традиции Владимиро-Суздальского княжества опиралась впоследствии Москва, когда вокруг нее стали объединяться русские земли и она возглавила общенародную борьбу за освобождение от иноземного ига. Все это придает культуре Владимиро-Суздальской земли огромное историческое значение.

Владимиро-суздальское искусство решило задачи, которые были не под силу искусству Киевской Руси. Правда, и на нем лежит отпечаток великокняжеских вкусов, но оно еще в большей степени, чем киевское, вобрало в себя достижения народного творчества. Во владимиро-суздальских храмах есть гордая величавость, мужественная сила, как отражение суровой эпохи. В них поражает безупречная точность словно проведенных по линейке линий, их колончатые пояса выявляют архитектонику здания и вместе с тем придают стенам нарядность. Впрочем, владимиро-суздальское искусство так и не преодолело некоторой двойственности: сказочные мотивы из мира природы и церковные темы, в которых главное место занимал образ человека, так и не составили в убранстве наружных и внутренних стен храмов единого целого, хотя в последний период своего развития владимиро-суздальское искусство все более стремилось к объединению всех этих мотивов и отчасти достигло этого в убранстве собора в Юрьеве-Польском.

Двенадцатый век был временем усердного строительства и на Западе и на Востоке, начиная с Франции и Италии вплоть до Армении и Грузии. Но в романском искусстве преобладала воинственная суровость, грузное нагромождение архитектурных объемов. В сравнении с типичным романским собором (I, 181, 182) во владимиро-суздальских храмах больше соразмерности и завершенности. С другой стороны, в сравнении с архитектурой Востока (I, 144) бросается в глаза, что в них не заметно растворения форм в ажурном узоре резьбы; в русских памятниках больше архитектурной телесности, хотя элементы ордера никогда не применяются в них в таком изобилии, как в Италии (I, 183). В Дмитриевском соборе белый камень обработан изящно и легко, как слоновая кость; его строителям было присуще понимание гармонии, которого так часто не хватало романским мастерам того времени (9, ср. I, 180). Поэтическая целостность замысла, жизнеутверждающее прославление мира придают настенным рельефам Дмитриевского собора особую привлекательность.

Памятники Владимиро-Суздальского княжества занимают почетное место не только в истории русского, но и в истории мирового искусства.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

В X–XI веках Новгород входил в состав древнерусского государства. В Пскове долгое время хранились «сани Ольгины», вещественный знак зависимости северо-западной Руси от Киева. Новгород был искони крупным очагом русской культуры. Летопись велась здесь с 1017 года, здесь была записана ярославова «Правда». В ранних памятниках Новгорода заметна близость к Киеву, а нередко и прямая зависимость от него. Это сказалось в архитектуре Софии новгородской и в современных ей памятниках живописи.

В конце XI — начале XII века, когда распалось единство Киевской Руси и отдельные княжества и города приобрели самостоятельность, Новгород также отделился от Киева. В его культуре, равно как и в культуре близко примыкавшего к нему Пскова, все яснее стали проявляться черты самобытности.

Ряд исторических условий определил своеобразие культуры Новгорода. По мере освобождения его от Киева в нем заметно ослабевали власть и авторитет князя. Новгородские бояре и купцы ведут с князем долгую борьбу и в конце концов добиваются того, что с 1136 года он перестает быть полноправным владыкой Новгорода. Новгород вступает с ним в договорные отношения. Его заставляют целовать крест в том, что он не будет поднимать руку на новгородскую «вольность». Князя ограничивают со всех сторон: даже запрещают ему без разрешения вести охоту и пасти свои стада. В конце концов князь покидает своё обычное местопребывание в Новгороде, «дворище», и переселяется за городскую черту на „городище». «Дворище» становится местом собраний новгородского веча.

Вече существовало не в одном только Новгороде, но и в других городах, в том числе и в Киеве. Но там значение его все больше падало, оно собиралось только в исключительных случаях, когда народ восставал против князя или городу угрожали враги. В Новгороде вече стало постоянно действующим органом самоуправления. Собиравший народ вечевой колокол долгое время сохранял значение символа городской свободы и независимости.

В Новгороде издавна было развито ремесло. Кузнечное, гончарное, плотничье, сапожное дело выдвинули его на одно из первых мест среди русских городов. Два конца города получили свое название от гончаров и плотников, которые их населяли. Новгородцы промышляли добычей соли, рыболовством, обработкой моржового клыка, добычей мехов. Ремесленники составляли значительную часть населения города. Но основные богатства города были сосредоточены в руках бояр-землевладельцев и купцов.

Новгородская торговля приобрела в XII веке широкий международный характер. Сюда прибывали иноземные купцы за сырьем, в обмен на которое привозились всякого рода изделия. При содействии предприимчивых и смелых ушкуйников новгородские купцы проникали в глухие места на север, грабили местное население, вывозили оттуда богатую дань. В связи с этими походами в новгородские летописи проникли легенды о неких народах на Югре, будто бы со времен Александра Македонского оставшихся там хранителями несметных рудных залежей.

Имея в своих руках огромные богатства, новгородские бояре и купцы были полновластными хозяевами в городе. Они заключали договоры, «ряды», с князьями и ставили епископа, опираясь на которого противодействовали власти князя. Правда, им приходилось считаться с вечем, которое имело в Новгороде большую силу. Но вече не было подлинным народным представительством. Оно действовало в значительной степени случайно и стихийно. На вече опирались «черные люди», поднимая восстания. Вече могло выступить против насилий ставленника суздальского князя, громя хоромы бояр и амбары купцов. Но последовательно отстаивать интересы народа вече было не в силах.

Основные черты общественной жизни города сказались и в новгородской культуре, и в частности в искусстве. Новгородское искусство, начиная с XII века, несет на себе более заметный отпечаток народного творчества, чем искусство Киевской Руси. Вместе с тем народные черты проявляются в новгородской культуре XII века иначе, чем в памятниках Владимиро-Суздальского княжества. Там почин в создании крупных художественных произведений принадлежал преимущественно князю. И хотя в убранстве создававшихся по почину князей храмов заметно воздействие народа, который «под овином» еще продолжал поклоняться древним богам, на этих памятниках нередко лежал отпечаток княжеского великолепия и унаследованного от Киева пристрастия к роскоши. Новгородские бояре и купцы в делах искусства имели меньше самостоятельности, чем владимирские князья, и во многом следовали за «молодшими людьми», мелкими купцами и ремесленниками, имевшими свои художественные представления и вкусы.

Новгород был городом торгово-ремесленным, деловым, предприимчивым, и потому представление о красоте, как изысканной роскоши, не могло найти там широкого признания. Даже люди, прибывшие сюда из других городов, испытывали на себе воздействие укоренившихся в Новгороде понятий об искусстве. Епископ Нифонт, который попал в Новгород из Византии, следовал в строительстве местному художественному направлению. В своих художественных начинаниях новгородцы прежде всего задавались вопросами: чему их создание должно служить, как оно может войти в жизнь, какую способно принести пользу? Даже в церковные дела они вносили нормы поведения человека в быту и подменяли вопросы богословия вопросами практической морали. Это сказывается уже в проповедях новгородского епископа Луки Жидяты, который был современником первоначального строительства Софийского собора. Позднее это сказалось и в так называемом «Вопрошании Кирика», из которого видно, что даже новгородское духовенство того времени занимали не столько отвлеченные вопросы вероучения, сколько вопрос, как человеку вести себя в различных случаях жизни.