Лисенок Вук - Фекете Иштван. Страница 11

– Пусть ветер играет костями Чи и всей её шайки, пусть вши заедят Кар, эту воровку с грязными когтями. Теперь Гладкокожий ополчится на нас.

– Насколько я слышу, люди ушли, высказал своё мнение Вук.

– Детский лепет! – негодовала Карак. – Они ушли, но вернутся, поверь мне. Надо искать другое пристанище. Ещё разок мы поспим здесь, но не больше, иначе горя не оберёшься.

Весь день они строили планы. Карак перечисляла разные места, куда можно уйти.

– Но так хорошо нигде не будет, – злилась она.

– А Инь? – спросил Вук с такой грустью, что Карак стало стыдно.

– Придёт и её черёд, но для этого надо выбрать подходящее время. Такую тёмную ночь, чтобы даже мы пробирались наощупь. Такую погоду, когда над нами засверкает молния, загремит гром и начнут гнуться со стоном даже самые высокие деревья. Надо дождаться такого момента.

Между тем стемнело, и суровый ветер со свистом пронёсся по пшеничному полю. Принюхиваясь, Вук смотрел на шелестящие стебли пшеницы. Где-то вдали глухо рокотало небо, и за лесом, спускаясь с высоты, золотой бич хлестал землю.

Лисёнок бросил на Карак вопросительный взгляд.

– Это ещё не настоящая гроза, – сказала она, зная, что у Вука на уме Инь.

Старая лисица с ужасом думала о доме на опушке и не собиралась рисковать своей шкурой.

А ветер крепчал и гнал над лисами огромные чёрные тучи. Из леса доносился свист качающихся старых сосен и треск сухих веток, которые, оторвавшись от дерева и задевая на лету другие, падали на землю.

Тучи набегали и громоздились друг на друга, подгоняемые свистящим бичом ветра, и когда тьма стала такой же густой и непроницаемой, как в старой лисьей крепости на берегу озера, хлынул дождь.

Лисы молча следили за переменой погоды. Вук всё больше приободрялся, а Карак приуныла. Ей трудно было решиться на опасную вылазку, и она охотно уклонилась бы от неё, если бы погода немного улучшилась.

Но гроза неистово бушевала в ночи, и старая лисица со вздохом проговорила:

– Пойдём, но запомни навсегда, на большее я была бы не способна даже ради себя самой.

Вук подполз поближе к Карак и сказал веско, как лис, который один выходит на охоту и сам распоряжается в своей норе:

– Моя добыча будет твоей добычей, не только теперь, но и когда ты одряхлеешь и от старости сточатся твои зубы.

– Если мы выживем, – бросила на бегу Карак, ведь они уже бежали освобождать Инь.

За тучами то и дело вспыхивали зарницы, и когда лисы добрались до дома на опушке, дождь уже лил как из ведра.

Возле забора они припали к земле, потому что ещё горели глаза окон. Собаки молчали, и ветер смешал их запахи, так что нельзя было понять, где они.

Лисы не спускали глаз с дома и мгновенно оцепенели, когда открылась дверь и яркий свет залил двор.

В дверях стоял Гладкокожий с фонарём в руке.

– Финанц! Борзаш! – крикнул он и свистнул.

Лисы с дрожью ждали, что будет.

На свист сбежались собаки и, виляя хвостом, запрыгали вокруг человека, гладившего их по голове.

– Омерзительно! – прошептала Карак. – Они лижут ему ноги.

– Идите в дом, такая ужасная погода, – сказал человек, и собаки отряхнулись, чтобы не напачкать в комнате; это были хорошо воспитанные собаки.

Тут в кольце света появилась ещё одна собака. Большая белая овчарка. И она сначала виляла хвостом, но грустно понурила голову, когда человек набросился на неё:

– А кто будет дом караулить? Проваливай! – И он погрозил ей.

Старая овчарка поплелась прочь, жалея, что угодливостью не достигла того, что другие. Она была всего лишь простой деревенской овчаркой, сторожила дом, как её отец, и пожертвовала бы жизнью ради хозяина, но рук лизать не умела.

Так и осталась она на дворе в грозу.

Лисы прекрасно видели, как она шла к своей конуре, и слышали, что человек захлопнул дверь.

Вскоре тьма затянула окна, и потом лишь ветер с рёвом гулял возле дома.

– Пойду осмотрюсь, – встав с места, сказал Вук, – я знаю здесь лазейку.

Карак не пришло в голову возражать против того, чтобы на сей раз всем распоряжался её племянник, – ведь этот дом представлялся ей полной ужасов тайной.

Вук скрылся во мраке. Он осмотрел щели в заборе. Ниоткуда не грозила опасность, и когда он прошмыгнул через прежний лаз, в углу двора, как блуждающие огоньки, засверкали глаза Инь.

– Я здесь вместе с Карак, она нам поможет, – сказал он, когда Инь просунула на минутку нос между прутьями; она не могла выговорить ни слова, лишь металась судорожно за решёткой. – Сейчас мы придём, – прибавил он и стрелой помчался к Карак.

Старая лисица пошла за ним, время от времени останавливаясь, затем села в нескольких шагах от клетки, распространявшей запах холодного железа.

– И Карак здесь, – прошептал Вук, – самая умная и добрая из лис.

Инь прижалась носом к решётке, и Карак подошла наконец к клетке, – ведь она не хотела показаться трусихой, хотя и боялась прикасаться к холодному железу.

– Да, ты очень похожа на мать, – сказала она. – Я тоже тебе с родни. А сейчас, пока тишину сечёт дождь, нам надо торопиться. – И она принялась быстро копать лапами землю перед клеткой. – А ты, Инь, делай то же, что я.

– Голос у неё уже стал спокойным: опасность не чувствовалась в воздухе.

Она видела, что собаки вошли в дом и старая овчарка забралась в конуру, а завывание ветра и плеск дождя заглушали прочий шум.

Верхний слой земли был твёрдым, но как только сняли его, работа пошла веселей. Инь в клетке, идя навстречу Карак, трудилась изо всех сил.

– Тихо, – время от времени напоминала старая лисица. – Видно сразу, где ты росла.

Потом Вук рыл вместо Карак, а она стояла на страже. Подкоп становился всё глубже. Дождь уже стих, и только ветер продолжал стегать деревья, когда Вук высунулся из воронки и, дрожа от усталости, объявил:

– Инь заперта и снизу.

Карак прыгнула в яму, которая стала уже настолько глубокой, что скрыла её целиком. Вук оказался прав. Железная решётка стерегла Инь не только над землёй, но и под землёй.

Старая лисица в отчаянии рыла дальше. Может быть, где-нибудь кончится эта проклятая решётка! Вся обсыпанная землёй, тяжело дыша, выбралась она из ямы.

– Иди, – позвала она Вука. – Теперь всё в порядке.

Убедившись, что впереди нет преграды, лисёнок горячо взялся за дело. Инь ещё не проделала и половины хода, когда Вук почувствовал, что она близко.

Он бросил копать. Отдохнул немного. Инь медленно приближалась к нему.

К этому времени уже разорвалась пелена туч, и бледный свет залил двор.

Карак стала опять торопить их. Заглянув в воронку, она сказала:

– Что же будет, Вук? Пошли! Тьма рассеивается.

На голову лисёнка посыпалась земля. В ходе уже образовался просвет, Инь осталось совсем немного работы.

– Скорей Инь, скорей! Мы ждём! – И Вук вылез на поверхность.

Быстро светало. Дрожа от волнения, две лисы сидели в яме, – ведь царапанье Инь гулко отдавалось в земле и при стихшем ветре его хорошо было слышно.

Внезапно наступила тишина. Потом донеслось слабое шуршание. Вук и Карак заглянули в тёмную воронку, откуда медленно, устало, но с радостным блеском в глазах выползла Инь.

Тут высоко в небе разделились два слившихся вместе облака, и в просвет между ними излилось сверкающее холодное сияние, огонь ночного фонаря, который люди называют луной.

Из ночи сразу выплыли деревья, хлев, птичник, белые трубы на крыше дома и три лисы. Усталые, перепачканные, сидели они кружком, ощущая какое-то особенное счастье, радостную дрожь, пробегавшую по спине и волновавшую кровь. Это чувство было большим и прекрасным, как сама жизнь.

Инь хотела заговорить, но Карак опередила её:

– Вук пойдёт впереди, потом Инь, я последняя.

Вук вскочил. Растянувшись цепочкой, три лисы бежали в свободный лес, так же бесшумно, как устало скользившие за ними тени.