Коготь серебристого ястреба - Фейст (Фэйст) Рэймонд Элиас. Страница 8

Коготь кивнул мужчине, который молча его изучал. Разглядев Калеба вблизи, Коготь пришел к выводу, что он гораздо моложе, чем казалось на первый взгляд, — всего-то лет на десять старше его самого, но держится с видом опытного воина.

Калеб вручил Когтю лук и колчан, который тот привязал к поясу, после чего внимательно осмотрел лук. Когда Коготь учился стрелять, то использовал оружие размером поменьше. Теперь он под внимательным взглядом Калеба начал осматривать тетиву. На одном конце она слегка ослабла, хотя и не настолько, чтобы луком нельзя было пользоваться. Но Коготь все равно поинтересовался:

— Лишняя найдется? Калеб кивнул.

Тогда Коготь, закинув лук за спину, решительно заявил:

— Пошли охотиться.

Калеб повернулся, направился к лесу, и вскоре оба уже резво шагали по тропе.

Они молча продвигались среди деревьев. Через полчаса Калеб вывел юношу на звериную тропу. Коготь озирался, запоминая приметы, с помощью которых в случае необходимости сумеет найти дорогу обратно.

Калеб шел ровно и быстро; в иное время Коготь с легкостью выдержал бы такой темп. Но после ранения он порядком ослаб и уже через час почти выдохся. Он уже подумывал, не заикнуться ли о привале, когда Калеб остановился. На поясе у него, сбоку, где обычно висели ножны с мечом, на этот раз был укреплен бурдюк с водой, который он теперь отвязал и передал Когтю. Юноша кивнул, сделал несколько глотков, лишь бы промочить горло, и протянул бурдюк Калебу. Молчун-охотник знаками показал Когтю, чтобы тот попил еще, но Коготь отрицательно покачал головой. Глядя на окружавший их густой лес, он понимал, что найти источник воды здесь не составит труда, но срабатывала врожденная привычка: он вырос в горной местности, где вода была большой редкостью, поэтому научился утолять жажду одним глотком.

Они возобновили путь, но теперь Калеб тщательно осматривал тропу, пытаясь обнаружить звериный след. Через несколько минут они вышли на луг, и Коготь остановился в изумлении: трава здесь, очевидно от жаркого солнца и обильных дождей, выросла почти ему по пояс.

Юноша быстро отвязал лук и постучал им по плечу Калеба, а когда тот обернулся, показал, что нужно идти влево. Они двинулись через луг, Коготь то и дело присаживался и искал отпечатки следов. Вскоре он нашел один на влажной земле и тихо сказал:

— Медведь. — Вытянув руку он пощупал сломанные травинки. На разломе они были все еще влажными. — Близко.

Калеб кивнул.

— Ты зоркий, — тихо произнес он.

Они пошли по следу и пересекли уже чуть ли не половину луга, когда Калеб поднял руку, давая знак остановиться. Только тогда Коготь услышал доносящееся издалека сопение зверя и глухой стук.

Дальше они двинулись ползком и вскоре оказались возле небольшого ручейка. На другом берегу стоял огромный бурый медведь. Он перекатывал поваленное дерево, драл его когтями, стараясь добраться до пчелиного гнезда, обитатели которого встревоженно кружили вокруг зверя. Медведь разворотил рассохшееся дупло и вывернул наружу полные соты. Пчелы, не причиняя ему особого вреда, жалили толстую шкуру, только редким удачливым насекомым удавалось ранить противника в единственно незащищенную нежную часть — кончик носа. Тогда медведь принимался яростно рычать, но уже через секунду снова занимался сотами.

Коготь постучал по плечу Калеба и показал знаками, что нужно ползти к медведю, но его спутник покачал головой и жестом дал понять, что они вернутся той же дорогой, какой пришли.

Охотники тихо отошли от ручья, а вскоре Калеб вновь перешел на быстрый шаг и вывел их на дорогу.

С наступлением ночи оба вернулись в таверну. Калеб нес на плечах убитого оленя, а у Когтя с пояса свисала пара диких индюшек.

У ворот охотников поджидал Роберт, а когда они приблизились, появился Гиббс и взял у Когтя добычу. Роберт вопросительно взглянул на Калеба, и тот улыбнулся.

— Парень умеет охотиться.

Коготь, наблюдавший за Робертом, увидел, как на его лице промелькнуло довольное выражение. Он не был уверен, что все правильно понял, но не сомневался, что речь шла не просто об охоте в лесу.

Калеб последовал за Гиббсом, исчезнувшим в боковой двери, которая вела на кухню.

А Роберт положил руку на плечо Когтя.

— Тогда начнем.

3

СЛУГА

КОГОТЬ выбился из сил, карабкаясь по холму. Он шел за Лилой от лесного ручья, нагруженный огромной корзиной с мокрым бельем. Всю предыдущую неделю он трудился под началом девушки, выполняя различные поручения.

Роберт настоял на единственном странном условии: чтобы она разговаривала с ним исключительно на ролдемском наречии и отвечала на его вопросы, только если они заданы правильно. Некоторые слова в этом наречии пришли из общего языка, представлявшего собой смесь наречий Нижнего Кеша и Королевства и немало обогатившегося за годы торговли между двумя многочисленными народами.

У Когтя оказался хороший слух, и он быстро осваивал язык с помощью своей жизнерадостной наставницы.

Она была на пять лет его старше и, если верить ее рассказам, попала к Кендрику случайно. По ее словам выходило, будто она прислуживала принцессе королевства Ролдем, которая собиралась заключить брак, исходя из государственных соображений, с аристократом из приближенных принца Аранорского. В зависимости от способности Когтя воспринимать скороговорку Лилы и частоты, с которой она изменял а свой рассказ, ее выкрали из процессии, когда принцесса направлялась к жениху, то ли пираты, то ли бандиты и продали в рабство, откуда девушку освободил какой-то добрый благодетель или она убежала. В любом случае девчонка из далекого островного государства в Королевском море добралась до таверны Кендрика, где и служила последние два года.

Она была неизменно весела, остра на язык и очень смазлива. Коготь быстро попал под ее обаяние.

На душе у него все еще становилось тяжело при мысли о Перышке Синекрылого Чирка, лежащей мертвой где-то среди тел своих родственников. Он прогнал из головы эту картину и сосредоточился на том, чтобы дотащить свой груз.

Лила, видимо, решила, что раз его отрядили к ней в помощники, то ей больше не нужно по нескольку раз на день наведываться к ручью для стирки. Она отыскала где-то высоченную корзину и прикрепила к ней ремни, чтобы Когтю было удобнее тащить ношу на спине.

Отнести одежду к ручью не составляло большого труда; другое дело — тащить мокрые вещи обратно в таверну.

— Калеб говорит, ты хороший охотник. Коготь отозвался не сразу: ему все еще приходилось подбирать слова.

— Я охотился всей жизнью.

Она подметила ошибку, и он послушно повторил за девушкой:

— Я охотился всю жизнь.

Когтю не доставляло удовольствия слушать болтовню Лилы: половину из всего, что она говорила, он все равно не понимал, хотя старался ловить каждое слово, а вторая половина состояла из кухонных сплетен о людях, которых он едва видел.

Но потерянным он чувствовал себя не только из-за этого. Коготь по-прежнему проводил ночи в амбаре, хотя теперь в одиночестве, так как Роберт услал Паско по какому-то поручению. Роберта он видел изредка, когда тот мелькал в окошке таверны или пересекал задворки, направляясь в отхожее место. Иногда его спаситель останавливался на минуту, чтобы переброситься с Когтем парой праздных фраз, и при этом говорил либо на общем языке, либо на ролдемском. Отвечал он тоже как житель Ролдема, если Коготь заговаривал на этом наречии.

Когтя до сих пор не допускали во внутренние помещения таверны. Он не находил это странным; никакого чужака никогда бы не подпустили к жилищу оросини, а ведь это было другое племя. Раз он теперь находился в услужении, то и спать ему, скорее всего, полагалось в амбаре. Вообще-то он еще многого не понимал в окружавшем его.

Теперь он уставал гораздо чаще и сильнее, чем когда-либо прежде, и сам не понимал почему. Он был молод, жизнелюбив и, как правило, полон энергии, но, с тех пор как он стал жить здесь, ему каждый день приходилось бороться с тяжелыми мыслями и почти непреодолимой печалью. Если Роберт или Паско давали ему поручение или он находился в компании Калеба и Лилы, то он отвлекался от мрачных раздумий, но, когда оставался один, угнетающие мысли неизменно возвращались к нему. Ему очень не хватало мудрого совета дедушки, в то же время воспоминания о семье погружали его в еще больший мрак, и он чувствовал себя загнанным в черную ловушку, из которой не было выхода.