Слуга Империи - Вурц Дженни. Страница 29

Его бережные прикосновения не внушали страха. Мара даже не пыталась высвободиться. Кевин застыл, ожидая хоть какого-то отклика. Но она не шелохнулась; только непокорные волосы рассыпались волной по его груди, накрыв шнуровку белой рубахи. Тогда рука Кевина поднялась выше по ее спине и скользнула вдоль ворота платья. Мара вспыхнула; ей показалось, что изнутри ее пожирает пламя.

- Госпожа? - вопросительно шепнул мидкемиец, отводя пряди волос с ее лица. - Можно, я тебе кое-что скажу? В наших краях розы преподносят женщине в знак любви.

- Любовь - это не для меня, - отозвалась Мара с неожиданной резкостью. Кевин почувствовал, как она сжалась у него в объятиях. - Благодаря мужу я узнала о любви более чем достаточно.

Кевин только вздохнул; он повернулся и, вставая, поставил Мару на ноги.

Его недюжинная сила пробудила у Мары воспоминания детства: так же бережно поднимали ее могучие руки отца, когда она была совсем маленькой. Стоило Кевину отстраниться, как его госпожу обдало холодом. Он усадил ее на каменную садовую скамью, а сам отступил, ожидая приказаний.

Мара старательно делала вид, будто ничего особенного не случилось. Это стоило огромных усилий. У нее в груди бушевал настоящий вихрь. В душе еще гнездился ужас перед жестокостью Бантокапи, а тело молило о новых и новых прикосновениях этих сильных и ласковых рук. Кевин стоял без движения. Когда молчание сделалось гнетущим, он понял, что должен сгладить эту неловкость.

- Прошу прощения, госпожа, - сказал он с поклоном, прежде чем повернуться к ней спиной.

Нагнувшись, он принялся подбирать с земли рассыпавшиеся цветы. Корзина стала вновь наполняться душистыми ветками.

- Мужчина также преподносит женщине розу в знак преклонения и восхищения. Пусть у тебя в волосах останется этот цветок; он тебе к лицу.

Мара дотронулась до кекали, который чудом уцелел у нее над виском. Несколько веток, смятых широкой спиной невольника при падении, так и осталось лежать на дорожке. Кевин протянул властительнице корзину и поежился:

- Злые же у них шипы, будь они неладны.

Повинуясь какому-то порыву, Мара дотронулась до его руки и участливо спросила:

- Ты поранился?

Кевин ответил ей лукавым взглядом:

- Нет, госпожа. Только чуть-чуть расцарапал спину, оберегая тебя.

- Дай-ка посмотреть, - заявила Мара.

Варвар уставился на нее, едва сумев скрыть изумление, а потом ответил с широкой улыбкой:

- Как будет угодно моей повелительнице.

Он развязал шнурки на манжетах, ловко сбросил рубаху и уселся верхом на скамью спиной к Маре. Кожа была исполосована глубокими царапинами; кое-где торчали впившиеся шипы. Мара пришла в смятение. Ее дрожащая рука нащупала тонкий носовой платок, принесенный Джайкеном, и осторожно приложила его к одной из кровоточащих ссадин. Кевин не шелохнулся. Его спина, вопреки ожиданиям Мары, оказалась гладкой, как атлас. Платок зацепился за колючку. Мара осторожно извлекла ее, провела пальцами вверх-вниз по лопаткам Кевина и вытащила все остальные шипы. Но и тогда ей не хотелось убирать руки. Под ее ладонью бугрились железные мускулы, и тут Мара неожиданно отпрянула - ей померещилось, что это Бантокапи сидит с нею на скамье.

Кевин мгновенно перебросил ногу через каменное сиденье и повернулся лицом к хозяйке.

- Что с тобой, госпожа?

В его голосе было столько неподдельного участия, что у Мары дрогнуло сердце. Она попыталась сдержать слезы, но оказалось, что это ей не под силу.

- Госпожа, - зашептал Кевин, - почему ты плачешь?

Он привлек ее к себе, и Мара сжалась в ожидании привычной грубости, треска разрываемой одежды, бесцеремонного ощупывания. Однако ничего подобного не случилось. Кевин сидел неподвижно и, судя по всему, не собирался применять силу; его спокойствие постепенно передалось Маре.

- Что тебя тревожит? - повторил он свой вопрос.

Мару обволакивало его тепло. Она пошевелилась и прильнула к его груди.

- Воспоминания, - чуть слышно ответила женщина.

Услышав это, Кевин с легкостью оторвал Мару от скамьи и пересадил к себе на колени. Она вспыхнула от стыда и едва не вскрикнула. Впору было звать Люджана. Но Кевин разжал объятия, нежно погладил ее по волосам, и у Мары снова хлынули слезы.

- Видно, эти воспоминания не из приятных, - выдохнул Кевин ей в ухо. - Где это слыхано, чтобы прекрасная женщина содрогалась от проявлений мужского внимания? Можно подумать, вместо поцелуев и ласк тебе доставались побои.

- Его звали Бантокапи, - всхлипнула Мара. До сих пор она изливала душу только Накойе. - Он считал, что первым делом нужно наставить женщине синяков. А его наложница Теани ему подпевала. - Помолчав, она добавила: - Я так и не смогла привыкнуть. Наверное, это малодушие. Пусть так. Ничуть не жалею, что у меня больше нет мужа. По крайней мере, могу спокойно спать в своей постели.

Кевина поразило это признание.

- У нас в стране тот, кто бьет жену, считается отпетым негодяем.

Мара слабо улыбнулась:

- Здесь другие нравы. Женщина - если только она не властительница - не хозяйка своей судьбы. Мужчина может помыкать женой, как рабыней. Чем безропотнее жена, тем больше люди уважают мужа.

Кевин больше не пытался скрыть негодование:

- Значит, ваши господа ничем не лучше дикарей. Мужчина должен окружать женщину добротой и вниманием.

У Мары застучало в висках. Накойя много раз повторяла, что не все мужчины похожи на Бантокапи, и все же их неотъемлемое право быть тиранами заставляло Мару с опаской относиться к каждому, включая обходительного Хокану. При этом с Кевином ей было на удивление спокойно.

- Значит, для вас жены и возлюбленные - это цветы, которые нужно лелеять?

Мидкемиец кивнул, легко поглаживая ее волосы, словно это были перышки птенца.

- Покажи мне, как вы это делаете, - шепнула Мара. От его прикосновений у нее по коже то и дело пробегала сладостная дрожь, и вдобавок она явственно ощущала его желание, которое не мог спрятать даже новый наряд.

Варвар изумленно поднял брови:

- Прямо здесь?

Мара была не в силах выносить это томление.

- Прямо здесь, - эхом ответила она. - Немедленно, я приказываю. - Заметив его колебания, она добавила: - Нас никто не потревожит. Ведь я - властительница Акомы.

Но даже теперь она не могла отделаться от тягостных предчувствий. Кевин чутко уловил ее тревогу.

- Госпожа, - мягко произнес он, - сейчас в твоей власти не только Акома. - Он наклонился, чтобы накрыть ее рот поцелуем.

Его губы были такими же ласковыми, как любовный шепот. Настороженность Мары рассеялась как дым. Легкость его прикосновений будоражила ее и заставляла требовать большего. Но его руки сохраняли все ту же нежность. Он гладил ее грудь через воздушную ткань платья и сводил ее с ума. Мара жаждала ощутить его ладони на своем обнаженном теле; столь страстное желание нахлынуло на нее впервые в жизни.

Кевин не сразу подчинился ее порыву. При всей своей варварской дерзости он вел себя так, словно ее платью не было цены. Шелк медленно и плавно скользил вниз с ее плеч. У Мары вырвался стон нетерпения. Она потянула край его рубашки, но запуталась в незнакомой мидкемийской одежде. Когда ее пальцы наконец-то коснулись его тела, она в нерешительности замерла, не зная, что делать дальше.

Кевин сомкнул пальцы у нее на запястьях - и снова с такой великой осторожностью, будто она была сделана из тончайшего фарфора. От этой бережной трепетности ее желание переросло в муку; она и не подозревала, что перед ней может разверзнуться такая бездна чувств. Мара даже не заметила, как платье соскользнуло на землю, а губы Кевина оказались у ее груди. Перед ней открылась бесконечность.

Мидкемийская одежда таила многочисленные препятствия. Кевину пришлось приподнять Мару, чтобы освободиться от штанов. Каким-то образом они оба переместились со скамьи на траву, освещенную неярким светом фонаря и золотистым сиянием келеванской луны. В урагане желания, в облаке цветочных ароматов, увлекаемая страстью рыжего варвара, Мара открыла для себя, что значит быть женщиной.